Хлопок одной ладонью - Василий Звягинцев

Значит, нужно действовать «с колес», как в армии говорится.

Ляхов набрал номер Сергея, доложил ему свои соображения.

– Правильно мыслишь. Сейчас там у вас Стрельников старший и может действовать по своему усмотрению. Переговори с ним. И пусть по мере выявления замешанных и причастных тут же высылает опергруппы. Он в этих делах мужик опытный, его учить не надо. А ты, надеюсь, понимаешь, что в случае чего вам с Максимом отвечать на всю катушку?

– Меня уже Чекменев пугал, да не напугал. Ответим. За все, кроме эксцессов исполнителя, – Вадим действительно не видел большой беды, если по ошибке кому-то придется под замком посидеть – ничего страшного на фоне всего остального. Он на себе испытал – вполне переживаемо.

– Пусть только Стрельников своим ребятам скажет – стрелять на поражение в самых исключительных случаях. Салаг необученных пусть не посылает…

– За это как раз можешь не беспокоиться, необученных у нас не осталось… Выбыли путем естественного отбора.

– Машинка готова? – спросил он Максима, закончив разговор.

– Так точно, пары разведены, давление в норме. Можно начинать движение…

– Тогда я начинаю артподготовку. А ты постарайся выглядеть как можно суровее. Помнишь Джека Лондона, «Неизбежность белого человека»? Чтобы в одном твоем мизинце было больше неизбежности, чем во всем их институте!

– Кого учишь? Я только представлю, как с пластырем на морде сидел, а вокруг «шумел, гремел пожар московский», вид тот самый сделается.

Вадим прошел в комнату, где под надзором трех офицеров с автоматами ждали «страшного суда» земляки и соотечественники Феста. Он уже и сам привык так называть своего двойника. Действительно удобнее, чем любое другое описательное именование. Хорошо, если бы и он принял участие в «собеседовании», пока назовем именно так предварительный этап. Допрос будет позже.

Шесть человек, все мужчины, в основном средних лет, выглядят, как и положено ученым людям, вполне интеллигентно. Четверо в лабораторной одежде, двое в обычных костюмах. Встреть их Ляхов поодиночке, вряд ли сразу заметил бы разницу. А собранные вместе – отличались от «аборигенов». Неуловимо, но отличались. Эту разницу Вадим отмечал и раньше, просматривая в гостях у Шульгина исторические фотоальбомы, художественные и документальные фильмы.

Генотип, он себя показывает. В том мире подавляющая часть даже образованного населения в первом, втором поколении – выходцы из крестьян. Дворян потомственных или разночинцев, но у которых за спиной не только свои, но и дедов-прадедов университеты – единицы. Вот это и бросается в глаза.

Держатся внешне спокойно, но нервничают, конечно. А кто бы не нервничал? Много курят, в этом им ограничений не было, в табаке и в чае. Как с остальным – от поведения будет зависеть.

Кажется, кое-кто из задержанных его узнал. Естественно, Фест там вел себя согласно роли, трудно не запомнить такую колоритную фигуру, попавшуюся на глаза в переломный момент жизни. Может, сгоряча и прикладом кому поддал, по шее съездил.

Хорошо, я буду сама рафинированность и корректность, для контраста.

Поздоровался вежливо, сел в угловое кресло, которое ему споро освободил поручик охраны. Жестом показал присутствующим, чтобы придвигались поближе.

– Господа офицеры, – попросил «печенегов», – продолжите несение наряда по ту сторону двери. Будет нужно, я позову.

Передвинул кобуру «адлера» ближе к пряжке поясного ремня, расстегнул.

– Если что, сам управлюсь.

Постукал мундштуком папиросы по крышке портсигара. Помолчал, повышая градус внутренней тревоги пациентов.

Решив, что достаточно, представился флигель-адъютантом полковником Половцевым. Коротко, мягким голосом объяснил, что в Москве с сегодняшнего дня введено осадное положение, из чего вытекают некоторые особенности следствия и судопроизводства.

– Да вы и сами знаете, как это выглядит. В вашем нынешним положении – особенно. Гражданами нынешней Российской Державы никто из вас не является, значит – иностранные диверсанты или наемники. К названным категориям отношение во всех цивилизованных странах примерно одинаково. В нецивилизованных – тем более. Мы себя к цивилизованным причисляем, почему я и счел необходимой эту беседу.

