Первые цивилизации - Вадим Массон

Рис. 9. Комплекс Джейтун.

Пока плохо изученными остаются раннеземледельческие памятники на большей части Иранского плато. В Северо-Восточном Иране была распространена неолитическая Джейтунская культура VI тыс. до н. э., лучше всего изученная в Южном Туркменистане, где находится и основной памятник — поселение Джейтун (Массон, 1971в). Прочные глинобитные дома с полами, покрытыми известковой обмазкой и окрашенными в красный и черный цвет, сближают Джейтунские памятники с ближневосточной строительной традицией. Микролитическая индустрия с трапециями и сегментами в ряде отношений близка к кремневым изделиям Джармо, так же как и одна из групп расписной керамики (рис. 9). Джейтунские материалы обнаружены в нижних слоях ряда памятников Юго-Восточного Прикаспия, переживание Джейтунских традиций можно проследить и в энеолитическом комплексе Сиалк I в Центральном Иране. Труднее судить о характере раннеземледельческих культур на юго-востоке Ирана. Однако открытие в Северном Пакистане раннеземледельческого комплекса Мергар VI тыс. до н. э. с сырцовой архитектурой и кремневыми орудиями, аналогичными в ряде отношений Джейтуну (Jarrige, Lechevallier, 1979), позволяет предполагать возможность существования типологически близких комплексов и на юго-востоке Ирана.

Детальное изучение взаимосвязей и генезиса различных культур этих трех основных центров и четвертого, намечающегося к востоку от них, — дело конкретной археологии. Как общую тенденцию можно отметить сложную, полицентрическую картину взаимодействия комплексов с различными культурными традициями. Эти комплексы в свою очередь вписываются в общую систему двух крупных культурных ареалов — восточного (Ирак, Иран, Средняя Азия) и западного (Восточное Средиземноморье, Малая Азия). Вместе с тем весьма существенно и другое обстоятельство — наряду с пестрой мозаикой археологических комплексов и культур наблюдается значительное разнообразие хозяйственной деятельности и ее высокая локальная вариабельность в рамках экономики производящего типа. Есть все основания считать, что разнообразие хозяйственных систем, закрепляемое культурной традицией, прямым образом отразилось и на многообразии, наблюдаемом в собственно культурной сфере.

Увеличение археологической информации значительно расширило и возможности исторических реконструкций. В настоящее время становление земледельческо-скотоводческих культур Передней Азии можно рассматривать уже как конкретно-исторический процесс, намечая реальное многообразие форм его проявления. В частности, оказалось, что различные способы получения продуктов питания и прежде всего земледелие и скотоводство выступают в определенных сочетаниях, отражая конкретную сложную картину хозяйственной деятельности древних племен. Г. Ф. Коробковой в 1972 г. был поставлен вопрос о различиях в хозяйстве ранних земледельческо-скотоводческих племен с выделением нескольких локальных вариантов и типов (Коробкова, 1972). Продолжающееся изучение массовых коллекций орудий труда из ранних земледельческо-скотоводческих памятников юга СССР позволило значительно дополнить и расширить эти первоначальные наблюдения (Коробкова, 1981б, с. 31—34; Лоллекова, 1979; Эсакия, 1984). Новые материалы свидетельствуют о том, что большая локальная изменчивость характеризует производящую экономику Передней Азии, начиная с ее истоков (Массон, 1982б). Как показывает типология этих вариантов, элементы производящей экономики зарождаются в недрах архаических хозяйственных систем, но там они бытуют еще в виде укладов, не изменяя кардинальным образом облик культуры и общества (табл. 2). В наиболее архаических комплексах отчетливо прослеживаются традиции того культурно-хозяйственного типа, на основе которого они формируются. Одним из таких исходных типов были степные охотники, практиковавшие избирательную охоту на определенный вид животного. В степях Передней Азии это обычно были зубр или онагр. Высокая степень рентабельности подобной охоты привела к сложению своеобразного хозяйственного типа земледельцев-охотников, ярко представленного нижними слоями Чейюню (Braidwood а. о., 1974) и частично Дабагийи (Kirkbride, 1972, 1973, 1974). Их типологическим (но не культурно-генетическим) предшественником следует считать охотников-собирателей Мюрайбита. Это интереснейшее поселение расположено на Евфрате в 80 км от Алеппо. В ходе раскопок здесь обнаружены овальные в плане жилища со стенами, выложенными из камня и обмазанными глиной. Датировка соответствующих слоев Мюрайбита — конец IX—начало VIII тыс. до н. э. (Cauvin, 1972; Mellaart, 1975, p. 42—48). Его обитатели охотились на степных копытных животных и в широких масштабах практиковали сборы дикорастущих пшениц и ячменя. Зерна этих растений в большом количестве были найдены на раскопках, хотя и без признаков искусственной культивации. Подлинный расцвет раннеземледельческих и земледельческо-скотоводческих культур, наступивший после стадии трансформации, связан уже с развитием экономики, почти полностью избавившейся от архаических пережитков. Но и здесь наблюдается заметное локальное разнообразие. При этом пестрота хозяйственных типов обусловливалась не только адаптацией к природной среде, но и культурной традицией, могущей быть в ряде случаев доминирующим фактором.

