По воле судьбы - Маккалоу Колин

Его резкий от природы, каркающий голос звучал сейчас очень мягко, даже нежно. Он словно пел колыбельную, погружая товарища в вечный нескончаемый сон. Это подействовало: Бибул заулыбался, как ребенок, слушающий самую замечательную сказку на свете. И так, с улыбкой, не отрывая глаз от лица друга, он отошел в иной мир.

Последние слова его были:

— Мы его остановим.

Теперь все воспринималось не так, как в прошлом, когда умирал Цепион. Ни опустошающего взрыва горя, ни исступленного отрицания смерти. Когда затихли предсмертные хрипы, Катон встал с кровати, сложил руки Бибула на груди, закрыл ему глаза. Он знал, конечно, что произойдет, и потому в его поясе нашелся денарий. Катон опустил монету в раскрытый рот, потом поджал холодеющий подбородок и чуть раздвинул мертвецу губы. И Бибул снова словно бы улыбнулся ему.

— Vale, Марк Кальпурний Бибул, — сказал он. — Я не знаю, сможем ли мы победить Цезаря, но он никогда нас не победит.

Луций Скрибоний Либон ждал за дверью с Веспиллоном, Торкватом и прочими.

— Бибул мертв, — громко объявил Катон.

Либон вздохнул.

— Это многое осложняет. — Он сделал вежливый жест. — Вина?

— Спасибо. Побольше. И неразбавленного.

Он выпил до дна, но от еды отказался.

— Возможно ли при таком шторме развести погребальный костер?

— Его уже готовят.

— Мне шепнули, Либон, что Бибул пытался переиграть Цезаря как дипломат и пригласил его в Орик на переговоры. И что тот будто бы даже явился туда.

— Да, это правда. Хотя на встречу Бибул не пошел из опасения взбелениться. Я сказал это Цезарю и попробовал разговорить его, чтобы понять, есть ли в его обороне лазейки, через которые мы могли бы протаскивать для себя провиант.

— Но замысел не удался, — сказал Катон, вновь наполняя бокал.

Либон поморщился, развел руками.

— Иногда, Катон, я думаю, что Цезарь не из смертных. Он засмеялся мне в лицо и ушел.

— Цезарь смертен, — сказал Катон. — Однажды он умрет.

Либон наклонил свой бокал, выплеснув часть вина на пол.

— Это богам. Чтобы я дожил до этого дня.

Катон улыбнулся, покачал головой.

— Нет, я свое вино выпью сам. Что-то мне говорит, что я умру раньше.

От Аполлонии до Брундизия по морю миль восемьдесят, не больше. Утром второго апреля Цезарь снарядил в путь полубаркас и передал капитану письмо. Он еще в Британии понял, что полубаркасы быстры и надежны. Море успокаивалось, ветер с юга дул слабый, а горизонт был незапятнанно чист. Ни единого корабля, не говоря уже о флотилиях.

На закате того же дня Марк Антоний ознакомился с содержанием доставленного ему в Брундизий послания. Цезарь писал его сам, читать было легко. Почерк почти каллиграфический, хотя и очень характерный, а первая буква каждого нового слова помечена точкой над ней.

Антоний, экваториальные штормы прошли. Наступила зима. Согласно нашему типу погоды должно наступить обычное затишье. Мы можем надеяться на два спокойных рыночных интервала до наступления следующих штормов.

Я буду очень признателен, если ты поднимешь свою толстую задницу и переправишь ко мне еще хоть какие-то легионы. Немедленно. На всех имеющихся у тебя кораблях. В первую очередь отправляй ветеранов и кавалерию, потом новые легионы.

Сделай это, Антоний. Мне надоело ждать.

— Цезарь раздражен, — сказал Антоний Квинту Фуфию Калену. — Труби сбор! Через восемь дней отплываем.

— У нас достаточно транспортов для ветеранов и кавалерии. И для четырнадцатого, только что прибывшего. У него будет девять легионов. Это хороший кулак.

— Он и с меньшим количеством утирал всем носы, — сказал Антоний. — Шугануть бы Либона с моря, но где нам взять флот?

Сложнее всего было погрузить тысячу лошадей и четыре тысячи мулов. Семь дней и семь ночей не прерывался блестяще организованный, но весьма и весьма трудоемкий процесс. Большая гавань Брундизия с множеством бухточек позволяла отвалившим от пристани кораблям ожидать остальных, встав на якорь. Они и ждали — с животными, грумами, конюхами, а также с германскими кавалеристами, втиснутыми между лошадьми. Повозки и артиллерию погрузили скорее. А уж с пехотой разобрались и вовсе легко.

