Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память - Андрей Кручинин

Рассказ звучит вполне правдоподобно: многих в чешском командовании и политическом руководстве (Отделении Национального совета в России), как мы уже знаем, больше всего волновала отправка через Владивосток в Европу. Если большевики становились на этом пути неустранимым препятствием, то следовало браться за оружие, если же была надежда на мирное решение – следовало склониться к нему. Даже после начала вооруженного выступления руководство чешских эшелонов, свергших Советскую власть в Пензе (здесь командовал поручик С.Чечек), в разговоре с германскими представителями, которые занимались отправкой на родину своих военнопленных, проявило поистине выдающуюся умеренность. «Их план – пробиться к Владивостоку, – сообщали немцы в свое посольство в Москву. – По-доброму с чехами можно договориться, по-плохому – нет… Они антимилитаристы и антиимпериалисты… Нас просили передать об их доблестном поведении в Пензе, что они представляют народ, который заслуживает свободы… Они производят впечатление несчастных людей, которые не находят практического выхода из запутанной ситуации». Поведением пензенской группировки Чешско-Словацкого корпуса вообще опровергается советская версия о «белочешском контрреволюционном мятеже»: одержав победу, Чечек двинул свои эшелоны отнюдь не на запад – против большевиков в Москве, а на восток, за Волгу, к Тихому океану, в готовности «пробиваться» туда, если потребуется, даже силой.

Разумеется, настроения чехов не исчерпывались этим стремлением. В них присутствовала и искренняя благодарность России, в годы войны поддержавшей чехословацкую национальную идею, и осознание, что, восстанавливая «восточный фронт против германо-большевиков», они добавляют себе заслуг перед державами Антанты и помогают тем самым достижению своей будущей независимости. Поэтому, оказав активную помощь в освобождении Сибири и Урала, «чехо-войска» и после этого некоторое время продолжали сражаться плечом к плечу с русскими. Однако окончание Мировой войны радикально изменило точку зрения чешского руководства. Австро-Венгерская монархия была сокрушена, независимость нового государства – практически обеспечена, и стимулов для того, чтобы и дальше отдавать свои жизни в далекой России, становилось все меньше и меньше.

События 18 ноября 1918 года, хотя вряд ли пришлись по душе демократически настроенному командованию «чехо-войск», все же не стали главной причиной для фактического их отказа воевать. Представители «революционной демократии», пытавшиеся оказать сопротивление «колчаковскому перевороту», жаловались на чешского командующего, генерала Я.Сырового, блокировавшего центр сопротивления. Чехи способствовали освобождению арестованного было Чернова, но не захотели выступить против Колчака. Вообще с этих дней их позиция становится преимущественно эгоистичной, а следовательно, и воевать они дальше не желают (не случайно Гайда, рвавшийся воевать, переходит на русскую службу).

При взгляде со стороны братство по оружию оставалось нерушимым. Колчак 4 декабря 1918 года объявлял: «За великие заслуги Чехо-Словацких войск, оказанные ими нашей Родине, приношу от лица Русской Армии глубокую благодарность всем генералам, офицерам и солдатам доблестных Чехо-Словацких частей», и награждал чешских солдат и офицеров. В свою очередь Отделение Национального совета в те же дни направляло приветственное письмо Гайде: «Брат генерал! Просим тебя, чтобы ты передал начальникам и солдатам русских войск северо-уральской группы наше сердечное поздравление по поводу достигнутых ими победных успехов в весьма трудном условии. Нам хорошо известны необычайные затруднения, в которых начала организоваться новая русская армия, и тем более мы ценим подвиги русских войск, которые сменяют наши полки, изнуренные несколькими месяцами непрерывных боев». Однако вежливые слова о «смене изнуренных чешских полков» получали на фронте самые уродливые последствия: так, начальник одной из русских дивизий 12 декабря 1918 года писал Колчаку:

«… Чехи от наступления отказались. Оффициальные мотивы: против них нет немцев и мадьяр; русские в тылу ничего не делают; Национальный совет не признает Вас; не желают содействовать возвращению в России старого режима и проч. чепуха. Правда же в том, что просто не желают воевать.

Тогда я поставил вопрос так: будут ли они наступать, если я, действуя вне линии жел[езной] дороги, буду заходить в тыл красным и зажимать последних в тиски между собой и чехами, т. е., вернее, будут ли они продвигаться вперед с целью забирать пленных и трофеи, которые я буду отрезывать?

Ответ получил: нет, не будут…»

Весы еще колебались: посетивший Сибирь военный министр независимой Чехо-Словакии генерал М.Стефанек заявил, что «миссия чехословацкого совета и его отделения [в России] закончена. Их функции переходят к органам чехословацкого правительства, недавно избранного национальным собранием», после чего любые «непризнания» Колчака Отделением Национального совета теряли всякое значение. Генерал, облеченный званием «полномочного представителя Чехо-Словацкой Республики», был искренне возмущен позорным поведением своих соотечественников («сказал, что он может принять почетный караул лишь от честных войск, а от таких войск, которые ищут компромиссов и занимаются политикой, он принять не может») и демонстрировал это весьма ярко – у одного из упорствовавших «сорвал чешскую ленточку, приказал арестовать, лишил права возвращения на Родину и предложил застрелиться».

Увы, самоубийства приходилось ожидать не от шкурников, а от тех доблестных героев-союзников, которые тяжело переживали разложение в собственных рядах, – как полковник И.В.Швец, покончивший с собой после отказа его подчиненных выполнить боевой приказ: «Быть может, он думал, что его поступок заставит образумиться покатившееся назад Чехословацкое войско. Но Швец ошибся. Легионеры похоронили его с музыкой, с речами, с биением себя в грудь, и продолжали уходить в тыл», – писал современник. А после того, как генерал Стефанек погиб в авиационной катастрофе, его преемник сразу же утешил тех, кому покойный запрещал возвращаться в Чехо-Словакию: «Пусть приезд наших послов будет для Вас вестью, что настанет конец старому и что неотвратимо приближается день, когда начнется последний поход, тот наипрекраснейший поход – поход домой»; послы же привезли и письмо от главы Чехо-Словацкого государства, профессора Т.Масарика, еще более откровенное, если только это было возможно:

«Мы хотим и стараемся, чтобы Вы все как можно скорее возвратились домой…