Львы Сицилии. Закат империи - Стефания Аучи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он отрицательно мотает головой и продолжает смотреть вдаль.
В Париже льет дождь, капли падают на платаны, на шиферные крыши. И так уже три дня. Его утомил этот холодный и противный июнь. Надо бы поехать на Лазурный Берег.
Или к Франке, которая сейчас в Швейцарии с племянницами. Иньяцио, скорее всего, в Венеции или в Риме с Верой, кто знает.
Аннина.
Прошло три года со смерти жены. Три года, в течение которых он только и делал, что путешествовал и менял женщин, стараясь избавиться от тягостного, удушающего чувства потери.
Он встречается с женщиной русского происхождения. Иногда ему кажется, он влюбился в нее, но такие ночи, как сегодняшняя, доказывают обратное. На самом деле его больше не интересует ничто и никто. Чтобы отвлечься, он даже попробовал вникнуть в дела семьи, пусть Иньяцио никогда и не воспринимал его всерьез.
– Аннина всегда будет частью тебя и твоей жизни, – сказала ему Франка спустя несколько дней после похорон.
Винченцо безжизненно сидел на скамейке в парке, обхватив руками голову. Она села рядом.
– Ты всегда будешь представлять себе, что бы вы делали вместе, какие слова она бы говорила, как улыбалась бы тебе. Представлять, что бы ты ей отвечал… – Она сделала паузу, посмотрела вдаль, понизила голос: – Размышлять, как это – иметь ребенка, растить его. Часть тебя продолжит жить с ней в уме или в сердце… в том месте и времени, которых не существует. – Только тогда Франка сжала ему руку, и слезы потекли у него по щекам. – Но это будет твоя выдуманная жизнь. В твоей настоящей жизни ты ощутишь пустоту, тебе будет не хватать ее и ваших несказанных слов. И в конце концов от мыслей о невозможном тебе станет так невыносимо, что ты предпочтешь обо всем забыть. И начнешь жить настоящим. И тебе станет немного легче. Знаю, сейчас это кажется неправдоподобным, но поверь мне, так и будет. Никто лучше меня не знает, как это бывает… – Она обняла его за плечи, и они вместе заплакали каждый от своего горя.
Винченцо встряхивает головой. За эти три года он часто вспоминал слова Франки в ожидании облегчения страданий. Но Аннина по-прежнему была с ним, постоянно присутствовала рядом. Возможно, сказал он себе, женщины видят во мраке горя то, о чем мужчины даже не подозревают. В этом их проклятие и спасение.
Вот и сейчас Аннина у него перед глазами. В темной юбке и белой блузе с кружевным воротничком. Собирается сесть за руль одной из их машин, но вдруг останавливается, смотрит на него с укором, как бы говоря: «Как ты опустился до такого?»
– Венсан, дорогой, иди сюда…
Француженка с рыжими волосами зовет его, не обращая внимания на спящую рядом подружку. Ему хотелось бы выгнать обеих, чтобы они исчезли с его глаз.
Но он встает, подходит к кровати, снимает рубашку и ложится рядом с женщиной. Она ласкает его. Он закрывает глаза, заставляя себя погрузиться в телесные ощущения. Не важно, как ее зовут, кто она и какую жизнь ведет за стенами этой комнаты, – ее тело дарит ему удовольствие и тепло.
Немного жизни.
* * *
В вестибюле отеля в швейцарском местечке Шампфер, что в Энгадине, где проживают семьи Флорио, Ланца ди Трабиа и Уитакеры, царит сильное волнение. Напряженные лица, телеграммы, переходящие из рук в руки, беспрестанно звонящие телефоны, слуги, бегающие муравьями из одного зала в другой. Почти месяц – с тех пор как молодой сербский националист убил в Сараево эрцгерцога Франца Фердинанда и его жену Софию – множились и распространялись противоречивые слухи о возможном объявлении войны Австрией Сербии. Ультиматум, врученный сербскому правительству австрийским послом в Белграде 23 июля, оставляет мало надежд на мирное разрешение конфликта.
Растерянная Франка сидит в кресле и листает итальянские и немецкие газеты, не в состоянии уследить за логикой «военного пыла» и «колоссального напряжения сил в сложных обстоятельствах», с помощью которых Италия может сохранить мир, как пишут в «Коррьере делла сера».
– А вот и я, Франка. Извини, что опоздала, – добавляет Джулия Ланца ди Трабиа на французском, поцеловав ее в щеку и оглядываясь вокруг. – Норины и Делии нет?
– Нет, они были здесь несколько минут назад с Тиной и ушли, потому что обещали провести с ней день. Они присоединятся к нам около пяти, придут на чай. Им уже по тридцать, но их мать обращается с ними как с детьми.
– Что ж, это неплохо, – улыбается Джулия, надевая перчатки. – Пойдем?
Кивком головы они прощаются с Джованной и Маруццей, которые принимают солнечные ванны на террасе, и выходят из отеля.
Джулия глубоко вдыхает холодноватый воздух.
– Как жаль, что Иджеа и Джуджу нет с нами!
– Именно сегодня мне пришло письмо из Цюриха: гувернантка пишет, что лечение спины Иджеа, кажется, дает хороший результат. А Джуджу похожа на своего отца: постоянно твердит, что горы – это «скукота», и без перерыва бегает по дому. С другой стороны, чем еще заняться маленькой звездочке? Ей всего пять лет…
Джулия решительным шагом идет по тропинке к сосновому лесочку, раскинувшемуся у горы.
– Ты что-нибудь узнала о Джузеппе?
– Нет. – Голос Джулии звучит резко. У ее старшего сына беспокойный, мятежный характер. – В такое тревожное время благоразумнее было бы находиться здесь или в Палермо… Хоть бы сообщил, где он… – Она делает паузу, сжимает губы. – Думаю, он в Венеции с этой.
– Мадда…
Франка смотрит вдаль, вглядывается в остроконечные вершины, упирающиеся в небо. Перед ними, петляя среди деревьев, открывается дорога с красивыми видами. Они замедляют шаг и приостанавливаются. Бальзамический воздух пропитан запахом хвои и мха. Время от времени пение какой-то птицы нарушает тишину.
– Они обе одинаковые, – продолжает Франка. – Близнецы Пападополи совершенно не знают, что значит супружеская верность и уважение к браку.
– Ради бога! – Джулия морщится. В отличие от Франки, она никогда особенно не следила за кожей лица, и время не сделало ей скидку: лицо заострилось, покрылось морщинами. – Подумать только, как она его окрутила! Он был мальчишкой, когда они познакомились, а у нее уже была дочь. Джузеппе хотел, чтобы мы встретились… но это безумие! Она замужем и бросила все ради него. Нет уж, я отказываюсь от встреч с ней: она не заслуживает даже, чтобы я произносила ее имя.
Франка сжимает ей руку.
– Ты права. Представляю,
