Философский комментарий. Статьи, рецензии, публицистика 1997 - 2015 - Игорь Смирнов

1

«Новый реализм» — онюдь не первая проба отрешить человека от смысла или, как в случае Габриеля, от интеллектуальной суверенности. Одно из ярких свидетельств в этой серии — «Переписка из двух углов» (1920), в которой Михаил Гершензон призывал Вя-чеслава Иванова освободиться из-под гнета культурных конвенций. Порождение смыс-ла, совершающееся в истории, постоянно сопровождается его вырождением. Коль ско-ро идеотворчество исторично, изменчиво, ненадежно, в нем легко разочароваться. Чем сильнее недовольство подвижностью смысла, тем навязчивее соблазн избавиться от него. Обессмысливание призвано перекрыть течение духовной истории, превратить ее в длящееся настоящее.

Выдвигая разные концепции будущего, homo historicus занят в конечном счете по-ис-ком одного и того же, а именно: спасения.[3] К ак логическая операция, устанавливающая не-кое отношение между отдельно взятыми значениями, смысл сам по себе не сотери-о-ло-гичен . Спасительным он становится тогда, когда конституируется по ту сторону ис-то-рии, в вечности. Для этого он должен обладать двумя взаимоотрицающими свойства-ми: иметь универсальный характер и вместе с тем быть исключительным — разительно иным, чем семантические миры, возникавшие во времени. Такой эксклюзивной всеоб-щно-сти отвечают и царство Божие на земле, и соловьевская «сизигия», и коммунизм, и за-воевание избранной расой господства над ходом цивилизации, и многие прочие уто-пи-ческие проекты. На горизонте человеческих ожиданий маячит сверхсмысл . Он от-ли-чен от всех возможных способов социокультурного устроения, запределен им. Какие бы значения он ни связывал друг с другом, эти термы перестают разниться между со-бой, уравниваются, оказываются членами тавтологии (так воскрешенные отцы в федо-ров-ской утопии встают в один ряд с сынами, которых произвели на свет). Отношение, на коем покоится сверх-смысл , не сп e цифично , оно есть связь как таковая (и как раз поэтому сразу и уникальнo и универсальнo ). Сверхсмысл объединяет нас с полнотой смысла — с Богом или вменяет человеку черты Всемогущего. Как говорил в «Речи о до-сто-инстве человека» (1486) Пико делла Мирандола , природа ограничена законами, но во-ля Адама свободна и в своем богоподобии может царить над «всем».

Выветривание смысла конкурирует с историческими преобразованиями модусов со-ци-окультурного бытия так же, как и сверхсмысл , но, вразрез с ним, не подытоживает раз и навсегда человеческое время, а задерживает его. В отсутствие смысла современ-ность делается самодовлеющей. Страх конца, не преодолимого в переходах из одной эпо-хи в следующую , одинаково с предыдущей финальную, диктует интеллектуалам кар-тины как абсолютного, панхронного будущего, так и действительности, у которой нет глу-бин-ного содержания и символического выражения. Сверхсмысл указывает путь в бес-ко-нечность, обессмысливание игнорирует конечность, оно ни финитно, ни инфи-нит-но . Что в желании изъять смысл из обращения сквозит неудовлетворенность исто-ри-ей, осо-бен-но отчетливо следует из рассуждений Константина Леонтьева. Брошюра «Ви-зан-тизм и славянство» (1876) предрекала любой цивилизации неизбежную гибель по-сле периода расцвета, из чего Леонтьев делал вывод о необходимости для России под-чиниться власти формы, эстетизму, дабы движение страны к кат a строфе застопо-ри-лось.

Тот консервативный формализм, который проповедовал Леонтьев, — лишь один из многих видов борьбы со смыслом. В ранних трудах ОПОЯЗа небрежение содержанием ху-дожественной культуры, сведенным к не более чем «материалу» ее текстов, станет ре-волюционным и выльется в исследование формотворчества. Много позднее на этот под-ход к искусству сочувственно отзовется Джорджо Агамбен в трактате «Человек без со-держания» (1970), где определит poiesis как акт «демиургической свободы» и не уви-дит в таком выкликании «бытия из небытия» ничего, кроме созидания чистых ритмов. Ex nihilo выстраивается, по Агамбену , только формальный порядок.

