Том 6. Остров Пингвинов ; Рассказы Жака Турнеброша ; Семь жен Синей Бороды ; Боги жаждут - Анатоль Франс

Осуществление этой грандиозной задачи потребовало огромных трудов, жертв и предельного напряжения всех сил народа. В обстановке непрекращающейся войны, голода, разрухи, постоянных заговоров и мятежей против республики, сложной борьбы партий якобинский Конвент вынужден был в 1793 г. стать на путь революционного террора. Наряду с этим Конвент вел громадную созидательную работу во всех областях государственного строительства. В этом проявилась революционная сторона якобинской диктатуры.

Но когда основные задачи революции в области ликвидации феодальных отношений во Франции были разрешены, стала обнаруживаться буржуазная ограниченность якобинцев. Они не способны были удовлетворить нужды трудящихся, «плебейских масс», уничтожить нищету, голод, эксплуатацию, разрешить аграрный вопрос. Руководившие Конвентом Робеспьер и его сторонники не решились провести в жизнь даже свои собственные декреты о наделении бедняков имуществом за счет богачей, они обрушились с репрессиями на всех, кто так или иначе покушался на буржуазный принцип частной собственности (процессы эбертистов и «бешеных»), запретили стачки и союзы рабочих (на основе «закона Ла Шапелье», принятого еще в 1791 г.); за четыре дня до контрреволюционного переворота Парижская Коммуна, руководимая якобинцами, в полтора — два раза снизила заработную плату многим категориям рабочих, что вызвало недовольство в рабочих районах Парижа, вследствие чего они не оказали Робеспьеру и его сторонникам активной поддержки в решительную минуту (в романе это обстоятельство не отражено). Уже весной 1794 г. стало намечаться ослабление связи робеспьеристов с массами; они стали терять опору в народе — источнике их силы, а вместе с тем и способность противостоять контрреволюции. Это и привело к падению якобинской диктатуры 9 термидора.

В период создания романа «Боги жаждут» А. Франс пересмотрел свое былое отрицательное отношение к якобинцам. Теперь он видит масштаб их деятельности, их бескорыстие и нравственную высоту. В одном из газетных интервью тех лет Франс назвал Робеспьера «единственным подлинно государственным деятелем революции». В последнюю минуту он включил в роман «Боги жаждут» заново написанную главу (ныне глава XXVI), в которой ясно выразил свое новое понимание личности и роли Робеспьера. Образы Марата и Робеспьера в романе исполнены значительности. Главным героем произведения писатель сделал якобинца.

В первой редакции романа Гамлен был чеканщик по профессии и носил имя Жозефа Клемана; его образ был менее исторически конкретным и подвергся затем переработке в сторону углубления реализма. В 1924 г. в журнале «Comoedia» был опубликован первый вариант главы VI романа «Боги жаждут», где Жозеф Клеман, отдав свой хлеб голодной женщине с грудным младенцем, сейчас же садится за стол и пишет донос в трибунал на своего соседа Никола́ Бургада (впоследствии переименованного в Бротто). В окончательной редакции Франс снял этот эпизод, который противоречил художественной правде. Глава завершалась словами: «Этот человек непостижим. Все люди непостижимы»,— то есть конкретно исторические черты героя сводились к некоей вечной человеческой природе. Эварист Гамлен в последней редакции романа — прежде всего исторически правдивый характер рядового якобинца 1793 г. Все в нем типично, начиная от его профессии художника (большинство членов Конвента принадлежало к буржуазной интеллигенции) и до его наивной добродетели, преданности идее и беспощадности к врагам революции в сочетании с чувствительным сердцем.

В первой редакции романа Никола́ Бургад, который был тогда положительным героем, высказывал открытую враждебность революции и, как сообщал в своем доносе Жозеф Клеман, называл якобинский Конвент «национальной мясорубкой». В окончательной редакции Бротто, вызывающий более сложное отношение автора, глубже понимает события и уподобляет деятельность Конвента трагедии Шекспира.

Однако, изменив свой взгляд на якобинскую диктатуру, А. Франс дал в романе «Боги жаждут» ее неполное, одностороннее изображение.

