Философский комментарий. Статьи, рецензии, публицистика 1997 - 2015 - Игорь Смирнов

Впрочем, у вторичности всегда было больше власти, чем она того заслуживала. Псе-в-досмысл жаждет править в социокультуре , не будучи самовласт-ным, восполняя свою не-полноценность. Он завоевывает го-сподство в обществе, формирующемся по ту сто-ро-ну мифоритуального , не семан-ти-чес-ким, а соматическим путем — в виде доминан-т-но-го положения избранных семей, пе-ре-даваемого по наследству, или бунтов плебса, вы-зы-ваемых нехваткой материальных благ. Биополитика , которую изучали Мишель Фу-ко, Джорджо Агамбен и другие, дву-ко-нечна . С одной стороны, она добивается уль-ти-ма-тив-ности за счет того, что безого-во-ро-чно отлучает подданных от смысла, низводит их на ступень сугубо отприродных осо-бей, занятых принудительным, рабским трудом или объяв-ляемых вне закона. Эта виктимизация впря-мую противоречит архаическим жерт-во-приношениям, спиритуализовавшим умер-щ-вля-емую плоть. С другой стороны, би-о-по-литика дает отдельным лицам преиму-ще-ст-во не по делам, а по рождению и тем са-мым выводит династическую власть, длящуюся от поколения к по-колению, за скобки ис-тории, обрекаемой буксовать в неизменном времени.

Власти псевдосмысла не достает аргументативности , внутренней логики, убежден-но-сти в том, что она самоправна . Она наглухо отгораживается от людских масс, осуще-ст-вляя тайную политику, базирующуюся на обмане, на одурачивании ведЛмого ею об-ще-ст-ва. Лгут неуверенные в себе. Но истории хорошо известен и другой тип тайны, ко-то-рая вынашивается в неофициальных объединениях лиц, посвященных в сверхсмысл (ма-соны, кружки заговорщиков-революционеров, эзотерически-мистериальные союзы). Ес-ли сверхсмыслу удается вырваться из групповой стесненности, публично реали-зо-вать-ся, он становится фундаментализмом, который досрочно подводит черту под исто-ри-ей и, соответственно, прибегает к насилию и жестокости, несущим преждевре-мен-ный конец человеческим жизням (как это мы знаем на примерах камбоджийских ком-му-нистов и афганских талибов ). Спасительный в обещаниях, эсхатологизм въявь тре-бу-ет кровавых жертв.

Избавляясь от смысла, философия отбирает у языка способность генерировать тек-с-ты. Согласно «Логико-философскому трактату» (1918, 1921), «смысл мира» лежит «вне его» (6. 41), но проникновение в эту трансцендент-ную область для Людвига Витген-штей-на — дело мистиков, а не научной рациональности, которой известны лишь ис-тин-ные («тавтологические») и ложные («контрадикторные») высказывания о непосред-ст-вен-но предстающей нам действительности. Под таким углом зрения у текстов, ведущих са-мобытную жизнь, нет шансов явиться на свет, а язык вступает в одно-однозначное со-ответствие (или несоответствие) с положением вещей. Границы языка и знания сов-па-дают между собой (5. 62). В русском и в других европейских языках не все пальцы ног имеют названия. Следует ли считать, что у нас нет о них ни малейшего понятия? Под-ста-новка значений в позицию смысла, претендующая на фактологичность , упускает из вни-мания тот несомненный факт, что язык составляет неотъемлемую часть социокуль-ту-ры , творящей себя и потому заявляющей свое право на произвол относительно при-род-ного порядка. Выросшая из логицизма 1910—1920-х гг. аналитиче-ская философия ста-рается обуздать эту вседозволенность, эксплицируя употребление слов и переводя их мно-го-значность в моносемию . Реверс тропообразования достигает здесь своей край-ней то-чки, упирается в скучнейший (неинформативный) буквализм. Смысл без остатка вы-тесняется в аналитической филосо-фии значением. Негодующие реплики по ее адре-су, прозвучавшие в «Одномерном че-ло-веке» (1964) Герберта Маркузе, остаются в силе по сию пору. Среди прочего Мар-ку-зе назвал антиметафизику подобной выделки «садо-ма-зо-хизмом интеллектуалов». И впрямь: аналитическая философия тратит немало ум-ст-венной энергии с целью не рас-ши-рения, а сужения семиосферы , в которой бытует. Тем самым этот способ мышления за-гоняет себя в исторический тупик, в бесперс-пек-тив-ность и подготавливает контрреволюционную, антидиссидентскую «политкор-рек-т-ность» в публичном словоупотреблении, опошляющую когнитивную «корректность».

