По воле судьбы - Маккалоу Колин

— Это правда. — Помпей вновь помрачнел. — Но, Бибул, меня все же волнует отсутствие двух легионов из Сирии. Мне они очень бы пригодились. Ведь основной костяк армии Цезаря составляют закаленные ветераны.

— Что помешало Метеллу Сципиону привести свое войско к тебе?

— Согласно последним полученным от него сведениям, он испытывает огромные трудности с переходом через горный хребет Аман. Скенитские арабы расположились на перевалах, и он вынужден с боями пробиваться вперед. Ты же знаешь Аман, ты проводил там кампанию.

Бибул нахмурился.

— В таком случае ему еще предстоит пересечь всю Анатолию, чтобы выбраться к Геллеспонту. Сомневаюсь, что ты увидишься с ним до весны.

— Будем надеяться, Бибул, что и Цезаря мы до весны не увидим.

Напрасная надежда. Помпей все еще находился в Кандавии, преодолевая высоты севернее Охридского озера, когда в самом начале января его разыскал Луций Вибуллий Руф.

— А ты что здесь делаешь? — удивился Помпей. — Мы думали, ты в Ближней Испании!

— Я живое свидетельство того, что случается с человеком, дважды выступившим против Цезаря. После Корфиния он простил меня, а после Иллерды взял в плен. И с тех пор держал при себе.

Помпей почувствовал, что бледнеет.

— Ты хочешь сказать…

— Что Цезарь с четырьмя легионами отплыл на обычных транспортах из Брундизия за день до нон. — Вибуллий невесело улыбнулся. — Он не встретил ни одного военного корабля и благополучно высадился в Палесте.

— В Палесте?

— Между Ориком и островом Коркира. Потом послал меня на Коркиру сказать Бибулу, что он упустил свой шанс, и спросить, где ты находишься. Так что в моем лице ты видишь посла твоего неприятеля.

— О боги! Что это за человек! С четырьмя легионами! Всего с четырьмя?

— Всего.

— Что он просил передать?

— Что уже достаточно пролито римской крови. Что теперь самое время прийти к какому-то соглашению. Обе стороны, по его мнению, равносильны, и сталкивать их ни к чему.

— Равносильны? — медленно переспросил Помпей. — При четырех его легионах?

— Это его слова, Магн.

— Его условия?

— Ты и он обратитесь к Сенату и народу Рима, чтобы они сами выработали приемлемый вариант. Обе армии до того должны быть распущены.

— Сенат и народ Рима. Его Сенат. Его народ, — процедил сквозь зубы Помпей. — Он прошел в старшие консулы, он уже не диктатор. Но Рим и Италия все равно рукоплещут ему. Как же, он ведь никакой не Сулла!

— Да, он правит не с позиции силы, а с помощью сладкоречия. О, он умен! Знает, чем вскружить головы дуракам как во всей Италии, так и в Риме.

— Ну что ж, Вибуллий, он теперь — герой дня. Десять лет назад им был я. Существуют моды и на народных героев. Десять лет назад — пиценское чудо. Сегодня — правитель патриций. — Помпей неожиданно посуровел. — Скажи, кого он оставил в Брундизии?

— Марка Антония и Квинта Фуфия Калена.

— Значит, в Эпире кавалерии у него нет?

— Очень мало. Два или три галльских эскадрона.

— Он пойдет к Диррахию?

— Без сомнения.

— Тогда я велю своим легатам вести наше войско бегом. Я должен спешить, или он захватит Диррахий.

Вибуллий понял, что беседа окончена.

— Что ему передать?

— Пусть ждет, — сказал Помпей. — Останешься здесь, ты мне будешь полезен.

Помпей примчался к Диррахию первым. Еле-еле успел.

Западный берег материка, на котором располагались Греция, Эпир и Македония, был лишь условно разграничен. Южной границей Эпира служил северный берег Коринфского залива, но это была также и греческая Акарнания, а где шла северная граница Эпира, каждый мог выбирать сам. Для римлян Эгнациева дорога длиной почти в семьсот миль, пролегающая от Геллеспонта через Фракию и Македонию к Адриатическому морю, определенно находилась в Македонии. На расстоянии около пятнадцати миль от западного берега она разветвлялась на север и юг. Северная ветвь заканчивалась у Диррахия, а южная ветвь — у Аполлонии. Поэтому большинство римских военачальников считали Диррахий и Аполлонию частью Македонии, а не Эпира.

