Тайна пролива «Врата скорби». Том третий - Василий Лягоскин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В какую сторону? – спрашивал он себя, – и не находил ответа.
Только был уверен, что его собственные представление о совершенстве, о счастье, о самом лучшем для человека, кому-то могут показаться однобокими, а в чем-то даже ошибочными. Он сейчас учился у своих товарищей видеть, и создавать большие и маленькие радости бытия, щедро делиться ими с близкими людьми. И еще одну цель преследовал полковник Кудрявцев, приглашая поочередно тридцать человек. Сейчас, по истечении месяца, он, наконец, открыл эту тайну. Именно эта тридцатка – самая близкая, самая проверенная и надежная, слушала сейчас его на последнем этаже цитадели.
Полковник занял одно из кресел, вокруг которых располагался практически замкнутым квадратом стол с бесчисленными экранами, клавишами и кнопками. И ткнул пальцем в окно, за которым все было занято оранжевой бесконечностью6
– Вам ничего не кажется странным, друзья?
Первым, конечно же, подскочил к панорамному окну Никитин.
– Товарищ полковник, – повернулся он с растерянным выражением лица, – это какая-то неправильная картинка! Где тут небо; где солнце?! Тут же одна степь… безжизненная. Даже бараны не летают!
Никто не фыркнул, не рассмеялся. Лишь у командира губы раздвинулись в улыбке.
– Ты прав, Анатолий, – согласился он, – сейчас мы смотрим не в окно, а экран, который показывает степь на километр от стен города. Можно детализировать. Смотрите.
Его пальцы коснулись пары клавиш на панели стола, и на большом окне появилась тонкая сетка. Еще одно касание, и один из квадратиков на окне, выбранный полковником, стремительно поплыл навстречу зрителям, заполнил весь экран северной стороны цитадели. Теперь можно было разглядеть каждую травинку. А в углу можно было разглядеть цифры, что этот квадратный метр степи находится на расстоянии семисот двенадцать метров от границы города, в направлении сорок пятого градуса на северо-восток.
– А это – для сравнения…
Никто не заметил, какие именно кнопки нажал теперь командир, но соседняя, восточная стена неуловимо изменилась.
– Теперь это обычное окно, – сообщил Александр, – узнаете?
Картинка мало чем отличалась от соседней, южной, и все дружно замотали головой. В тот же момент неуловимое движение командира изменила пейзаж до неузнаваемости. Купол над городом, только сейчас ничем не отличавшийся от окружавшей его степи, стал цветом и формой иным – гладкой пластмассовой поверхностью, какой отличались дорожки и стены технических помещений. Еще несколько движений, и квадратный километр купола поочередно поменял цвет – как в детской считалочке: «Каждый охотник желает знать…». Потом он заиграл сразу всеми цветами радуги, по которой побежали звезды, искры салюта, и еще что-то вообще невообразимое, но беспримерно удивительное.
– Да она еще и с музыкальным оформлением! – воскликнула пораженная Оксана, опустившаяся в кресло рядом с мужем.
И действительно игру света и теней на куполе сопровождал какой-то знакомый напев, на который прежде всего отреагировала Ира Жадова.
– Правильно, – остановил Кудрявцев ее слова, готовые сорваться с губ, – это ты подсказала эту идею. Помнишь, как ты рассказывала о своем видении нашего будущего – там, в ангаре? А ты, Люба (он повернулся к Ульяновой), там же предложила опрыснуть всю степь вокруг города какой-нибудь гадостью – как дома опрыскивала картошку от колорадских жуков.
– А что?! – вспыхнула румянцем Ульянова, – разве все эти летающие бараны, коровы с червями, да динозавры не те же зловредные жуки, которых надо безжалостно уничтожать?
– Какая ты кровожадная, баба Оля, – тут же отреагировал тракторист, – а если нам эта степь понадобится? А она уже отравлена…
– Чем она может быть полезной? – проворчала Ольга, – у нас у самих все есть.
– Не спорьте, – засмеялся командир, – есть промежуточный; я бы сказал, примирительный вариант. Сейчас купол испускает излучение, отпугивающее всю живность на километр вокруг. А сейчас (еще одно нажатие пальцем) зона уменьшилась до пятисот метров. Зона контроля не уменьшилась – ровно километр.
