Львы Сицилии. Закат империи - Стефания Аучи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я ни разу не сдалась, ты сам знаешь… Я всегда была… я была верной женой.
Иньяцио больше не может сдерживаться, хочет излить тоску, освободиться от давящего груза.
– Да прекрати ты уже, наконец! – взрывается он. – Почему ты не упоминаешь мужчин, которые ездят за тобой по всей Италии, сходят по тебе с ума, начиная с д’Аннунцио и того маркиза, забрасывающего тебя цветами, и заканчивая Энрико Карузо, имевшего глупость заключить контракт с Театром Массимо, о котором еще никто не знал. Я знаю, что он до сих пор тебе пишет… Сколько лет прошло? Десять, пятнадцать?
Франка протестующе взмахивает руками.
– Нелепо обвинять меня, ты прекрасно это знаешь. Меня многие пытаются обольстить, но еще никто никогда не позволил себе пойти дальше слов. Потому что я никогда не дала ни повода, ни возможности. Я всегда жила только ради тебя. Но что с того, если всегда находилась какая-нибудь женщина лучше меня, более желанная, более привлекательная. Будешь это отрицать?
Иньяцио молча смотрит на нее. В его взгляде читаются злость и стыд.
Я всегда жила только ради тебя.
Идеальная жена. Красавица. Владеющая собой в любой ситуации. Раскованная, но сдержанная. Блестящая собеседница, находчивая, умная. Страстная поклонница музыки и искусства. Прекрасная хозяйка дома. Никто не может соперничать с ней в элегантности. Не его ли это заслуга, что из скромной девятнадцатилетней девушки она превратилась в эффектную взыскательную даму, которую он видит перед собой? Ему нужна была жена, которой можно было хвалиться, – трофей на зависть другим мужчинам. Он никогда не видел в жене союзницу, подругу сердца.
Каким же слепым он был, каким инфантильным…
Он понимает это только сейчас, когда нашел в другом месте то, в чем по-настоящему нуждался.
– Я…
Она опускает взгляд на свои руки, тихо плачет.
Встает перед ним.
– Что в Вере есть такого, чего нет во мне? – спрашивает она наконец еле слышно.
– Франка… – Иньяцио вытирает ей слезы тыльной стороной ладони. – Вы – разные. Она…
– Что такого она дает тебе, чего я не смогла дать тебе за все эти годы?
В этот момент Франка предстает в роли и судьи и присяжных одновременно, и Иньяцио не в состоянии этого вынести. Он отходит, повернувшись к ней спиной.
– В ней есть все то, чего в тебе уже нет, – отвечает он. Восторженность, страстность, жизнерадостность. – Она нашла место для меня в своей жизни. Ты же вычеркнула меня отовсюду. Находишь любое оправдание, лишь бы быть подальше от меня: карточные вечера, путешествия с подругами…
Франка бледнеет.
– Ты упрекаешь меня в том, что меня нет рядом с тобой?
– С тех пор как начались проблемы, ты… исчезла. Тебя не было. А Вера была. Вот в чем разница.
– Но ты меня ни разу не попросил.
– Ты моя жена. Я ничего не должен у тебя просить.
Франка пошатывается от потрясения.
Она посвятила ему всю свою жизнь, а ему этого оказалось мало. Он упрекает ее в том, что она не сделала больше. Как так? Она прощала его постоянные измены, достойно выдержала столкновения с целым миром после смерти своих детей, во всем поддерживала его… И всего этого ему мало. Франка вдруг понимает, что, возможно, когда-то Иньяцио и хотел, чтобы она отказалась от себя, сделалась невидимой и ждала, пока он не позовет ее тогда, когда захочется ему. Но после того как он познакомился с Верой, он понял, что любовь строится не на подчинении одного другому, а на равноправии, взаимном согласии.
Иньяцио наконец повзрослел. И это произошло после того, как он отодвинул в сторону ее и все, что было между ними.
Оказывается, он тоже умеет любить по-настоящему, говорит она себе, скорее с удивлением, чем с огорчением. И любит не меня.
– Я поняла, мне нечего больше добавить. – Франка выпрямляет спину, поднимает голову. Гордость и достоинство – единственное, что никто никогда не сможет у нее отнять. – Я остановилась в «Гранд Отеле». Ты найдешь меня там, – говорит она ему, вставая. Берет манто.
Иньяцио не останавливает ее. Уронив руки вдоль тела, наблюдает за ней, рассматривает ее лицо, по которому невозможно понять, какую боль она переживает.
Боль, которую она заглушила, на которую не обращает внимания, о которой молчала слишком долго. Боль, сжигающую теперь и его тоже, разъедающую, как кислота.
Они останутся супругами в глазах света, но будут проживать каждый свою жизнь. Будут делить стол, но не постель. И никогда не вернутся в прошлое.
– Я дам тебе знать, – говорит он, но Франка уже закрывает за собой дверь.
Она спускается по лестнице, держась за перила трясущимися руками.
Лед, сковавший ее внутри много лет назад – после смерти детей, а может, и раньше, – превратился вдруг в огненную лаву. Она чувствует нестерпимый жар, который расходится широкими волнами, нарастает. Ей кажется, она больше не может дышать. Она опускается на ступеньку, рукой подпирает лоб и дышит ртом, пережидая острый приступ головокружения.
Что у меня осталось?
Иджеа и Джулия, конечно. А что еще?
Мысли теряются, ускользают. Слезы, которые только что выступили на глазах, высыхают.
Ей нечего больше добавить. Франка встает, спускается в холл, подходит к дверям. Семенит мелкими шажками, она, у которой всегда была уверенная, грациозная походка. У входа в отель стоит автомобиль, который за ней прислала Маруцца. В тот момент, когда шофер открывает дверь и она уже собирается сесть, перед отелем останавливается другая машина.
Из нее выходит женщина.
Тонкое лицо выражает напряжение, непослушные пряди выбились из-под шапочки кремового цвета. Накидка того же цвета скрывает маленький чемодан.
Женщина платит водителю и отходит.
Их взгляды встречаются.
В глазах Веры Арривабене вспыхивает удивление. Она поднимает руку, будто хочет поприветствовать Франку. Все-таки они много лет знакомы и считались добрыми подругами. Привычное движение.
Но это длится лишь мгновение.
Вера сжимает пальцы в кулак, опускает руку. Позволяет смотреть на себя, без стыда и угрызений совести. У нее светлое, нежное лицо розоватого цвета, как у Богоматери на картинах.
Франка не двигается. Смотрит на нее невидящими глазами.
Вера поворачивается к ней спиной, взбегает по ступеням и входит в гостиницу.
Только тогда Франка садится в машину и велит водителю:
– В «Гранд Отель».
* * *
Винченцо Флорио сидит на стуле и смотрит в окно, кулаком подперев подбородок. Чуть поворачивает голову. Одна из двух женщин, с которыми он провел ночь, только что открыла глаза.
Она смотрит на него из-под припухших век,