Отчалили в ночь на десятое. Дул юго-западный ветер. Это значило, что всю основную работу возьмут на себя паруса.

— Нас понесет так, что никакой Либон не догонит! — смеялся Антоний.

— Будем надеяться, что нас не растащит, — угрюмо откликнулся Кален.

Но везение Цезаря не подвело его бравых парней. Так, по крайней мере, считали шестой, восьмой, одиннадцатый, тринадцатый и четырнадцатый легионы. Ветер гнал корабли кучно, паруса раздувались. В обозримом пространстве — никакого Либона, над головами — никаких туч.

Но у острова Сасон ветер вдруг посвежел, изменил направление, откуда-то вывернулась непонятно кем возглавляемая, но явно вражеская флотилия и стала их нагонять.

— О боги! Нас сносит к Тергесте! — крикнул Антоний, когда маяк Диррахия пронесся мимо.

Но вдруг, словно по велению богов, ветер стих.

— Поворачивай к берегу, пока можно, — велел капитану Антоний.

Капитан кивнул двум рулевым. Те налегли на весла с таким напряжением, словно ворочали валуны.

— Это Копоний, — сказал Кален. — Он нас нагоняет.

— Пусть нагоняет. Мы успеем причалить.

В тридцати пяти милях севернее Диррахия был город Лисе, и здесь Антоний повернул свои корабли носом, чтобы встретить таранный удар боевых галер Колония, находящихся почти в миле от его отставших кораблей и быстро приближавшихся.

Вдруг ветер повернул, задул с севера. Вне себя от радости все на кораблях Антония смотрели, как корабли противника стали уменьшаться и скрылись за горизонтом.

Жители Лисса собрались, чтобы приветствовать армию Цезаря. К ним присоединились селяне и стали помогать выгружать тысячи животных на берег, где была почти такая же пристань, как в Брундизии.

Счастливый Антоний провел в Лиссе несколько часов, чтобы дать своим людям отдохнуть и перекусить, а потом, построив их в маршевую колонну, двинулся к югу. Чтобы встретиться с Цезарем.

— Или с Помпеем, — прибавил Кален.

Антоний раздраженно хлопнул себя по огромному бедру.

— Кален, не мели ерунды. Неужели ты и вправду считаешь, что этот слизняк развернется быстрее, чем Цезарь?

Глядя с вершины высокого холма на море, Цезарь заметил вдали свой флот и облегченно вздохнул. Но потом сжал в бессилии кулаки, увидев, как ветер уносит корабли на север.

— Сворачивай лагерь, мы выступаем.

— Помпей тоже снимается, — сказал Ватиний. — Он будет там первым.

— Помпей зауряден как командир. Он не пойдет прямо на север, ибо та местность ему неизвестна. Думаю, он пойдет к реке Генус и остановится у Аспарагия. Это немного южнее Диррахия, но — на Эгнациевой дороге. Помпей ненавидит плохие дороги. К тому же он должен помешать мне соединиться с Антонием. Так почему бы ему не залечь там, где, по его мнению, пойдет моя остальная армия?

— Ну а ты? — нетерпеливо спросил Ватиний.

— А я туда не пойду. Я перейду Генус вброд и в десяти милях от побережья двинусь по местным дорогам на север.

— А-а! — воскликнул Ватиний. — Но ведь тогда Антоний подойдет к Аспарагию раньше, чем ты!

— Антоний прошел галльскую выучку и передвигается быстро, как я. Но он не дурак, наш Антоний. Далеко не дурак.

Точная оценка. Антоний действительно двигался быстро, но не вслепую. Его разведка была дотошной и вскоре доложила, что Помпей стоит лагерем около Генуса. Антоний тут же остановился и далее не пошел.

Пятнадцатого июня армии Антония и Цезаря соединились — радостное событие для ветеранов.

Приплясывая от возбуждения, Антоний сказал Цезарю:

— У меня есть сюрприз!

— Надеюсь, приятный.

Как фокусник, коих он так любил включать в свою дикую свиту, Антоний сунул руку в толпу офицеров. Те расступились, и показался высокий красивый мужчина лет сорока пяти, рыжеватый и сероглазый.