– А это не опасно, Александр Николаевич? – вступил в разговор доктор Браун, – влияние неизученного излучение на человеческий организм – это, знаете ли…
– Изучайте, – широким жестом разрешил Александр, – только снаружи. Внутрь ни одного лучика не пропускает сам купол. А вот если вот так…
Створки окна на пару мгновений раздвинулись, и тут же сомкнулись. Но и этого хватило, чтобы все в командном пункте заполнилось криками испуга и отвращения, а несколько человек даже ломанулись к закрытым дверям.
– Прошу прощения, – Кудрявцев погладил по голове жену, инстинктивно прижавшуюся к самому надежному месту во вселенной – к собственному мужу, – как говорится – лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. В данном случае – прочувствовать.
– И вы, товарищ полковник, – первым догадался, конечно же, тракторист, – от каждого из нас выслушивали самые разные предложения, и передавали его пластмассе?!
– Не так примитивно, конечно, – рассмеялся полковник, – скорее это был обмен на уровне эмоций; желаний. Вот эти желания, немного откорректированные и конкретизированные, сейчас мы и видим.
– И мое? – к столу подошел, заслонив своей громадной фигурой половин окна, начальник охраны.
– Да, Боря, – кивнул командир, – смотрите!
Общее внимание опять обратилось к экранам, в одном из которых картинка поменялась. Граница отпугивающей зоны сузилось вдвое, в освободившееся пространство тут же вторглись аборигены этого мира, названия которому пока никто не нашел. Повинуясь команде полковника, изображение резко увеличилось, и вот уже возбужденный Холодов почти кричит:
– Да это же гиссарские бараны! Видите – курдюки сзади болтаются?! Если бы не крылья…
Передний баран, украшенный громадными закрученными в дугу рогами, вдруг отчаянно вскрикнул. Купол приблизил не только изображение, но и звук. С жалобны блеянием стадо посыпалось вниз, словно спелые груши под порывом ветра.
– Наткнулись, – как-то злорадно воскликнул Никитин – единственный пострадавший от «оружия» блеющего противника.
Никаких видимых повреждений овцы не получили. Подтверждая широко распространенное мнение о беспримерной глупости своего племени, стадо разбрелось вдоль незримой границы, и принялось неспешно пастись – благо, оранжевое пастбище простиралось на километры, и километры вокруг. Поменять что-то на экране командир не успел. Крайняя слева овца вдруг подняла голову, и коротко мекнула. Вот она заполнила весь экран, и… теперь Саша Салоед с ужасом и отвращением заорал:
– Это он – тот самый червяк!
– Ну, того твои коровы уничтожили, – успокаивающим тоном, – но картина действительно страшная. Особенно учитывая скорость, с какой эта тварь передвигается под землей.
– Так что…, – начал было спрашивать Левин.
– Да, – перебил его Александр, – зона отторжения распространяется и вверх, и под землю. Максимум – на те же полкилометра.
– Да сделай же что-нибудь, Саша!
Это Оксана отреагировала на выражение счастья в глазах овцы, заполнивших весь экран.
– Как скажешь… смотри, Борис – это, можно сказать, твоя разработка.
Картинка опять поменялась – теперь в квадрате панорамы умещался вся овца с поглотившим ее уже наполовину червем. А потом она вдруг наполнилась ослепительным светом. Словно кусочек яростного солнца откололся от материнского тела, и обрушился на степь – в четко очерченный квадрат размером два на два метра. Когда зрители проморгались, на экране чернел выжженный и запеченный до состояния гладкой корки участок земли, который вряд ли когда-то победит вездесущая трава. Он быстро менял цвет с иссиня-черного на серый, безжизненный; но, очевидно, продолжал пылать жаром. Так что ближайший баран – тот самый, рогатый – не посмел подойти к пятну, в которой не было ни грана плоти, ближе двух метров. Но и оттуда он, повернувшись, ловко оросил пятно экскрементами. От застывающей лавы вверх взметнулись облачка пара; комнату заполнил тошнотворный запах, и командир поспешил нажать очередные кнопки – одна из них отсекла от внешнего мира рецепторы купола, а вторая заставила натужно застонать систему вентиляции. Воздух в центре быстро сменился свежим, теперь лишь картинка с лопающимся пузырями; кипящим в местах попадания «грозных снарядов» камнем поражала воображение горожан.
Картинка медленно поплыла, увеличивая сектор обзора, и Холодов с умоляющей ноткой в голосе обратился командиру:
– Товарищ полковник, улетят ведь сейчас! Хотя бы парочку на обед!
– Никто не возражает?
Суровая жизнь последних девяти месяцев отучила всех от сентиментальности и добросердечия – направленных вне коллектива. Лишь Света Левина практически неслышно вздохнула. А Зинаида буркнула:
