Люди искусства - Светлана Бестужева-Лада

Маша Протасова вошла в историю русской поэзии как муза, ангел-хранитель поэта, и в то же время – неиссякаемый источник его страданий. Влюбленные мечтали об одном – соединить навеки свои жизни, вступить в законный союз. Но мать Маши была категорически против браков между родственниками, даже дальними…

Жуковский просит руки возлюбленной, но получает решительный отказ.

– Тебе закон христианский кажется предрассудком, а я чту установления Церкви, – отвечает ему сводная сестра, Екатерина Афанасьевна.

Жуковский пытается объяснить:

– Я вовсе вам не родня: закон, определяющий родство, не дал мне имени вашего брата.

Формально он был прав: по документам они не состояли в родстве. Но Екатерина Афанасьевна отвечала на уговоры друзей и родных:

– Я говорила с умными и знающими закон священниками; никто не уничтожил нашего родства с ним. Родство наше признано Церковью.

Тем временем младшая сестра Маши и крестница Жуковского Александра вышла замуж за пансионного друга Василия Андреевича, поэта и издателя Воейкова. Свадьба откладывалась из-за отсутствия денег. Жуковский продал свою любимую деревеньку и вырученные 1000 рублей подарил в приданое своей крестнице.

Кстати, именно к ней обращены его строки «гений чистой красоты», позаимствованные впоследствии Пушкиным без упоминания первоисточника. Борцы с плагиатом, ау! Солнце нашей поэзии не стеснялось черпать вдохновение в любых источниках.

Саше Протасовой Жуковский посвятил балладу «Светлана», после чего за ней закрепилось второе имя – Светлана. Вся семья Протасовых-Воейковых переехала в Дерпт, где Воейков с помощью все тех же пансионных друзей получил место профессора литературы в Дерптском университете.

Екатерина Афанасьевна милостиво разрешила Жуковскому быть вместе с ними, но только в качестве брата. Жуковскому удалось победить себя, он даже принял участие в поисках достойного жениха для Маши, которая в конце концов вышла замуж за профессора медицины и виртуоза-пианиста И. Ф. Мойера.

После этого Жуковский покинул Дерпт, записав в дневнике: «Мне везде будет хорошо – и в Петербурге, и в Сибири, и в тюрьме, только не здесь… прошедшего никто у меня не отымет, а будущего – не надобно».

С тех пор в творчестве Жуковского с новой силой начинает звучать неистребимый, на грани надежды и утраты мотив противостояния, а порой и переплетение земной печальной юдоли с небесным, совершенным там, придающей его стихам пронзительно-щемящее, страстное звучание.

Друзья давно звали его в Петербург.

«Ныне Петербург стал единственно приличным для нас местопребыванием… Право, приезжайте!» – писал С. С. Уваров.

Казалось нелепым, что он, автор «Певца во стане русских воинов», до сих пор не представлен Двору. В 1815 такое представление состоялось: Жуковский целый час беседовал со вдовствующей императрицей Марией Федоровной.

И в этом же году, осенью, произошло еще одно его приятное знакомство – не менее значимое. Жуковский сам поехал в Царское Село, чтобы обнять юного собрата по перу лицеиста Александра Пушкина. Сразу же после встречи Жуковский напишет Вяземскому:

«Я сделал еще приятное знакомство! С нашим молодым чудотворцем Пушкиным. Я был у него на минуту в Царском Селе. Милое, живое творение! Он мне обрадовался и крепко прижал руку мою к сердцу. Это надежда нашей словесности. Боюсь только, чтобы он, вообразив себя зрелым, не мешал себе созреть! Нам всем надобно соединиться, чтобы помочь вырасти этому будущему гиганту, который всех нас перерастет…»

Как в воду глядел! Пройдет 5 лет, и Жуковский подарит Пушкину свой портрет с надписью: «Победителю-ученику от побежденного учителя», который фактически и станет первой прочной ступенью на лестнице, ведущей к славе и бессмертию. Жуковский по жизни был весьма скромен, чего нельзя сказать о его так называемом «ученике».

Через месяц в доме Уварова на Малой Морской состоялось первое заседание «Арзамаса» («Арзамасского общества безвестных людей»).

«Мы объединились, – писал Жуковский, – чтобы хохотать во все горло, как сумасшедшие; и я, избранный секретарем общества, сделал немалый вклад, чтобы достигнуть этой главной цели, т. е. смеха; я заполнял протоколы галиматьей, к которой внезапно обнаружил колоссальное влечение».

