Маннергейм - Леонид Власов

В конце ноября 1897 года управляющий поручает своему помощнику оказать содействие известному русскому художнику Валентину Серову в выборе лошадей, необходимых для его эскизов.

Густав с присущим ему тактом и вниманием относился к просьбам и желаниям художника. Он сам выводил лошадей и всесторонне демонстрировал их достоинства, обращая внимание художника на их великолепные пропорции. Густав Маннергейм был наделен богатой творческой фантазией.

О том, что в нем «скрыт художник», сказали три известных живописца — Н. Сверчков, В. Серов и А. Галлен-Каллела. Эти качества, кстати, заметил в своем помощнике и генерал Гринвальд, постоянно поручая ему выбор лошадей, которых Николай II дарил своим высокопоставленным гостям.

28 января 1898 года барон Александр Штиглиц пригласил поручика Маннергейма, который постоянно оказывал помощь ученикам его рисовального училища, на открытие выставки финских художников. Маннергейм был восхищен картиной 33-летнего художника Акселя Галлен-Каллела «Мать Лемминкяйнена», которая оставила в его памяти глубокий след.

С 27 марта по 10 апреля Маннергейм был членом судейской коллегии Михайловского манежа, а затем уехал в длительную командировку на российские конные заводы.

Успешно выполнив задание генерала Гринвальда по подбору лошадей для драгунского полка, Маннергейм сразу принял участие в работах по подготовке Всероссийской конной выставки в Петербурге. Несмотря на большую нагрузку, Густав нашел время, чтобы 25 мая побывать на праздновании 75-летия родного Николаевского кавалерийского училища.

Начиная с 29 мая Густав все дни проводит на конной выставке, где были представлены 404 лошади, среди которых 57 были из Великого княжества Финляндского.

В начале июня в управлении коннозаводства состоялось знакомство поручика Маннергейма с полковником Брусиловым. 46-летний Брусилов, небольшого роста, сухой и стройный, казался мальчишкой перед очень высоким поручиком. В короткой беседе Густав выразил свое восхищение статьями полковника в «Военном сборнике».

Вскоре у Густава произошла большая неприятность. При вольтижировке финская призовая лошадь упала, подмяв под себя ногу поручика. Это был первый перелом костей у Маннергейма, которых в течение жизни было 14. Все лето Густав, когда кость ноги срослась, занимался бумажной работой, связанной с передачей и отправкой лошадей, контролем за выездкой лошадей для великих князей.

17 сентября Маннергейм с семьей получил казенную квартиру № 18 на втором этаже первого корпуса конюшенной части с телефоном № 1273. Окна квартиры, куда семья переехала 22 сентября, смотрели на леса строящегося храма Спаса на Крови.

15 ноября 1898 года управляющий командирует Густава в Германию для покупки лошадей. Сначала, минуя Берлин, поручик направился в Ганновер, где оформил сделку на партию лошадей для кирасиров. Далее путь лежал в Берлин, где во время осмотра молодых коней трехлетняя кобыла копытом раздробила коленную чашечку Густава.

Маннергейм был доставлен в лучшую клинику Берлина к профессору Эрнсту Бергману (1836–1907). Это был знаменитый хирург и клиницист, выпускник Тартуского университета. Во время Русско-турецкой войны 1877 года Бергман был хирургом-консультантом русской Дунайской армии. Оставив Россию, он практиковал в Германии.

Профессор сшил коленную чашечку Маннергейма серебряной проволокой. Немцы не выставили счета за операцию и пребывание Густава в больнице.

Больше месяца Маннергейм не вставал с постели и только в середине января 1899 года с помощью костылей начал ходить. Помимо страшных болей в колене, Густава мучила мысль, что он не сможет принять участие в 100-летнем юбилее своего родного Кавалергардского полка, который отмечался 11 января 1899 года.