Вы здесь все люди ученые, я тоже не из солдат выслужился. Значит, друг друга поймем. В моем распоряжении имеется устройство, близкое по идее к тому, что вы здесь эксплуатировали. Только работает с обратным знаком. Вы умеете людям внушать что-то, мы – извлекать информацию, в том числе и внушенную. Наверное, в силу разного исторического опыта мы от вас технически отстали, потому наш процесс сопровождается выраженным болевым синдромом.

Проще говоря, тот же «полиграф Киллера»[118], как это у вас называется, но каждое несовпадение сказанного с подразумеваемым сопровождается импульсом в крайне чувствительные нервные узлы. Самое же гуманное в этом приборе, называемом «веримейд», – переводить никому не надо? – он не касается центров, отвечающих за жизненно важные функции организма. Тоже понятно? Приятно иметь дело с культурными людьми. На этом вводная часть закончена, – сказал он, гася недокуренную папиросу. – Начнем прямо сейчас. Крупный специалист-невропатолог ждет нас в соседней комнате. Полные, точные, своевременные ответы на вопросы не вызовут у испытуемого ни малейших неприятных ощущений. И существенно повлияют на его, в некотором роде «карму». Поскольку теорема об особой подсудности имеет и обратную сторону. Нет гласного суда, нет и признанной вины, тем самым и наказания.

Ляхов видел, что его почти экспромтный монолог произвел впечатление даже большее, чем он рассчитывал. Не столько тем, что устрашил сидящих перед ним людей. Он просто деформировал сложившуюся у них картину окружающего мира. Когда их нанимали на эту работу, то непременно использовали подходящую именно для этой категории специалистов легенду. Для боевиков-украинцев свою, для танкистов – свою. Высоколобым интеллектуалам, освоившим тайны нейролингвистического программирования, потребовалось, безусловно, нечто более изысканное. А он своей речью вышел за предусмотренные организаторами рамки.

Некоторые начали перешептываться, едва шевеля губами, как студенты на экзамене, один мужчина в очках, с высокими залысинами, глядя в пол, громко хрустел пальцами. Но на каждом лице выражение и мимика отличались от тех, что были, когда Ляхов вошел.

– Извините, господин полковник, – по-школьному поднял руку человек, который и при ограниченном количестве участников беседы ухитрился оказаться позади других.

– Говорите…

– Ваши слова следует понимать так, что при активной помощи следствию можно рассчитывать на прощение и свободу?

– Примерно это я и имел в виду. Только нужно постараться, чтобы помощь была и активная, и действенная…

– Постараемся, – кривовато усмехнулся мужчина и сел.

– Без «веримейда» обойтись нельзя? – спросил другой, на вид повальяжнее, куда более уверенный в себе. – Если мы дадим слово говорить правду и без него?

– Нельзя, – ответил Ляхов, словно исполняя театральный этюд «Рад бы, но не могу!» на сцене мхатовской студии. – А бояться-то вам чего? Образованные же люди. Я объяснил, в мозговые структуры он не вклинивается, мыслей не читает, импульсы подает только по периферии. Худшее, что вас может ожидать при высокой степени лживости – болевой шок. Но с этим мы справляться умеем. У нас даже дефибриллятор под рукой…

Очень обнадеживающе Ляхов это сказал. Врач все-таки.

– Начнем с главного по должности и званию. Кто? Встаньте, представьтесь.

Встал как раз тот, кто хрустел пальцами.

– Доктор медицинских наук Затевахин Леонид Андреевич, заведующий лабораторией НИИ, – он произнес достаточно длинное и сложное наименование, которое показалось Вадиму неожиданно знакомым.

– Ну вот и пройдемте, Леонид Андреевич, для почину, а вы, господа, пока восстанавливайте в памяти все, что до вас касается, чтоб неожиданных сбоев не случилось.

– Смотрите, Максим Николаевич, коллегу я вам привел, – сделал радушный жест Ляхов. – Доктор наук и как раз по вопросам высшей нервной деятельности, информатики и, похоже, нейролингвистики…

– Солидно. Примите уверения в полной к вам благорасположенности… Начнем, что ли?

– Подожди. Один вопрос Леониду Андреевичу, а уже потом… Вы, доктор, давно в своем институте работаете?

– С самого начала, а какое это имеет значение?

– Ответ некорректный, имейте в виду, веримейду это может показаться ложью. С начала чего? Существования института, вашей жизни или трудовой деятельности?

– Последнее, конечно. Окончил Первый медицинский и поступил в аспирантуру при институте.

– Год?

– Восемьдесят второй. Какое это имеет…

– Думаю, имеет, – перебил его Ляхов. – Подожди, Максим, с датчиками. Поговори с коллегой на общие темы, а я сейчас…