Отвергнув реакционную историографию и опираясь теперь на труды буржуазно-либеральных и демократических историков, Франс и в этих новых источниках не нашел подлинно научного исторического анализа революции конца XVIII в. и правильной постановки вопроса о ее движущих силах. В его романе народные массы и их подлинная роль в революции не показаны; они фигурируют здесь лишь как страдающая, доверчивая, но темная толпа, которая не разбирается в существе событий и только несет на себе их тяжесть. В романе не раскрыта классовая борьба, лежавшая в основе борьбы политических партий периода революции. Поэтому писатель не мог до конца понять исторический смысл якобинской диктатуры. С одной стороны, он справедливо критиковал ее действительно слабые стороны: мечты о «справедливом» обществе, построенном на частной собственности, политику в области религии, робеспьеровский культ Верховного существа; с другой стороны, всю сложную проблематику революции он фактически свел к вопросу о революционном терроре, масштабы которого в романе сильно преувеличены. В действительности якобинский террор был направлен не против всего населения Франции, в том числе против простых людей, как это представлено в книге Франса, а в основном и главным образом против активных врагов революции; в значительной мере он явился ответом на террористические акты контрреволюционеров и их зверские жестокости в провинциях. Однобоко оценивая революционный террор, Франс судит о нем с точки зрения абстрактной гуманности. Не случайно действие романа сосредоточено главным образом на весне 1794 г., когда границы Франции были уже в безопасности, когда обнаружились противоречия между якобинским Конвентом и большинством народа и террор стал превращаться из революционной необходимости в средство для Робеспьера и его сторонников удержать власть в своих руках.

Франс с большой силой художественного проникновения показал этот переломный момент революции. Эварист Гамлен становится активным участником событий как раз тогда, когда «на смену одушевлению первых дней пришло всеобщее равнодушие» и «в прошлое канули охваченные общим порывом огромные толпы восемьдесят девятого года… миллионы единомышленников, сплотившихся в девяностом году вокруг алтаря федератов».

Писатель показал действительный разрыв на этом этапе между вождями революции и народом, но социально-исторические причины разрыва ему не ясны; Франс видит в нем следствие того, что якобинцы исходили в своей деятельности из норм отвлеченной «добродетели» и «человечности» и приносили в жертву мертвой догме живую жизнь и счастье живых людей.

В романе «Боги жаждут» Франс далеко ушел от реакционных историков, в том числе своего бывшего учителя И. Тэна, которые изображали революционный террор якобинцев как проявление их личной кровожадности. Писатель понимает теперь историческую неизбежность революционного насилия. Но в противоположность Виктору Гюго, который в романе «Девяносто третий год» (1874) стремился морально оправдать насильственные методы буржуазной революции ее гуманистическими идеалами, в осуществление которых сам писатель беззаветно верил, А. Франс не видит реальной почвы для осуществления надежд своих героев на будущее. Это будущее представало взору писателя в облике ненавистной ему, столько раз заклейменной в его творчестве буржуазной Третьей республики. И в своем страстном отрицании буржуазного общества А. Франс отказывался видеть исторически прогрессивное значение буржуазной революции конца XVIII в.

Следует также отметить, что в недоверии А. Франса к французской революции конца XVIII в. содержалась скрытая полемика с современными ему реакционными историками, которые идеализировали эту революцию как буржуазную, противопоставляя ее пролетарским движениям конца XIX и начала XX в., Парижской Коммуне и революции 1905 г.

Если судить по роману «Боги жаждут», все жертвы, принесенные революции, были напрасны, ибо она ничего не изменила в судьбах и в душах людей; они не стали «ни красивее, ни счастливее», ими владеют все те же пороки, страсти и мелочные интересы, их биологическая природа осталась прежней — даже к благородным побуждениям самих революционеров примешивается личный интерес (осуждение Гамленом молодого аристократа — мнимого соблазнителя Элоди); учреждения и понятия, порожденные революцией, целиком выросли из учреждений и понятий старого режима, и даже крайности террора подготовлены старой монархией, приучившей народ к жестокости,— мать Гамлена в девичестве простодушно развлекалась зрелищем публичных казней, а теперь гильотина заменила виселицу и колесо.

А. Франс чутко уловил реальное историческое противоречие французской революции конца XVIII в., которая под лозунгами борьбы за царство разума и справедливости расчищала дорогу эксплуататорскому буржуазному строю; но, не умея дать этому научно-материалистическое объяснение, писатель истолковал конкретное явление истории как общую трагедию революционной борьбы, как нравственно-философскую проблему права человека вмешиваться в историю. К моменту написания романа А. Франс был активным участником общественной борьбы своего времени и отвечал на этот вопрос утвердительно. Но в обстановке реакции, в годы подготовки к первой мировой войне, он начинал сомневаться в плодотворности такого вмешательства, в возможности для человека влиять на ход исторических событий. Это нашло отражение в романе. Противоречие между субъективными намерениями деятелей революции и ее объективными результатами в романе «Боги жаждут» выглядит как проявление роковых сил, неподвластных человеку; герои, отдавшие свои жизни борьбе за благо людей, независимо от своей воли превращаются в бессердечных палачей и фанатиков. Подобно персонажам античной трагедии, якобинцы в романе оказываются во власти рока, некиих «жаждущих богов», которые неуклонно ведут их к гибели.