К торжествам уже были подготовлены памятная медаль и жетон. Началось составление четырехтомного издания биографий кавалергардов за 1724–1908 годы. В день юбилея в Михайловском манеже состоялись парад полка, вручение нового знамени, затем завтрак для офицеров в Аничковом дворце.

Друзья-кавалергарды и офицеры конюшенной части не забыли Густава. В день юбилея он получил несколько телеграмм из Петербурга, в том числе от вдовствующей императрицы — шефа полка. Кайзер Германии прислал ему цветы. А 12 февраля поручик барон Маннергейм с женой был приглашен на обед в императорский дворец на Оперной площади Берлина. Густаву не понравилось, как держал себя Вильгельм II, который своими неожиданными вопросами не давал гостям даже прикоснуться к блюдам. В нем не было того аристократического благородства и достоинства, которые воспитывала в Маннергейме русская придворная среда. Германский император был похож на пожилого фельдфебеля, лишенного элементарного такта и обаяния.

Когда Густав с женой вернулись в Петербург, колено вновь напомнило о себе. Боли усиливались, и лечение в госпитале дворцового ведомства результатов не давало. После исследования рентгеном врач Владимир Ульрих рекомендовал пациенту поехать на грязи в Эстонию.

Получив по болезни двухмесячный отпуск, Густав 22 июня отправился не на остров Сааремаа, куда поначалу собирался, а на знаменитый грязевой курорт Гапсаль (ныне Хаапсалу), где великолепно провел время со своей «дамой сердца» графиней Шуваловой и попутно Высочайшим приказом по военному ведомству произведен в штабс-ротмистры.

12 августа Маннергейм вернулся в столицу России и приступил к работе, которая была весьма разнообразной — от покупки лошадей до продажи навоза для усадьбы фрейлины Васильчиковой.

Январь 1900 года штабс-ротмистр Маннергейм провел на столичном полигоне, где шли секретные испытания бронированных карет для лиц императорской фамилии. Испытания были неудачными. От тяжести брони ломались колеса, при взрыве фугасов даже небольшой мощности кареты опрокидывались. Маннергейм предложил использовать пневмошины, но председатель комиссии «забыл» включить в акт это мнение.

12 апреля 1900 года генерал Гринвальд вручил Густаву его первую русскую награду — орден Святой Анны 3-й степени. Генерал, встречаясь со своим помощником, видел, что его травма постоянно напоминает о себе и штабс-ротмистру трудно ходить даже с палочкой. Управляющий, зная, как Густав аккуратно, грамотно и логически точно готовит деловые документы, 24 мая 1900 года предложил ему временно возглавить канцелярию конюшенной части.

Маннергейм попал в сложное положение, так как ему пришлось «командовать» женами офицеров конюшенной части, которые работали в канцелярии. Как в этой ситуации найти правильную линию поведения?

Помогли кавалергардский светский опыт и умение очаровывать женщин. Правда, через «очарование» Маннергейм быстро перешел к порядку и жесткой дисциплине труда. Одна из его бывших подчиненных, закончившая свои дни в Париже, писала в своем дневнике: «Барон Маннергейм очень зримо в нескольких словах показывал наши ошибки, воздерживаясь от личной критики. Он как бы незримо направлял нашу деятельность. Был всегда любезен, но мог резко прервать разговор, когда наши слова не совпадали с реальностью… Он первый из наших бывших начальников быстро нашел „корень зла“ — отсутствие механизации нашего труда. Быстро появились новые пишущие машинки и копировальные аппараты…» Работу канцелярии конюшенной части кавалерист Маннергейм организовал образцово, что особо отметил генерал Гринвальд в своем приказе, назначая его на ответственную должность заведующего упряжным отделением. Это было ведущее подразделение, которое находилось на особом контроле у министра Двора графа Фредерикса. Генерал Гринвальд много раз выслушивал язвительные замечания графа: «Дорогой барон, вы, по-видимому, начали заведовать только лошадьми, забывая о людях. Вчера один ваш болван, подавая мне карету, разбил на ней фонарь».