Таблица 2. Хозяйственные типы на Древнем Востоке в X—VI тыс. до н. э.

Новые данные свидетельствуют о том, что аналогичные местные особенности характерны и для культурно-хозяйственных комплексов, в которых происходило становление и развитие производящей экономики в областях к востоку от Месопотамии (Masson, 1983). Так, хозяйство племен Джейтунской культуры Южного Туркменистана отличается относительным единством. На ранних этапах отмечается повышенная роль охоты, но это можно рассматривать как эпохальное явление, характерное в целом для ранних этапов экономики производства пищи. В дальнейшем в одном из районов распространения Джейтунской культуры намечается большая роль скотоводства по сравнению с земледелием, что представляет собой локальное своеобразие (Лоллекова, 1979). Интересный путь хозяйственной эволюции для Северного Белуджистана устанавливается по материалам Мергара. Здесь в VI тыс. до н. э. существует комплексная экономика земледельцев и охотников, частично дополняемая собирательством дикорастущих злаков (Jarrige, Lechevallier, 1979; Lechevallier, Quivron, 1981). Примечательно, что именно охота доставляла основную массу животного протеина. В числе добываемых животных были газель, баран, козел, водный буйвол, онагр и даже слон. Незначительная величина некоторых костей козы позволяет предполагать, что могли начаться первые шаги по приручению этого животного. К середине VI тыс. до н. э. в Мергаре устанавливается сбалансированная земледельческо-скотоводческая экономика. В наслоениях этого времени уже представлены основные домашние животные — коза, овца и бык зебувидной породы (Медоу, 1982). По-новому приходится рассматривать и историю племен, обитавших в VI—V тыс. до н. э. по среднему течению Ганга. Здесь в комплексах с микролитоидным инвентарем и грубой, примитивно орнаментированной керамикой установлено наличие культивации риса (Sharma, 1983). Обнаружены как сами зерна этого растения, так и их отпечатки в глиняных черепках (Вишну-Миттре, Шарма, 1984). Вместе с тем детальные палеоботанические исследования показали, что наряду с образцами культивируемого риса регулярно встречаются и зерна дикого. Это наблюдается как в наиболее ранних, так и в поздних комплексах. Поэтому авторы палеоботанических определений не без оснований полагают, что перед нами земледелие сравнительно низкой стадии развития. Скорее всего, в условиях специализированного собирательства при расположении поселений поблизости от затопляемых низменных участков с зарослями дикого риса начались и первые шаги по целенаправленному воздействию на эти естественные поля. Однако при низком уровне развития орудий труда и общественной организации сложное поливное земледелие, которое могло бы обеспечить масштабное возделывание риса, долго не получало здесь развития. Хозяйственный комплекс племен долины Ганга VI—V тыс. до н. э. можно рассматривать как охотническо-собирательский с земледельческим укладом. Видимо, в роли подобного хозяйственного уклада в рамках традиционной архаической экономики функционировало древнейшее земледелие и в Юго-Восточной Азии. Оно основывалось не на злаковых сортах, а на разведении растений так называемой полной вегетации (Harris, 1972, р. 249). При раскопках «пещеры духов» в Таиланде в слоях X—VII тыс. до н. э. наряду с каменными орудиями хоабинского типа обнаружено значительное количество остатков растений, многие из которых имеют явные признаки искусственного выращивания (Groman, 1971; Чеснов, 1973). Это слива, бобы, горох, бетель, а позднее фасоль, перец, огурцы и бутылочная тыква. Дикорастущие сорта преобладают, но не приходится отрицать и начала доместикации. Видимо, с ранним развитием специализированного собирательства, в рамках которого началось и культивирование растений, связано и раннее, по крайней мере в VII тыс. до н. э., появление глиняной посуды, использовавшейся при варке растительной пищи. Однако возникновение зачатков земледелия в этом регионе, так же как и по среднему течению Ганга, отнюдь не вело к сложению цивилизации. Как отмечает Д. Харрис, крахмальная диета, базирующаяся на клубневых растениях, в отличие от питания, основанного на зерновых культурах, нуждается в обязательном подкреплении животным протеином. В Юго-Восточной Азии решающую роль в изменении структуры пищевого баланса и новом витке развития экономики производства пищи сыграло распространение риса как основной сельскохозяйственной культуры (Chang Kwang-Chin, 1970, p. 182—183).