Цвет цивилизации - Клод Фаррер

В воскресенье, 2 января адмирал давал завтрак для своих личных друзей. Фьерс, враг светских повинностей, на этот раз принял приглашение с удовольствием, потому что в числе гостей должна была быть младшая Абель – дочь вице-губернатора, прекрасная статуя с глазами сфинкса, которая поразила его в первый день и о которой он не забыл с тех пор. «Странная девушка, – думал он. – Точно недвижная вода, в которую хочется бросить камень, чтобы посмотреть, достигнет ли он дна». Кроме Абель на обед были приглашены генерал-губернатор, старинный друг герцога д'Орвилье, и его воспитанница, молодая девушка, мать которой, слепая, не выезжала в свет. В столовой, где стол уже был сервирован, Фьерс занялся цветами. Он разыскал на этажерках японские вазы-клуазоне адмирала, чтобы наполнить их розами и орхидеями. Раскладывая возле именных карточек-меню приготовленные для дам бутоньерки, он читал надписанные на карточках имена, и остановился над именем воспитанницы губернатора, смутно вспоминая что-то. «М-llе Сильва»… Сильва? Он обратился с вопросом к адмиралу, который в своем кабинете рассматривал планы батарей.

– Как, – сказал д'Орвилье, – вы не помните? Это историческое имя!

Он начал рассказывать.

M-lle Сильва была дочерью знаменитого полковника Сильва, командира африканских стрелков, убитого в сражении при Эль-Араре, одной из самых эпических битв нашего века. Д'Орвилье, рассказывая, позабыл о дочери ради отца, и развивал перед своим почтительно-рассеянным флаг-офицером самые мелкие детали этого сражения, покрывшего славой африканских стрелков, которыми командовал герой Сильва. Фьерс волей-неволей должен был выслушать, как благодаря предательству, французская бригада была окружена на границе Марокко, как эту бригаду чудесным образом спасли два эскадрона, потерявшие связь со своими в разведке, которых все уже считали погибшими. Этими эскадронами командовал полковник Сильва. Сам окруженный врагами в сердце мятежной страны, он пробился, благодаря какой-то необъяснимой случайности, проскакал три дня по пустыне, не вложив ни разу саблю в ножны, появился к вечеру третьего дня в тылу марокканцев, уже торжествовавших победу, и обратил эту победу в поражение. Получив столько ран, что небесно-голубой цвет его доломана стал пурпуровым, он довел своих победоносных кавалеристов до французских палаток, скомандовал: «стой!» – и упал мертвым.

Фьерс, артист в душе, представлял себе живописную картину красно-синих эскадронов, прочищающих себе путь, рубя направо и налево, в толпе коричневых бурнусов. Потом он грустно усмехнулся, подумав о глупости всего этого. Что же осталось в конце концов? Вдовы и сироты, торжественно именуемые «семьями героев», которые свободно могут умирать с голоду, среди всеобщего уважения. Он представил себе m-lle Сильва: худощавая брюнетка, угловатая, экзальтированная, плаксивая и глупая – все задатки старой девы. Адмирал, устремив глаза вдаль, мечтал об эпопеях. Его флаг-офицер, слегка пожав плечами, пробормотал: «Бедные, – и, – бедная девочка»…

Ровно в одиннадцать часов рулевой доложил о прибытии генерал-губернатора, и вахтенный офицер вызвал караул, который выстроился на баке. Фьерс стоял на нижней ступени лестницы, чтобы встречать дам. В приближающемся катере медные части ослепительно сверкали на солнце, и за этим блеском нельзя было различить ничего.

Катер подошел к борту. Фьерс увидел невзрачную голову генерал-губернатора, седину Абеля и три зонтика: розовый, сиреневый и голубой. Сиреневый зонтик опустился. Фьерс подал руку m-me Абель, которая легко взбежала по ступеням. Она была оживлена, как обыкновенно. Некрасивая, но улыбающаяся и всегда в хорошем настроении, она была симпатичной.

M-lle Абель – розовый зонтик – поднялась второй. У нее был тот же таинственный взгляд сфинкса. Она очень слабо оперлась на протянутую руку Фьерса, ее тонкие и свежие пальцы не сжались. Фьерс полюбовался этой хрупкой изящной рукой, точно из саксонского фарфора.

Опустился голубой зонтик, – показалась m-lle Сильва.

Фьерс был поражен, потому что она совсем не походила на тот портрет, который он себе представлял.

M-lle Сильва не была ни худощавой, ни смуглой, ни несчастной: это была розовая блондинка, с зеленовато-синими глазами, которые привлекали к себе внимание прежде всего: они были очень большие, с открытым прямым взглядом.

Она смело взбежала по лестнице, не коснувшись протянутой руки, и Фьерс увидел, что она была гибкой и сильной, хотя и тонкой. Он поднялся вслед за нею и уже на палубе предложил ей руку. Рожки зазвучали, приветствуя губернатора. Она подняла глаза на щит с девизом корабля, и Фьерс слышал, как она прочла, разбирая буквы: «без страха и упрека».

Он рассматривал ее, идя рядом: у нее был нежный цвет лица, чистый лоб, гордый и насмешливый рот. И, кроме того, обаяние молодости, женственности и чистоты. Он нашел ее очаровательной, и позабыл о m-lle Абель. Тем не менее, когда он их увидел одну против другой в салоне на корме, он должен был признать, что мраморный сфинкс был неизмеримо выше, благодаря своей совершенной красоте и тайне глубоких глаз. Фьерс констатировал это с досадой, как от личной неудачи – и улыбнулся немного спустя с торжеством, придя к заключению, что m-lle Сильва, менее прекрасная, была более привлекательна своей оживленностью и женственностью – и менее походила на статую.

За столом они оказались соседями. Столовая адмирала освещалась двумя амбразурами для старых, давно уже не употреблявшихся в дело, пушек. Эти исторические пушки несколько затемняли свет, но это было оригинально в глазах женщин, и m-lle Сильва восхищалась ими. Фьерс с готовностью дал ей несколько интересных объяснений, и лед начинал таять. М-llе Сильва была любопытна и не скрывала своего любопытства; обшивка стен, посуда с фамильными герцогскими гербами, японские вазы и орхидеи, все это вызывало расспросы, которые в менее очаровательных устах Фьерс нашел бы ребяческими. Теперь, наоборот, ему было очень приятно отвечать, и началась болтовня, вскоре сделавшаяся весьма оживленной. Веселость чрезвычайно шла к m-lle Сильва, ее смех был прелестным. Фьерс пользовался каждым удобным случаем, чтобы вызвать этот смех, который очаровал его. И молодая девушка находила своего кавалера очень любезным.

Они болтали. Фьерс не знал раньше молодых девушек, и даже не верил в то, что они вообще существуют. Особы под этим названием встречались ему иногда во время его скитаний, или во время стоянок во Франции, в нескольких парижских салонах, где он появлялся время от времени, но эти особы оставили в нем неприятные воспоминания. То были черновые наброски женщин, но еще более испорченные и лживые, чем женщины. Он оценивал по достоинству их миловидность изящных и шаловливых кукол и смотрел на них с удовольствием. Но стоило им открыть рот, и он начинал их ненавидеть. M-lle Сильва, в противоположность этим созданиям, казалась ему прежде всего чистой и искренней, молодой девушкой в старинном смысле этого слова. И он был изумлен и обрадован, хотя и сомневался сначала немного в этой чистоте и этой искренности.