Реформация. История европейской цивилизации от Виклифа до Кальвина: 1300—1564 гг. - Уильям Джеймс Дюрант
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иисус Христос опускается и позволяет грешнику запрыгнуть на Свою спину, спасая его от смерти..... Какое утешение для благочестивых душ - вот так надеть Его на себя, окутать Его моими грехами, вашими грехами, грехами всей вселенной и считать, что Он таким образом несет все наши грехи! .... Когда вы увидите, что ваши грехи прикреплены к Нему, тогда вы будете в безопасности от греха, смерти и ада. Христианство - это не что иное, как постоянное упражнение в ощущении того, что у вас нет греха, хотя вы грешите, но ваши грехи возложены на Христа. Достаточно знать Агнца, Который несет на Себе грехи мира; грех не может оторвать нас от Него, даже если бы мы совершали тысячу блудов в день или столько же убийств. Разве это не благая весть, если, когда кто-то полон грехов, Евангелие приходит и говорит ему: Уповай и веруй, и отныне отпустятся тебе грехи твои? Как только эта остановка выдернута, грехи прощены; больше не для чего трудиться.133
Возможно, это должно было утешить и оживить некоторые чувствительные души, которые слишком близко к сердцу принимали свои грехи; Лютер мог вспомнить, как он сам когда-то превозносил величественную непростительность своих грехов. Но для некоторых это звучало очень похоже на утверждение Тецеля "брось монету в ящик, и все твои грехи улетучатся"; вера теперь должна была творить все те чудеса, на которые раньше претендовали исповедь, отпущение грехов, вклад и индульгенция. Еще большее впечатление произвел отрывок, в котором веселый и жизнерадостный Лютер нашел доброе слово для самого греха. Когда дьявол искушает нас с назойливой настойчивостью, говорил он, может быть разумно уступить ему в одном или двух грехах.
Ищите общества приятных собеседников, пейте, играйте, болтайте без умолку и развлекайтесь. Иногда нужно совершать грех из ненависти и презрения к дьяволу, чтобы не дать ему возможности заставить человека быть щепетильным в пустяках; если человек слишком боится согрешить, он теряется..... О, если бы я мог найти какой-нибудь действительно хороший грех, который заставил бы дьявола отшатнуться!134
Такие похотливые и шутливые obiter dicta не могли не вызывать кривотолков. Некоторые последователи Лютера истолковали его как потворство блуду, прелюбодеянию и убийству. Один лютеранский профессор был вынужден предостеречь лютеранских проповедников, чтобы они как можно меньше говорили об оправдании только верой.135 Однако под верой Лютер подразумевал не просто интеллектуальное согласие с каким-либо утверждением, но жизненно важную, личную самоотдачу в практическом убеждении; он был уверен, что полная вера в Божью благодать, данную благодаря искупительной смерти Христа, сделает человека настолько хорошим, что случайное увлечение плотью не причинит ему долгого вреда; вера вскоре вернет грешника к духовному здоровью. Он сердечно одобрял добрые дела;136 Но он отрицал их эффективность для спасения. "Добрые дела, - говорил он, - не делают доброго человека, но добрый человек делает добрые дела".137 А что делает человека добрым? Вера в Бога и Христа.
Как человек приходит к такой спасительной вере? Не через его заслуги, а как Божий дар, даруемый независимо от заслуг тем, кого Бог избрал спасти. Как сказал святой Павел, вспоминая случай с фараоном: "Кого хочет, Бог милует; а кого хочет, ожесточает".138 По Божественному предопределению избранные избраны для вечного счастья, остальные же остаются без милости и прокляты в вечном аду.139
Это вершина веры - верить, что Бог, Который спасает столь немногих и осуждает столь многих, милосерден; что Он справедлив, Который сделал нас неизбежно обреченными на проклятие, так что ...... кажется, что Он наслаждается мучениями несчастных и заслуживает скорее ненависти, чем любви. Если бы каким-то усилием разума я мог понять, как Бог, проявляющий столько гнева и беззакония, может быть милосердным и справедливым, то в вере не было бы нужды.140
Так Лютер, в своей средневековой реакции против языческой церкви Ренессанса, вернулся не только к Августину, но и к Тертуллиану: Credo quia incredibile; ему казалось достоинством верить в предопределение, потому что оно, с точки зрения разума, было невероятным. И все же, как он считал, именно жесткая логика подтолкнула его к этой невероятности. Богослов, столь красноречиво писавший о "свободе христианского человека", теперь (1525) в трактате De servo arbitrio утверждал, что если Бог всемогущ, то Он должен быть единственной причиной всех действий, включая человеческие; что если Бог всеведущ, то Он все предвидит, и все должно произойти так, как Он предвидел; что поэтому все события во все времена были предопределены в Его разуме и навсегда предназначены для этого. Лютер, как и Спиноза, пришел к выводу, что человек "так же несвободен, как деревянная глыба, камень, кусок глины или соляной столб".141 Еще более странно, что то же самое божественное предвидение лишает свободы ангелов и даже самого Бога; он тоже должен действовать так, как предвидел; его предвидение - это его судьба. Один безумец толковал эту доктрину ad libitum: юноша обезглавил своего брата и приписал это деяние Богу, для Которого он был всего лишь беспомощным агентом; другой логик забил свою жену до смерти каблуками, восклицая: "Теперь воля Отца исполнена".142
Большинство этих выводов раздражающе неявно присутствовали в средневековом богословии и были с неопровержимой последовательностью выведены Лютером из Павла и Августина. Казалось, он был готов принять средневековую теологию, если бы мог отречься от Церкви эпохи Возрождения; он легче мирился с предопределением множества проклятых, чем с авторитетом скандальных пап, собирающих налоги. Он отверг церковное определение Церкви как прелата; он определил ее как сообщество верующих в божественность и искупительную страсть Христа; но он повторил папскую доктрину, когда написал: "Все люди, которые ищут и стараются прийти к Богу любым другим путем, кроме как только через Христа (как евреи, турки, паписты, лжесвятые, еретики и т. д.), ходят в ужасной тьме и заблуждении, и поэтому в конце концов должны умереть и быть потерянными в своих грехах".143 Здесь, в Виттенберге, возродилось учение Бонифация VIII и Римского собора (1302 г.) о том, что extra ecclesiam nulla salus - "нет спасения вне Церкви".
Самым революционным пунктом в богословии Лютера стало его отстранение священника от власти. Он допускал священников не как незаменимых раздатчиков таинств, не как привилегированных посредников с Богом, а только как служителей, избранных каждой общиной для служения ее духовным нуждам. Женившись и
