Философский комментарий. Статьи, рецензии, публицистика 1997 - 2015 - Игорь Смирнов

В результате гражданской войны Российскую империю удалось собрать из ее обломков (а затем – при Сталине – и расширить) в качестве идеократии, альтернативной цивилизационному засилью третьего сословия, господству капитала. Сегодняшняя конфронтация моей родины – ни много ни мало – с миром не претендует на визионерство, не подчиняется большой наднациональной задаче. Были вожди (планировавшие перманентную революцию, горячую и «холодную» войны) – их сменили телевизионные имиджи. «Тень, знай свое место», – как сказано у одного из ленинградских авторов, Евгения Шварца.

В силу географического положения и культурной традиции Россия могла бы быть миролюбивой посредницей между Востоком и Западом, соревнующимися сейчас за главенство в планетарном хозяйствовании. У такого сценария нет ни режиссера, ни исполнителей. Почему мои соотечественники одержимы неблагополучием, катастрофизмом и неуживчивостью? Почему их так легко спровоцировать на агрессивность, направленную вовне, и так просто опутать мелочными законодательными запретами, нарастающими в удручающем пролиферировании, ничем не оправданном – даже и защитой от террористической угрозы? У меня нет ответов на эти вопросы. Могу только констатировать: «предвестьем льгот» явилась вторая половина ХХ столетия и «гнетом мстит за свой уход» в веке нынешнем.

Утечка смысла 

Опубликовано в журнале:Звезда 2014, 4

Последний крик философской моды, к счастью, почти еще не услышанный во всеот-зыв-чивой России, нарекся «новым реализмом». Принципы складывающегося учения были оглашены на конференции в Берлине, по следам которой вскоре был издан сбор-ник статей «Реализм сейчас» ( Realismus Jetzt . Spekulative Philosophie und Metaphysik fhr das 21. Jahrhundert. Hrsg. von Armen Avanessian. Berlin , 2013). Участники этого ин-терна-ционального манифеста избрали мишенью критики « корреляционизм » кантов-с-ко-го толка, подразумевающий , что существует соответствие между познавательными спо-собностями субъекта и постигаемой им действительностью.

Как показывает нейроло-гия , пишет Пол Чёрчленд , механизм нашего головного мозга ус-троен так, что разы-гры-ва-ет имманентный ему воображаемый спектакль, не отвечаю-щий внешнему по-ложению вещей ( Church-land Paul . Eliminativer Materialismus . P. 183—194). Будь Чёрч-ленд последовательным, он должен был бы без ложной скромности за-па-тен-товать сен-са-ционное открытие, со-сто-ящее в том, что человеческий мозг не яв-ля-ет-ся продуктом при-родной эволюции, отпадая от нее самым решительным образом.

Раз на-ука в силах точно датировать начало жизни на Земле и тем самым проникнуть в «ра-ди-кально нечеловеческое время», представимым оказывается абсолютное бытие, не за-ви-симое от привычных категоризаций ,— так считает Квентин Мейассу ( Meil-las-soux Quentin . Metaphysik , Spekulation , Korrelation . 23—56). Такого рода «безоснователь-ное» бытие выступает в виде сугубо контингентного, в форме протяженности, где мо-жет слу-чить-ся или не случиться все что угодно. Убежден ли Мейассу в том, что ис-сле-до-вания по про-ис-хождению жизни на нашей планете (кстати, расходящиеся на сотни мил-лионов лет в сво-их выво-дах), а заодно и его собственные философские выкладки не имеют ничего обще-го с менталь-ны-ми актами? Впрямь ли он полагает, что « кон-тин-ген-тность » и « сверх-ха-ос » не такие же умственные категории, как «причинность» и «по-ря-док»? Думает ли он вообще или производит какую-то иную операцию, и если иную, то какую же? И по-с-лед-ний во-прос, обращенный к «новым реалистам»: допу-сти-мо ли сто-процентное от-чуж-дение человека от самого себя, чреватое его превращением из res cogitans в res extensa ?

В поисках чистой объектности «новый реализм» тонет в безы c ходных апориях. Они сле-дуют из того, что философия пытается добиться прямого доступа к сущему — так, как если бы она не была дискурсом среди дискурсов , одним из порождений социо-куль-ту-ры . Главное противоречие, подтачивающее «новый реализм», проистекает, стало быть, из его намерения сделаться истинным мышлением вне и помимо мыслящего су-щест-ва. Эту стратегию легко принять за потуги беззаботного дурака , пилящего сук, на котором сидит, но на самом деле она не просто олигофренична , а знаменует собой за-ко-но-мерный итог в развитии современных идей. Если классический постмодернизм 1960—1970-х гг. был увлечен моделированием человеческой деятельности без человека, кон-цеп-туализацией символического хозяйства, лишившегося владельца, исследованием тек-стов, потерявших своих создателей, то сегодняшняя философия, наивно мнящая се-бя ре-волюционным преодолением этого интеллектуального наследия, только переме-ща-ет в нем акцент с бессубъектной субъектности на бессубъектную объектность .