Выше шла речь о метатекстах культуры и о политической борьбе за верховенство в ней (что почти одно и то же). Псевдосмыслом пропитана также ее пов-сед-невная реа-ли-за-ция. Захватом значениями функции смысла объясняется возведение соб-ственности, ко-торой распоряжаются члены общества, в сигналы социального пре-сти-жа, будь то ях-та олигарха или доступный по стоимости сразу многим электронный гад-жет послед-не-го выпуска. Товары, извещающие о привилегированном статусе их вла-дельцев, допус-тим сумка « Louis Vuitton », часто подделываются не потому только, что фальсификаты при-носят сверхприбыль их изготовителю, но и потому еще, что их про-изводство запро-грам-мировано тем взглядом на вещь, который превращает ее служеб-ную ценность в сим-во-лическую по принципу quid pro quo . Можно сказать так: вещь, исключительно ути-литарная по характеру, не фальсифицируема, она лишь воспро-из-во-ди-ма. Для Марк-са и адептов его философии (таких, как Георг Лукач) фетишизм — дети-ще капитали-сти-чес-кого рынка, на котором отношения между людьми замещаются от-но-шениями между то-варами. Но, как явствует из полевых исследований Бронислава Ма-ли-нов-ского («Ар-го-навты Западной части Тихого Океана», 1922), в традиционном, близ-ком к арха-и-чес-ко-му , обществе не рынок «овеществляет» человека, а наоборот: фе-ти-шизация объектов (ра-ковин особой формы у тробриандцев ) становится предпо-сыл-кой ритуального об-ме-на, предшествующего торговому. Рыночная трансакция вводит уча-ствующие в ней объе-к-ты, несмотря на их разницу, в некое единое лишь в во-об-ра-же-нии аксиологическое про-странство, то есть манипулирует значениями, как если бы те бы-ли смыслами. Вначале — фетиш, потом — торг. Наделяя жизненно необходимые изделия сим-волической над-бав-кой, повседневный обиход притворяется большой историей, ко-то-рая меняет свои при-оритеты помимо утилитарного задания из имманентных ей по-буж-дений. Фетишизм ком-пенсирует непринадлежность большинства в обществе к ис-то-рии творческих ини-ци-атив. Мода, обновляющая человека снаружи, поверхностно и фор-мально, — плагиат, при-сваивающий себе место, которое легитимно должна была бы за-нимать пре-об-ра-зо-ва-тель-ная работа Духа. Реклама соблазняет нас, символически преувеличивая значения ве-щей (пропаганда манит в сферу сверхсмысла ). От массовой погони за социальным прести-жем нужно отличать то, что принято (с легкой руки Ю. М. Лотмана) называть «по-эти-кой поведения». Начи-ная с античных киников и раннехристианских монашеских братств poiesis в бытовом об-личье отграничивает идейный авангард от остального об-ще-ства, отелеснивает ис-то-ри-ческую динамику смысла, идет от сокровенного к явлен-но-му, а не выдает внешние ин-новации за сущностные, как то происходит в модных повет-риях. Спектакль в обществе разнороден с тем, что Ги Дебор окрестил «обществом спектакля».

Наряду со значением в качестве смысла Dasein преподносит и назначение ар-те-фак-тов и орудий, с чем корреспондирует прагматизм в философии, загипнотизированный ус-пешностью действий в ущерб рассмотрению их семантики. Смы c л действия заклю-чен в его интенции. Если вместо разгадывания мотивировок, подталкивающих нас к той или иной активности, на перед-ний план выдвигается ее эффект, то она становится уве-ковечиванием современности. Действие, не истолкованное по про-исхождению, а из-ме-рен-ное по результату, совершается в настоящем времени, воочию наступившем по-зи-тивно либо (в случае недостижения цели) негативно. И в фи-лософском и в по-ве-ден-чес-ком исполнении прагматизм придает истории лишь кажи-мость смысла, коль скоро та не застывает ни в какой из современностей — текучих, не-ус-тойчивых. В условиях за-тем-ненных мотивировок, лежащих в основании поступков, че-ловек сливается с ин-стру-мен-том, которым пользуется (и отождествляется в макси-му-ме сопровождающей такое сли-яние авторефлексии , например у Ламетри , с машиной). Че-ловек-орудие утвержда-ет себя, оправдывая любые средства, если они результативны. Уле-тучивание смысла чревато безнравственностью. Тогда как мода мнимо инно-ва-тив-на , прагматическое по-веде-ние ложно консервативно. Оно направлено на то, чтобы удер-жать достигнутое, сделать современность непреходящей, но тем самым вызывает кри-зисы, поскольку на-стоящее оказывается безвыходным, не желающим уступать себя не-устанно верша-щей-ся истории. Закономерно, что самый грандиозный биржевой крах ра-зыгрался в 1929 г. на родине философского прагматизма — в США. Эта катастрофа, как и всякий иной фи-нансовый кризис, была следствием того, что при вложении денег, вро-де бы устойчиво вы-годном, не учитывалась та динамика, сообразно которой чем боль-ше их инвести-ро-ва-но, тем ниже их цена. История принципиально неэкономична, она разрушает любой рас-чет на получение предельной прибыли при минимуме трат. Мо-лодые российские чиновники, охваченные решимостью эффективно реформировать об-разование и науку в стране, не ведают, что творят, не подозревают, какой урон их ожи-дает.