Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Роман. Том II - Вячеслав Репин

Робер внес в комнату поднос с чашками, опустился в свободное от вещей кресло, отшвырнул в угол чьи-то валявшиеся мокасины и, потрепав листья высокой, безжизненно обвисшей монстеры, томным голосом спросил:

– Цветы ты разве оставляешь?

– Там их целый ботанический сад. Если хочешь, забери себе, – ответила Луиза, не отрывая глаз от блокнота. – Где застрял МакКлоуз? Скоро двенадцать…

– В прокате теперь всегда надувают. Не хватило машин, и морочат ему голову.., – высказал Робер злорадное предположение и, ударив кулаками по пухлым подлокотникам, прошелся взглядом по ее голым икрам. – А может, пробки в городе. Вообще жалко, что ты съезжаешь. Я любил эту квартиру. Целая эпоха для нас обоих.

Метнув в гостя презрительный взгляд, Луиза предпочла не отвечать.

– Да, представь себе… Мне грустно до слез. – Робер сцепил пальцы рук на животе и шнырял глазами по груде вещей. – Нет, скажешь? Было время, когда мы все…

– Давай о чем-нибудь другом…

– О чем о другом?

Луиза нахмурила брови и молчала, понимая, что Робер опять добивается своего, пытается «вывести ее на чистую воду», как он выражался, внушив себе, что последнее время она живет в чем-то мутном и небезвредном для нее, вплоть до ее здоровья. Уже на протяжении нескольких месяцев каждый раз, когда они оставались наедине, Робер не мог говорить ни о чем другом.

– Ты хочешь сказать, что было время, когда все мы спали кучей вот в этой постели? – с раздражением уточнила Луиза. – Что было, то прошло… Время групповухи прошло, Робер. Всё однажды проходит. И пора привыкнуть. Ну вот, смотри, что получается: ты приходишь ко мне, я тебе рада, а чем ты платишь? Опять и опять за свое. Как надоело, знал бы ты! Как надоело…

Стараясь не уронить своего достоинства, Робер вынул из кармана пачку «Кэмела» без фильтра, выудил короткую сигарету, постучал ею о помятую пачку, немного удивляя своей жестикуляцией, да и тем, что собирался курить, – до сих пор он был некурящим.

– Какой ты ребенок.., – произнесла она.

– Ты очень, очень изменилась, – произнес Робер. – Да, Луиза. С тех пор как твой дядя-розовод…

– Вот на этом стоп! Остановись, пожалуйста, и больше ни слова! – пресекла Луиза; она свесила ноги с подоконника и, исподлобья уставившись на гостя, проговорила: – Ты за этим и явился?.. Я тебе не позволяю смаковать эту тему, слышишь? Если ты хочешь, чтобы мы остались друзьями, Робер… Хочешь или нет?

Робер вроде бы не обижался. Неопределенно поведя головой, он размял шею и вдруг на глазах помрачнел.

– У тебя нет зажигалки? – спросил он.

Она соскочила с подоконника, стремительно прошлепала ногами на кухню и вернулась в комнату с большим коробком хозяйственных спичек:

– На, кури на здоровье! И, пожалуйста, я тебя прошу, Робер, хватит! Ты ведь близкий мне человек… – Она умоляюще наклонила голову. – А кроме этого, ты, между прочим, еще и мужчина. Это тоже немного обязывает.

– Этого ты как раз и не понимаешь, – пробормотал Робер невнятным баском. – Луиза! – провозгласил он, задыхаясь от дыма, не то от наплыва бурных чувств.

– Ну что – Луиза? Что – Луиза?

Резко подавшись вперед, Робер ухватил ее за голые бедра, силой привлек к себе и уткнулся лицом ей в пах.

Чувствуя, как его рука всё выше подбирается по ее бедру под юбку, Луиза оставалась неподвижна, а затем, налившись холодной яростью, сдавленным голосом процедила:

– Убери сейчас же свои лапы… дурачок!

Робер замер и, еще крепче вцепившись в ее ягодицы, вдруг разразился рыданиями. Луиза сбросила с себя его руки, отскочила в сторону и вне себя от ярости проговорила:

– Я тебе запрещаю! Ты понял? Чтобы это было в последний раз! В следующий раз…

Не пряча лица, по которому скатывались крупные, мутноватые слезы, Робер откинулся на спинку кресла, вцепился кулаками за подлокотники и бормотал:

– Луиза… я ведь ничего, ничего от тебя не хочу. Только…

– Только что? Затащить меня в постель?.. Время от времени? По старой дружбе – это ты хочешь сказать?

– Нет, ты не понимаешь…

– К чему тогда эти лапания? Почему ты меня доводишь? Робер, ты прекрасный парень. Но я… я больше не отношусь к тебе как к мужчине, заруби себе это на носу!

Робер уронил глаза в пол, быстро, взбудораженно дышал, производя впечатление человека обреченного и невменяемого. Она впервые видела его в подобном состоянии.

– Чтобы это было в последний раз, – повторила она. – Ты понял меня?

– Я ему устрою.., – пробормотал Робер.