Более осторожно, нежели французские и англо-саксонские авторы, сплотившиеся в коллективном труде «Реализм сейчас», формулирует положения све-же-ис-печенной фи-ло-софии молодой профессор из Бонна Маркус Габриель ( Gabriel Markus . Warum es die Welt nicht gibt . Berlin . 2013). Он отдает себе отчет в том, что нельзя заниматься спе-ку-ля-тивным философствованием в надежде попасть за пределы социокультуры . Оста-ва-ясь в ее границах, Габриель ставит себе задачей избавить ее от веры во всемогущество. Что-бы дезавуировать поползновения человека властвовать над бытием, приходится иг-рать сло-вами: нам дан, по Габриелю, физический «универсум», но мы не в состоянии выстро-ить в нем наш «мир». « Das Universum » и « die Welt » — синонимы. Преподнося та-ковые в качестве антонимов, Габриель прибегает к тропу, называемому в риторике «ок-сю-мороном». Такой риторический прием был когда-то в ходу у декадентов[1]«Всходит месяц обнаженный / П ри лазоревой луне». Будучи идеологизированным , изъятым из на-бо-ра поэтических условностей, оксюморон служит одним из важнейших орудий дема-гогии, с которой, знать, напрасно боролись Платон и Аристотель. Если целостная кар-тина мира, согласно Габриелю, иллюзорна, то, с другой стороны, для него непреложен тот факт, что человек сталкивается с разными предметными областями, наделяя их смыс-лом, вследствие чего они составляют фрактальное множество (где подмножества аналогичны друг другу). Габриель не замечает, что те «смысловые поля», к каким он сводит актив-ность сознания, то же самое всё этой интеллектуальной работы, что и «мир», конституирование которого он отрицает. Как и положено философу, Габриель предпринимает общезначимое ( ми-ро-охватное ) умозаключение, отнимая, однако, у про-чих смертных право на подобные претензии. Не все ли равно по большому счету, как исчерпывать всё — по частям, что делает Габриель, или за-раз? За нехваткой логических аргументов он обильно сопровождает свои соображе-ния наглядными примерами, попу-ляризует подачу идей — и, соблазняя таким способом простодушных читателей, впадает в демагогию в са-мом буквальном значении этого слова.

К числу примеров, призванных воочию убедить наивную публику в том, что она зна-ко-мится со строго «реалистическим» философствованием, принадлежит и тот, которым Га-бриель иллюстрирует, что такое смысл, понятый им — с опозданием более чем на сто-ле-ти e , — по Готтлобу Фреге как возможность взглянуть на предмет в разных пер-спек-ти-вах: на-блюдатели, расположившиеся в неодинаковых позициях, придадут представ-ше-му пе-ред ними Везувию каждый свою коннотацию. Достаточно перейти с одной то-чки зре-ния на иную, как тут же народится смысл — для его обретения не нужно прила-гать ни-ка-ких умственных усилий. Он не продукт логических действий, не Логос, а ре-зуль-тат ви-зуального восприятия реалий, картинка.[2]  П рими мы трактовку смысла в каче-ст-ве видеопрезентации предмета, следовало бы согласиться с Габриелем и в том, что «ми-ра» нет, поскольку нет внеположного ему места, с которого его можно узреть в це-лом. Но оно есть и, более того, завоевывается человеком снова и снова в процессе соци-окуль-тур-ной истории, то и дело меняющей парадигмообразование по собственной воле, то есть по внутренней логике. Эпохальная история творит смысловые миры, множит их, по-зво-ляя человеку быть внутри и вне неких больших системных единств, мыслить це-ло-купно .

Для «нового реализма» социокультурной истории не существует вовсе. Габриелю хотелось бы оставить позади себя постмодернизм, о чем он во всеуслышанье заявляет, но он не осознает при этом, что сам находится в истории. И немудрено: историзм стре-ми-тельно приходит в упадок. Ницше покончил с Богом, Мишель Фуко — с человеком, те-перь ис-чез и человеческий «мир». История, бывшая перемещением из одного смыс-ло-вого мира в дру-гой, продолжается как отмена самой себя, так сказать, из своих пос-лед-них сил, по-чер-пнутых из того, что ее всегдашнюю миросозидательность можно под-вер-гнуть фраг-мен-тации. Философы 1960—1970-х гг. пообещали насту-пление постис-то-рии — «новый ре-ализм» расстался и с этим чаянием, став явлением акультурации , без-бу-дущностным пре-зентизмом .