Красная Шапочка - Александр Иванович Красильников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты, Максимовна, покорми девчонок, а я мигом на службу свою слетаю, может, сразу и придумаем там чего.
— Сам поешь хоть, наверное, и не ел сегодня.
— Нет, нет, я побегу. Нина, Галя, ждите меня, я скоро…
И побежал на самом деле, стуча сапогами по сенцам, а потом по ступенькам крыльца.
— Все бегает, все бегает, — проворчала Максимовна. — Садитесь за стол, — сказала сестричкам, — есть будем.
Она принесла арбуз, который привез шофер, отрезала по кусочку хлеба. Воткнула нож в полосатый шар, и тот треснул зигзагообразно, будто по коре пробежала молния. Спелый, значит, арбуз, раз так под ножом треснул… Однако когда Максимовна развалила его на две половинки, арбуз неожиданно оказался желтым. Галка удивилась. Она еще не видела таких арбузов. Или красные, или уж розовые, когда незрелый арбуз. А тут на тебе!
Увидев недоумение на Галкином личике, Максимовна объяснила:
— Желтый арбуз… Это вам на счастье, девчата. Ешьте, ешьте, сладкий арбуз. Да с хлебом ешьте, сытнее будет.
С хлебом арбуз ни Галка ни Нина тоже Не едали.
— Разве арбузы с хлебом едят? — не спросила, а возразила Нина.
— Едят, едят, — махнула Максимовна корявой ладонью. — А то еще солью присыпь, тоже вкусно. Попробуй, попробуй… Я таких арбузов поела за жизнь, мяса не надо, ни еще чего.
— Ой, волос… — Галка тут же закраснелась, поняв, что это с бабкиной головы, из-под платка, волос упал. Надо б незаметно убрать, а она ойкнула зачем-то. Еще рассердится.
Но Максимовна не рассердилась, молча соскребла крючковатым сухим пальцем тоненький волосок с куска арбуза и вытерла ладонь о юбку.
Галка смотрела на то место, где Максимовна провела пальцем по мякоти арбуза и где образовалась бороздка, и не смела поднять глаз. Чуть не плача, Галка потянулась к арбузной скибке с другой стороны. Откусила мякоть. Арбуз был сладок, может, слаще, чем обыкновенный, который красный, но Галке он показался еще и соленым. Наверное, потому, что на арбуз незаметно капнула слеза, а слезы, как известно, всегда соленые.
Где-то под вечер вернулся Иван Филиппович.
Долго не раздумывая, сразу же стал собираться, сказав девочкам:
— Перебираемся, дочки, на новую квартиру. Давайте помогайте мне вещички собирать… Хорошо, что их у нас с вами не так много, а то замучились бы. Учитесь у меня жить.
А как у него учиться? Он же вечно в командировках, вот и живет без вещей. Ружье свое захватил, сапоги на ноги натянул, плащ на руку кинул — и до скорой встречи! А вы тут как хотите живите в своей квартире с коврами. Можете трясти эти ковры, мыть-стирать, тарелки на кухне бить, чтобы покупать новые… Мужчина — известное дело. Так думает и говорит мама. Так, вздыхая снисходительно о мужском беспечном племени, думает Галка. Сейчас ей тоже кажется, что очень удобно жить, когда так мало вещей. Покидали в кузов кое-что, и вся недолга, можно ехать. Куда там? На другую квартиру? Пожалуйста, мы готовы!
Ехали недолго, вернее недалеко, но через улицу, по которой проехать оказалось не так просто, потому что она во всю ширину, как сказал папа, от берега до берега оказалась песчаной. Машина лишь въехала, так сразу и забуксовала, гудит, колеса крутятся, песок из-под колес летит.
— Грузу мало, Иван Филиппович! — смеется шофер, показывая на кузов, в котором сидят, высовывая из-за борта носы, сестрички. — Разве это груз! А с хорошей поклажей я тут езживал — легко проходил.
Шофер подложил под задние колеса по доске, которые, наверно, для такого случая и возил в кузове, и только тогда грузовичок, всхрапнув, будто лошадь на въезде в гору, одолел песок, в котором застрял, выполз из колеи.
А из углового дома, из калитки, вышла в это время низкая полная женщина. Волосы сзади узелком завязаны, платье крепдешиновое, как мамино, только цветы на нем другие, на ногах тапочки домашние, самодельные. Она смотрела издали на машину, и, хотя не кричала, по выражению ее лица было понятно, что она приглашает к себе, ждет их.
— Чего кнопок в кузов посадил, а сам в кабине? — улыбаясь, выговорила Ивану Филипповичу женщина, когда машина подъехала к ней и остановилась.
— Дак тут рядом, и сами запросились. Им в кабине надоело, — оправдывался Иван Филиппович.
А Галя и Нина подавали на землю ружье отцово, его резиновые сапоги, для охоты на озерах, еще мирных времен сапоги-то, матрас, одеяло да рюкзак с разной мелочью.
Потом отец, взяв по очереди каждую под мышки, вытащил из кузова и главный свой груз — дочек.
— Вот, Мария Ивановна, беженки мои. Старшей надо бы в четвертый идти, а младшей — во второй.
— Что ж «надо бы»? Пойдут. Обязательно пойдут.
— Да ведь ни книг, ни тетрадок с ними, не до того было, видно, матери, когда провожала. На попутную посадила, и все дела…
— Ну, ладно, ладно, Иван Филиппович, чай, не без головы да без рук.
Галке Мария Ивановна сразу же приглянулась, может, потому, что стала она привыкать потихоньку к людям, которые вдруг начинали принимать в ее судьбе участие, хотя и не родные новее, а может, потому, что не стала она рассматривать их с сестрой, как Максимовна, а привлекла к себе и поставила рядышком, как это делала мама Галкина…
* * *
Теперь Иван Филиппович, уезжая в очередную поездку по эвакуации колхозов с правобережья и заготовке зерна для армии, был спокоен за девочек, они в хороших руках. Главное, он теперь знает, где они, что с ними. Полипа Андреевна не дает покоя, ее судьба. Знает Иван Филиппович, что из города все госпитали выехали, бои на улицах Сталинграда. Но где Полина, что с ней? Жива ли она, а может, давно погибла под бомбежкой? Или с госпиталем на Урал куда подалась? Вот как распорядилась война — о своей жене не знаешь ничего и узнать негде. А день назад и того хуже было — дочки неизвестно где находились. Полина хоть взрослая, глядишь, выкарабкается как-то из горя-беды… А Мария Ивановна Кречко — достойный человек, наслышан он о ней был еще и раньше, до войны. Активистка, общественница. Сын у нее на фронте, учителем работал в средней школе, тоже в райцентре известный человек. Историю преподавал в старших классах, в футбольной команде центром нападения был, честь района защищал. Защищает теперь Владимир Николаевич Кречко