– Что-что? Повтори, пожалуйста! Кому это ты устроишь?

– Твоему розоводу… Этой скотине дядечке. У тебя нет выхода.

Луиза застыла в оцепенении. Глядя на бывшего любовника и близкого, как она считала, «друга», она впервые отдавала себе отчет в том, что разговоры об их былых отношениях он заводил неспроста.

– По-моему, у тебя там что-то заскочило… Ум за разум зашел… – Обняв себя за локти, Луиза стала разъяренно расхаживать между чемоданами. – Нет, не ожидала от тебя такого…

Раздался звонок в дверь. Понимая, что нелепо открывать дверь, пока Робер сидит в кресле со слезами на глазах, Луиза медлила.

– Иди, пожалуйста, в ванную, – приказала она.

Робер покорно встал и, качаясь, заковылял из комнаты.

В переднюю с шумом ввалился МакКлоуз. За его спиной виднелось еще пять силуэтов, пять физиономий. Молодые люди все как один были в джинсах. Двое – в кепках, насаженных задом наперед. Все с любопытством глазели на хозяйку. Все вместе они, видимо, и приехали в арендованном фургоне.

– Знакомиться, думаю, не будем… Некоторых ты уже знаешь. Извини, что опоздали.., – лопотал, улыбаясь, МакКлоуз. – Твой чек не хотели брать под мои документы, пришлось заплатить наличными. Машина под домом. Правда, посреди улицы, поэтому… – Быстро всё же представив ей двоих незнакомых парней, МакКлоуз принялся распоряжаться, но, поскольку роль была для него всё же непривычной, у него появился резкий американский акцент. – Начнем с крупных… Коробки потом… В лифт диван не влезет…

Двое незнакомых Луизе парней – один из них, блондин, был в шерстяном пиджаке, другой носил остроносые сапоги, черные круглые очки и вряд ли был французом – с готовностью принялись разворачивать диван, годы назад купленный отцом на аукционе еще для ее детской спальни, – Луиза не хотела с ним расставаться. Другие подхватили секретер, недавно купленный матерью, который она успела укутать в шерстяное одеяло. МакКлоуз, вдруг оказавшись лишним, стал готовить для выноса мелкие вещи, которые загромождали прихожую. Он подхватил столик с лампой, сумел водрузить на него еще и чемодан, коробку с книгами и стал протискиваться к выходу.

Когда Робер вырос на пороге ванной, МакКлоуз оглядел его, да и Луизу, с веселым удивлением, скорее всего догадываясь о том, что между ними произошло. Осветив свою скуластую физиономию молчаливой всепонимающей улыбкой, МакКлоуз поддал Роберу по плечу, многозначительно вздохнул и попросил его вынести к лифту коробки, мешавшие проходу.

Новой квартиры Луизы Петр еще не видел. В субботу, в день переезда, он приехал на улицу Нотр-Дам-де-Шам немного раньше, чем они условились, и был в легком, возбужденном настроении.

По-домашнему одетый в джинсы и свитер, с пышным букетом белой сирени в руках и с бутылкой шампанского, он топтался перед огромными запертыми воротами, не зная, как войти во двор. Луиза не предупредила его, что на входе во двор придется набирать код.

Ему удалось войти лишь через десять минут, раскланявшись с пожилым жильцом, который возвращался домой, выгуляв черного лабрадора.

Вымощенный и вытянутый вглубь обширный двор, наглухо замурованный со всех сторон стенами старинных зданий, выглядел на редкость ухоженным. Полностью изолированный от улицы, так что городской шум сюда почти не проникал, двор утопал в тени зеленых насаждений. По центру была разбита большая клумба. Несколько кадок с папирусами и фикусами были выставлены на улицу вдоль стены невысоких, видимо более поздних пристроек, в которых размещались офисы. Небольшой, аккуратный палисадник окружал и невысокое здание в четыре этажа, высившееся в конце двора особняком, – по описаниям нужный ему дом.

Вызвав лифт, Петр поднялся на последний этаж и позвонил в лакированную дверь, на которой уже красовалось имя: «Брэйзиер Л.», а под кнопкой звонка была приклеена временная картонка с надписью: «Просьба звонить долго и упорно!»

Дверь распахнул МакКлоуз.

– Питер! Сто лет, сто зим! – Американец выставил ладонь для пожатия.

– Здравствуй, Тимми… Переехали? Всё нормально?

– Да давно уже… Вы что-то исхудали. Заработались?

Петр протянул сирень МакКлоузу. Но и сам не знал почему.

– Сами отдадите, – сказал тот и посторонился.

МакКлоуз провел его в большую и, видимо, центральную комнату. Петр не ожидал застать здесь гостей в таком количестве. В высокой светлой комнате находилось человек пятнадцать молодых людей, парней и девушек, которые сидели кто на кожаных диванах, кто на стульях, расставленных вокруг длинного низкого стола. Ведущие на террасу раздвижные двери были распахнуты настежь. Там курили. В одном из молодых людей, вернувшихся с террасы в гостиную, Петр узнал своего шантажиста Робера. На молчаливый кивок Петра тот ответил презрительной усмешкой.