Пирс - Ксения Сабио

придумаю. Ты не переживай, так случалось у многих, у кого ни спроси в деревне, ждут ведь.

— Чего ждать, я не понимаю, это ужасная традиция.

— Я согласен, ласточка ты моя, конечно, ужасная, пережиток прошлого, но ты не думай, не печалься, я все придумаю. Все же хорошо, ничего страшного.

— Как не страшно? Как не страшно? Что ты говоришь такое!

— Сонька, не каждый ведь погибал.

Девушка отстранила Ваню:

— И что же? Это ведь хуже смерти!

— Я и не думал, что ты так расстроишься.

— Что? А что я по-твоему должна радоваться? Да как ты подумать мог! Как покойно принять эту новость! Коль и ты за этого проклятого черта, то уходи с глаз моих долой! Я тебе не такая, коль буду замужем, я гулять не буду! Понял? Отрекаешься от меня? От слов своих? — выпалила Сонька, уже обдумав все мысли Ивана, которые, казалось ей, она прекрасно понимала и сделала выводы.

— Ты чего такое говоришь? От чего я отрекаюсь, я лишь иду на войну, и то я еще не решил, может я уговорю отца…

— Войну? — вспыхнула Сонька.

— Ну да, война же, ты же первая узнала, всех казаков зовут, отец мой хочет, чтобы я рядом шел.

Сонька кинулась на шею Ивана и так же быстро отпустила его

— Да что ж с тобой, отчего ты вся не своя?

— Иван, — она взяла его за руки. Он был перед ней кучерявый с едва пробивающимися усами, друг детства и нынешняя любовь, и теперь вся ее жизнь находилась в его руках. — Сегодня пока мы гуляли, к нам в дом пришла беда, не перебивай, дай договорю. Авдотья пустила двух купцов… — и Сонька поведала Ивану все, что произошло за те часы, пока он так беспечно разговаривал с отцом и седлал на его вороного. Чем дальше они говорила, тем тише становился ее голос, ей до жути страшно было, что Иван бросит ее, снесет все на судьбу на волю бога, или не поверит и уличит ее в скверных мыслях. Она перешла на почти шепот и притом говорила так быстро, что Иван еле различал ее слова, и ему приходилась напрягаться всем своим сознанием, чтобы понять, что же она хочет донести до него.

— И что же, что же?

— Меня сватать собираются.

Иван издал непонятный звук, то ли стон, то ли вздох, теперь он никак не мог уехать на войну, что делать, теперь жизнь загнала его с двух сторон и ожидала, что же он в ответ сделает.

— Нет смысла предаваться панике, ласточка моя, на всякую дверь свой ключ, нужно только как следует подумать.

От этих слов девушка улыбнулась, вот ее защитник и ничего теперь ей не страшно, ее хрупкое тело доверчиво расслабилось в руках Ивана.

— Мой отец благословил нас, а значит, полдела сделано, тетка твоя уважала всегда моего отца, как и все в деревне, против него она не пойдет. — О том, что было в доме Соньки, Иван решил умолчать, он не любил заниматься копанием в грязи, было и было, и к тому же теперь ему было все ясно, все сошлось. — Он нам поможет, насчет войны он уступит навряд ли, в любом случае воевать я не хочу.

— Почему? — искренне удивилась Сонька.

— Я не хочу убивать людей.

— Но то ж не люди, а враги, — так же наивно и удивленно продолжала Сонька, Иван испугался ее слов, видеть и в ней такую пошлую, на его взгляд, узость мышления он не хотел, и потому, быстро сменив тему, обманул сам себя, что его невеста не относится к этому обществу, и что она, подобно небожителю, лишь воздушная и прекрасная дама из рыцарских романов, ради которой хочется делать подвиги.

— Мы сделаем так: ты поедешь с нами.

— С вами? На войну? Ваня, упаси боже! Я боюсь!

— А за купца не боишься, значит?

— Боюсь, — потупилась Сонька.

— Тогда решай.

— Да как же мне решить, уж решено все, я за тобой. Только… — она запнулась.

— Что?

— Как же Трифон Михайлович? Баба на войне к беде, кто ж меня пустит.

— Отставить, казак!

— Какой я тебе, казак.

— А вот какой: мы с тобой вот что сделаем, я у отца китель его старый заберу и на тебя одену, волосы тебе отрежем… — да шучу я, не пугайся, спрячем и все, втихую пойдешь с нами, а там по пути, я отцу суну записку, объясню, что, мол, война не мое, чтобы он не серчал, о тебе напишу, и мы с тобой сбежим от них.

— Ваня, тебя найдут, накажут!

— Ничего не накажут, Русь большая, где меня искать-то будут. И то не страшно, уверен я, что отец поймет, поддержит, прикроет нас с тобой.

— Ой, страшно мне, Ваня.

— Не бойся, иди домой, играй умницу, что, мол, дура была теперь согласна.

— Ой как же так, а целоваться полезет?

— Ничего не полезет, ты скажешь, что только после свадьбы, и все, он успокоится, а поутру, еще рассвет не наступит, ты убежишь, и встретимся с тобой тут на пирсе, ты в кусты вон в те присядешь, я тебя кликну, коли раньше придешь. Китель я тебе сюда и принесу, хорошо?

Сонька дрожала всем телом:

— Боюсь я, Иван, ой боюсь.

— Ты веришь мне?

— Верю.

— Помнишь, ты боялась на дерево за яблоками лезть? Упасть боялась, разве ты упала?

— Нет, ты держал меня.

— Вот и сейчас так же, я тебя держать буду, так что ты не бойся, ласточка моя.

— Ласточка, — нежно отозвалась Сонька, и они крепко поцеловали друг друга. Но на Сонькиных губах была неуверенность, любит ли она так сильно, что готова бросить дом, свою деревню и обратиться в бегство, она всегда мечтала о тихой, спокойной семейной жизни, в той же деревне, где она и выросла, мечтала о детишках, о семейном быту, и мысль о романтических приключениях ей была в тягость.

Глава 7

Когда Сонька вернулась домой, было уже совсем темно, ее встретил разгоряченный Тарас:

— И где ты шлялась? А?

Сонька вздрогнула, но припомнила слова Ивана и дрожащим от страха и сомнения голосом произнесла:

— Я была у подруг, мы обсуждали нашу свадьбу. Они меня поздравляли и давали всякие советы, — она говорила все это, а все ее нутро кричало и сопротивлялась, не то чтобы она не любила врать, но почему-то, когда настала пара действовать, она засомневалась и чем дальше, тем было тяжелее. Вдруг все ошибка и Тарас не так уж плох и, в конце концов, традиция, старший в