That will never work. История создания Netflix, рассказанная ее основателем - Марк Рэндольф

После нескольких недель преследования (по какой-то причине Рид не хотел подписывать и датировать чек), ваш первый инвестор наконец вручает вам чек. Это позволит снять офис, нанять работников и купить несколько складных столов.

Конечно, в этом скрыто большее.

Чек представляет собой возможность начать. Есть разница между идеей в вашей голове и компанией. Это разница между ничем и чем-то. Это все.

Вы внимательно изучаете чек, снова и снова глядя на сумму в долларах. Убеждаетесь, что в нем достаточное количество нулей. Что дата верна. Что подпись – именно та, которую вы знаете. Часть вас хочет ехать в Санта-Крус в банк со сверкающей плиткой, золотой дверью сейфа, светящейся в темноте, как руль яхты. Сменить футболку на что-то с воротником, может быть, надеть галстук – приодеться по случаю.

Одна целая девять десятых миллиона долларов – это очень много денег. Вы нервничаете, держа их в руках, словно ограбили кого-то. Лучше приехать в ближайший банк. Кого волнует, что он находится в торговом центре в Лос-Гатосе? Вам нужно как можно быстрее получить наличные. Стоя в очереди, вы касаетесь чека потными руками, снова и снова, пока он не становится влажным в вашем кармане. Кто-то посторонний может, глядя на вас, решить, что вы не в себе.

Очередь движется медленно, но внезапно вы доходите до служащей. Вы думаете: это будет для нее событием дня. Вы думаете: спорим, она будет потрясена. Спорим, она тайно даст сигнал менеджеру, и он уведет вас в другой офис, с антикварной мебелью и персидскими коврами. Он нальет шампанского и заведет вежливую беседу, в то время как подчиненный будет заниматься деталями.

Один миллион девятьсот тысяч долларов.

Вы отдаете чек, но ничего не происходит. Ни сияния узнавания, ни намека на удивление. «Хотите взять сколько-то наличными?» – спрашивает она.

С деньгами Рида в банке – и с завершенным слиянием Pure Atria – мы, наконец, смогли переехать из Бест-Вестерн. Но нам не нужно было уезжать далеко – я нашел место как раз через дорогу, в невзрачном офисном парке Скоттс-Вэлли. Аренда казалась непомерно дорогой. К тому же она была многолетней, что внесло ноту оптимизма в процесс.

Наш первый официальный офис не был похож на сверкающий корпоративный кампус, который я знал в Borland. Или на деревянные и суккулентные монстры открытой планировки.

Наш офисный центр был полностью анонимен. Он походил на место, где мог бы арендовать кабинет зубной врач или налоговый адвокат.

По правде говоря, несколько психиатров действительно снимали там помещения. Большей частью, однако, его занимали небольшие стартапы, которые заезжали и съезжали через вращающиеся двери бумов и спадов.

Рядом с флагштоком была разбита клумба, на которой росли цветы. По правде, почва там была ужасной, поэтому садовник высаживал взрослые, цветущие растения. Когда они умирали, их выкапывали и заменяли новыми – тюльпанами, анютиными глазками или нарциссами. Трудно было не увидеть сад как особенно извращенную метафору жизненного цикла стартапа. Посадка, цветение, смерть… и замена.

Наш офис представлял собой опен-спейс с отвратительным зеленым ковром. Когда-то здесь размещался банк, и даже сейф был на своем месте, – его дверь осталась незапертой. В помещении находилось несколько комнат, конференц-зал и кабинет в углу с видом на стоянку и Wendy’s на другой стороне улицы. Его занял я. Как генеральный директор. И больше ничего в него не принес.

Офис не был роскошным пространством. Обставляя его, мы потратили меньше тысячи долларов. Там не было ни стульев Аэрон, ни столов для пинг-понга, ни холодильников, набитых дорогими продуктами. Там стояли шесть или семь дешевых складных столов, а в столовой – разномастные стулья, которые я стащил со своего чердака. Если вам хотелось чего-то большего, вам нужно было принести это из дома. Я отчетливо помню, как несколько сотрудников принесли пляжные кресла в офис, – их сиденья и ножки были все еще покрыты песком.

Мы вкладывали деньги в технологии вместо мебели. Заказали десятки компьютеров Dell и доставили их в офис. Купили собственные серверы, – в 1997 году не было облачных сервисов, – и установили их в углу. Преобрели мили кабелей и сами протянули их во внерабочее время. Удлинители и интернет-кабели извивались по офису, как оранжевые и черные змеи. Провода свисали с потолка, словно виноградные лозы.

Я не помню день, когда мы въехали. Возможно, заказали несколько пицц и пробежались в Costco[26]. Но, скорее всего, люди просто вошли внутрь, принеся с собой все необходимое для работы.

Если бы вы оказались в первом офисе Netflix осенью 1997 года, то увидели бы комнату, которая выглядела, как нечестивая смесь подвала компьютерного фрика и передвижной штаб-квартиры политической партии. Примерно так мы себя и чувствовали.

Поводами для работы здесь были не экзотические преимущества вроде бесплатной еды. Это было товарищество, возможность провести время, решая сложные, интересные задачи вместе с умными коллегами.

Люди работали на нас не потому, что хотели находиться в прекрасном офисе. А потому, что хотели сделать что-то значимое.

В то же самое время я готовил собственный переезд. В первые несколько месяцев эксперимента Netflix я жил в пяти минутах ходьбы от офиса, арендовав малюсенький дом. Мы с Лоррейн переехали туда в 1995-м, после нескольких лет жизни в горах. Мне нравилось ходить на работу и с работы. Быть так близко к дому позволяло уходить на обед, проводя время с семьей, а потом возвращаться в офис, чтобы закончить дневную работу. Но это не было хорошим решением на будущее. Мне хотелось иметь двор побольше, а Лоррейн мечтала о просторном доме, чтобы растить в нем детей. В нашем крохотном съемном жилище все время казалось, что они бегают друг у друга на головах. К тому же мы жили слишком близко к шоссе, и шум от машин будил нас по ночам.

Но наши попытки найти новый дом ни к чему не приводили. Риелторы, выслушав наши пожелания, показывали дома, выглядевшие комично. У одного коттеджа на крыше росла трава, – и это не было создано намеренно. К другому прилагалось стадо коз.

Затем, в октябре, на рынке появился трехэтажный дом на пятидесяти акрах[27] в холмах за пределами Скоттс-Вэлли. Когда-то здесь был виноградник, а в начале XX века – загородный курорт. Владельцам исполнилось по восемьдесят лет, и они больше не могли содержать эту собственность. В первый же день, когда мы приехали туда, взяв с собой детей, то влюбились в это место.