Как впоследствии распишут литературоведы и особенно пушкинисты роль этого безобидного кружка в развитии русской поэзии! Их стараниями КВН тех времен превратится впоследствии во что-то совершенно грандиозное – едва ли не питомник для выращивания гениев. А между тем «Арзамас» всего лишь вел в шуточной форме борьбу с консерватизмом классической поэзии. Именно в «Арзамасе» Жуковский познакомился с Константином Батюшковым и стал одним из его друзей и покровителей.

В 1816 году Жуковский написал первый официальный гимн России «Молитва русских». Это был перевод (правда, сильно изменённый) текста английского гимна «God save the King». Музыка была также позаимствована у английского гимна (что в своё время сделали более 20 государств).

«Боже, Царя храни!Славному долги дниДай на земли!Гордыхъ смирителю,Слабыхъ хранителю,Вс; хъ ут; шителю—Всё ниспошли!ПерводержавнуюРусь ПравославнуюБоже, храни!Царство ей стройное,Въ сил; спокойное!Всё-жъ недостойноеПрочь отжени!О, Провид; ніе!БлагословеніеНамъ ниспошли!Къ благу стремленіе,Въ счасть; смиреніе,Въ скорби терп; ніеДай на земли!»

Этот гимн в неизменном виде просуществовал почти двадцать лет. В 1833 году во время визита императора Николая Первого в Австрию и Пруссию, монарх выразил неудовольствие тем, что его всюду встречают звуками английского марша и по возвращении поручил князю Львову, как наиболее близкому ему музыканту, сочинить новый гимн.

Новый гимн на музыку князя Львова, слова которого были написаны также Жуковским, но уже при участии Пушкина (!) с 31 декабря 1833 года стал официальным гимном Российской Империи под новым названием «Боже, Царя храни!».

Если смотреть по записи начала XX века гимн выглядел так:

Боже, Царя храни!Сильный, державный,Царствуй на славу, на славу нам!Боже, Царя храни!Сильный, державный,Царствуй на славу, на славу нам!Царствуй на страх врагам!Царь православныйБоже, Царя храни!Боже, Царя храни!Царствуй на страх врагам!Царь православныйБоже, Царя храни!»

Блеск чудного гения Пушкина в этих строках очевиден. Но в первый (и последний раз в жизни!) поэт помалкивает о своем авторстве. Молчание сохраняли и большинство пушкинистов, причем причина этого совершенно ясна: прославление Пушкиным царя не укладывалось ни в какие концепции отношений между монархом и поэтом.

Между тем, в 1816 году Жуковскому был назначен пожизненный пенсион. Указ императора Александра I гласил:

«Взирая со вниманием на труды и дарования известного писателя, штабс-капитана Василия Жуковского, …обогатившего нашу словесность отличными произведениями, из коих многие посвящены славе русского оружия, повелеваю, как в ознаменование моего к нему благоволения, так и для доставления нужной при его занятиях независимости состояния, производить ему в пенсион по четыре тысячи рублей в год из сумм Государственного Казначейства».

А в 1817 году Жуковский был определен учителем русского языка к невесте великого князя Николая Александровича прусской принцессе Шарлотте, ставшей после венчания Великой княгиней Александрой Федоровной.

В письме к Светлане (Протасовой-Воейковой) Жуковский писал:

«Моя ученица мила, добродушна и сердце у меня лежит к моему делу. Мне весело иметь теперь цель моих занятий, цель небесную… Милое, небесное создание: простота, добродушие и прелестное ребячество. Великий Князь очень добр в обхождении, он привязывает к себе своей лаской, мне то и надобно. Хочу любить свою должность, а не об выгодах заботиться. Выгоды будут, если Бог велит, но лбом до них добиваться – не хочу, трудно, скучно и для меня бесполезно, ибо не имею и не буду иметь нужного для того искусства».

Поскольку Жуковский был холост, никому, слава Богу, не пришло в голову высказать гениальную догадку о том, что его императорское высочество благосклонен к поэту лишь потому, что желает добиться благосклонности его супруги. Да и двор в описаниях Василия Андреевича предстает вполне приятным местом, а вовсе не сборищем развратных и честолюбивых монстров.

(А не потому ли так мало знали мы о Жуковском долгое время после Октябрьского переворота? Крепостных не тиранил, с царями не ссорился, оскорбительных эпиграмм ни на кого из сильных мира сего не писал, за чужими женами не волочился… Прекрасный поэт? ну и что? явно социально чуждый элемент).