Для Помпея, в спешке и беспорядке вторгнувшегося в Диррахий, было колоссальным потрясением узнать, что весь Эпир присягнул на верность его врагу. С этим решением согласилась и Аполлония, а потому теперь все, что располагалось южней реки Апс, фактически принадлежало Цезарю, который выгнал Торквата из Орика, а Стаберия из Аполлонии. Без кровопролития, в привычной манере. Местное население приветствовало его, затем сдавались и гарнизоны. Высадившись в Палесте, он устремился к Диррахию по плохой местной дороге и, невзирая на это, едва не сел Помпею на хвост.

К большому разочарованию Помпея, Диррахий тоже решил поддержать Цезаря. Его местные рекруты и городские жители вообще отказались сотрудничать с римским правительством в изгнании и приступили к подрывным действиям. С семью тысячами лошадей и почти восемью тысячами мулов, которых надо было кормить, Помпей не мог позволить себе сидеть во враждебной стране.

— Позволь, я призову их к порядку, — сказал Тит Лабиен.

В глазах его что-то мелькнуло. Эту искорку разгорающейся тяги к расправе мгновенно распознали бы и Цезарь, и Требоний, и Фабий, и Децим Брут.

Не зная этой черты характера Лабиена, Помпей задал невинный вопрос:

— Как же ты их призовешь?

Большие желтые зубы сверкнули.

— Так же, как треверов.

— Ну хорошо, — сказал Помпей, пожав плечами. — Делай, как знаешь.

Нескольких сотен изуродованных тел жителей Эпира — и Диррахий решил, что гораздо разумнее хранить верность Помпею. А тот, услышав рассказы, ходившие по всему его огромному лагерю, решил закрыть на все глаза и ничего не предпринимать.

Когда Цезарь подошел к южному берегу Апса, Помпей встал на северном берегу как раз напротив его, около брода. Обе армии принялись строить оборонительные укрепления.

Их разделял какой-то жалкий поток воды. «Это не расстояние, — думал Помпей. — У меня под рукой шесть римских легионов, семь тысяч всадников, тысяча вспомогательных пехотинцев, две тысячи лучников и тысяча пращников. А у Цезаря что? Седьмой, девятый, десятый, двенадцатый. У меня гораздо больше солдат! Более чем достаточно для победы! Такая огромная силища против четырех легионов пехоты! Я разобью его. Обязательно разобью!»

Но он все сидел на северном берегу Апса, так близко от фортификаций противника, что можно было, метнув через реку голыш, попасть им в шлем какого-нибудь галльского ветерана. Но он не двигался.

Мысленно он возвращался в Испанию, к Квинту Серторию, который мог вынырнуть ниоткуда, миновать всех разведчиков и нанести страшный урон его огромному войску, а потом вновь уйти в никуда. Он опять стоял под стенами Лаврона, смотрел на Оску, уходил, поджав хвост, через Ибер.

А Луций Афраний и Марк Петрей тоже думали о своем. О том, как легко полгода назад Цезарь разделался с ними. И Лабиена не было рядом, чтобы высмеять их, прогнать их страхи, пренебрежительно отозваться о Цезаре и укрепить пошатнувшуюся решимость Помпея. Лабиен остался в Диррахии — следить за лояльностью населения — вместе с занудными кабинетными генералами Катоном, Цицероном, Лентулом Крусом, Лентулом Спинтером и Марком Фавонием. Те тоже могли бы взять командующего в оборот. А без них Помпей все мрачнел, и никто в лагере не решался к нему подступиться.

— Нет, — сказал он Афранию и Петрею после нескольких рыночных интервалов бездействия, — я буду ждать Сципиона. Придут сирийские легионы, тогда и начнем. А пока будем просто сдерживать Цезаря, вот и все.

— Хорошая стратегия, — с облегчением сказал Афраний. — Он страдает, Магн, очень страдает. Бибул почти задушил все морские поставки. Цезарь теперь может надеяться в продовольственном смысле только на Грецию и на юг Эпира.

— Хорошо. Зима основательно истощит их. В этом году она обещает быть ранней.

Но не все обещания выполняются. С Цезарем был Публий Ватиний. Близость двух лагерей привела к тому, что часовые стали переговариваться через узкую речку. Потом к ним присоединились другие легионеры с той и с другой стороны. Цезарь это не пресекал. Овеянным боевой славой ветеранам галльской войны люди Помпея задавали много вопросов. Наблюдая это подсознательное уважение, Цезарь решил на этом сыграть. Он послал Публия Ватиния на среднюю фортификационную башню с наказом как следует обработать неприятельскую аудиторию. Ребята, неужели вам хочется проливать римскую кровь? Зачем впустую мечтать о победе, когда всем известно, что Цезарь непобедим? Кстати, почему Помпей не предлагает сражения? Похоже, он просто боится. Тогда что вы вообще здесь делаете?