В приведенных примерах обессмысливание либо затрагивает одну эстетическую прак-тику, либо требует, чтобы таковой, как думалось Леонтьеву, подражала остальная со-циокультура . С техническим умением бывают отождествлены явления не только ис-кус-ства, но и любые другие, допустим, политическая активность, которую Макиавелли изо-бразил как ремесло правителей, как набор «приемов» по удержанию и укреплению власти. Во всех этих случаях формализации и технизации человеческая деятельность, пусть лишаясь смыслового наполнения, остается самостоятельной. Но ее автономный ста-тус может и упраздняться вместе со смыслом, если от нее ожидается, что она дол-ж-на быть адекватной естественной среде. Биологизация и физикализация социокультуры столь часты и вариативны, что даже сжатый перечень такого рода моделей перекосил бы ком-позицию моей статьи. Вот что стоит здесь подчеркнуть, если не гнаться за опи-са-тельной полнотой. Когда гуманитарии распространяют на духовное произ-вод-ст-во, ска-жем, теорию хаоса, выработанную применительно к химическим и метеорологи-чес-ким процессам, или когда человеческое поведение рассматривается социобиологией в ка-честве способствующего сохранению генных программ, перед нами не что иное как троп, перенос на культуру природных свойств. Связывая значения по какому-либо при-н-ци-пу, смысл трансцендирует их, образует семантический комплекс, замещающий эле-ме-н-ты, из которых складывается. Смысл неизб e жно тропичен , в силу чего, собственно, социокультура и оказывается в состоянии быть субститутом природы, второй вселен-ной. Приписывание человеческому космосу признаков дочеловеческого натурального ми-ра использует стратегию тропического смыслопорождения , чтобы опустошить его, чтобы придать ему обратный ход. Своя риторика есть и у монтажа, и у демонтажа смы-с-ла.[4]

Реверсированный троп, переворачивающий, берущий назад восхождение от природы к культуре, подменяет смысл, сам себя организующий, значениями, прикрепленными к би-офизическим реалиям и поддающимися эмпирической проверке. Так возникает псев-до-смысл , отказывающийся создавать собственную действительность. Порабощенная им философия скептически подтачивает свои устои, преисполняется недоверием к силе ин-теллекта и за-п-рещает — в лице Дэвида Юма — вынесение каких бы то ни было апри-ор-ных суждений. Показательно, что в «Исследованиях о человеческом разумении» (1734—1737) Юм протестовал против умозаключений о будущем, исходящих из прош-ло-го опыта, и тем самым ограничивал познание сосредоточенностью на настоящем, пре-зентизмом , который возрождают ныне «новые реалисты».

В логическом пределе значение, выданное за смысл, замкнуто на себе, обособлено от контекста, не включает в себя ассоциативно созначение . Чтобы похитить у социо-куль-туры идейную самоценность , не обязательно урав-нивать духовное с биофизи-чес-ким. В «Единственном и его достоянии» (1844) Макс Штирнер противопоставил химе-ри-ческим, по его мнению, головным конструк-там — вроде «бога» и прочих человеческих свя-тынь — как будто непреложную факти-чность индивида и его плоти. Неаутентичен для Штир-нера (как и для его современ-ни-ков, Маркса, Фейербаха, Бакунина) смысл как та-ко-вой — подлинно в « Единственном …» «я», реферирующее к своему телу. Жак Дер-ри-да был прав, когда упрекал в «Спектрах Мар-кса» (1993) философию, сложившуюся в 1840-х гг., за то, что ее « контрмагия » (чи-тай: ее стремление покончить с «приз-ра-чно-стью» логосферы ) таит в себе все ту же ма-ги-ческую подоплеку. Индивидное у Штир-не-ра занимает место, которое было зарезер-ви-ровано за всеобщим, знаменует собой смену са-кральных ценностей, а не полную эман-сипацию от них, недопустимо абстрагирует кон-кретность: ведь в виду имеется вся-кое «я».

Критика, метившая в поколение 1840-х гг., была в «Спектрах Маркса» и авто-де-кон-струк-цией постмодернистского ( постисторического ) мышления, одним из главных за-стрель-щиков которого выступил сам Деррида . Подозревая в символическом порядке спло-шную иллюзорность, тиранию симулякров , Жиль Делез и Жан Бодрийяр думали о нем как о беспочвенной имитации внеположной человеку реальности. На самом де-ле «ко-пии без оригиналов» — это значения, разыгрывающие роль смыслов. Воистину ори-ги-нален только смысл, которого нет в нашем естественном окружении. Он утра-чи-ва-ет это, конституирующее его, свойство, становится симулятивным , если толкуется в ка-че-ст-ве верифицируемого применительно к биофизическим данностям, к ordo natura-lis . Ран-ний постмодернизм проецировал на социокультуру в ее полноте и многообразии соб-ственную одержимость псевдосмыслом , обусловленную намерением шестидесят-ни-ков прошлого столетия сказать новое , не завершая, но и не продолжая логоисторию . Смысл первичен для генезиса социокультуры , псевдосмысл в ней вторичен и его тем бо-льше, чем дальше в своем развертывании забегает эпохальная история, шаг за шагом исчерпывающая отмеренные ей возможности.