Дьюма-Ки - Стивен Кинг

– Илзе… мисс Булочка… я хочу, чтобы ты выслушала меня…

– Скажи мне мой ник. – В голосе звучала шокирующая хитрость. – Если ты мой настоящий папуля, скажи мне мой ник.

И я осознал, что если не скажу, она положит трубку. Потому что на нее что-то воздействовало. Пудрило ей мозги, давило, опутывало сетями. Только не что-то. Она.

Ник Илзе.

В тот момент я не мог вспомнить и его.

«Вы можете это сделать, Эдгар», – заверил меня Кеймен, но Кеймен умер.

– Ты не… мой папуля, – произнесла совсем запутавшаяся девушка на другом конце провода и вновь собралась положить трубку.

«Воспользуйтесь ассоциациями», – спокойно посоветовал Кеймен.

«Разве так, – подумал я, сам не зная почему. – Разве что, если что, если так, раз…»

– Ты не мой папуля, ты – она. – Голос звучал натужно, Илзе словно накачали наркотиками, у нее никогда не было такого голоса. – Мой папуля мертв. Я видела это во сне. Прощ…

– Раз так! If so! – прокричал я, не тревожась о том, что могу разбудить Уайрмана. Начисто забыв про Уайрмана. – Твой ник – If-So-Girl!

Долгая пауза на другом конце провода.

– А дальше?

Я подумал: «Музыка, скрипичный ключ, клавиши, клавиши пианино…»

– Восемьдесят восемь. Твой ник – If-So-Girl88.

Вновь пауза, долгая-долгая. Казалось, она тянулась целую вечность. Потом Илзе заплакала.

vii

– Папуля, она сказала, что ты мертв. И я поверила. Не только из-за сна. Потому что позвонила мама и сказала, что Том погиб. Мне приснилось, что тебе стало совсем грустно, и ты вошел в Залив. Мне приснилось, что подводное течение подхватило тебя, и ты утонул.

– Я не утонул, Илзе. Все у меня хорошо, уверяю тебя.

Она начала рассказывать, фрагментами, частями, прерываясь на слезы и отступления. Я понимал, что мой голос подбодрил ее, но не излечил. Она оторвалась от реальности, потеряла связь со временем; о выставке в «Скотто» Илзе говорила так, будто это случилось неделю назад, однажды прервалась, чтобы заговорить о подруге, которую арестовали за «подрезание». Произнеся это слово, она дико расхохоталась, словно пьяная или обкуренная. Когда я спросил Илзе, что такое подрезание, она ответила, что это не имеет значения. Сказала, что, возможно, увидела это во сне. Теперь речь ее стала более трезвой. Более трезвой… но по-прежнему ненормальной. По словам Илзе, женский голос звучал у нее в голове, но также доносился из сливных отверстий и из унитаза.

В какой-то момент подошел Уайрман, включил на кухне свет, сел за стол, положил гарпун перед собой. Не произнес ни слова, только слушал, что говорю я.

Илзе сказала, что начала чувствовать себя как-то странно («жутковато-страшновато» – так она в действительности сказала), как только вошла в квартиру. Поначалу это было только ощущение одурманенности, но скоро к нему присоединилась тошнота… как и в тот день, когда мы попытались исследовать единственную дорогу, уходящую в глубь Дьюма-Ки. Илзе становилось все хуже и хуже. Женщина обратилась к ней из раковины, сказала, что ее отец умер. Тогда Илзе вышла на улицу, чтобы прочистить мозги, но чуть ли не сразу решила вернуться.

– Должно быть, так на меня подействовали рассказы Лавкрафта, которые я прочитала для курсовой работы по американской литературе. Мне постоянно казалось, что кто-то идет следом за мной. Эта женщина.

Вернувшись в квартиру, она начала готовить овсянку, в надежде, что каша успокоит желудок, но, как только каша начала густеть, тошнота усилилась. Всякий раз, помешивая кашу, Илзе видела в ней что-то страшное. Черепа. Лица кричащих детей. Потом появилось лицо женщины. У женщины было слишком много глаз, сказала Илзе. Женщина-из-овсянки сообщила моей дочери, что я умер, а мама об этом еще не знает, но когда до нее дойдет эта новость, она устроит вечеринку.

– Я пошла и легла, – продолжила Илзе с детской интонацией, – и тогда мне приснилось, что женщина права, и ты умер, папуля.

Я подумал, не спросить ли, когда именно позвонила ее мать, но сомневался, что она вспомнит, да и значения это не имело. Святый Боже, неужели Пэм не уловила ничего, кроме усталости – особенно после моего звонка? Она оглохла? Не мог же только я слышать это замешательство в голосе Илзе, это изнеможение? Но, возможно, когда звонила Пэм, Илзе была еще в порядке. Персе, при всем ее могуществе, требовалось время, чтобы окончательно подчинить себе человека. Особенно если человек находился достаточно далеко.

– Илзе, у тебя сохранился рисунок, который я тебе дал? С маленькой девочкой и теннисными мячами? Я его назвал «Конец игры».

– Еще одна странная вещь. – Я чувствовал, что Илзе пытается говорить связно, точно так же, как пьяный водитель, остановленный дорожным копом, всеми силами пытается показать, что он трезвый. – Я хотела вставить его в рамку, но руки до этого не дошли, поэтому прикрепила его канцелярской кнопкой к стене в большой комнате. Ты помнишь, гостиная-кухня. Там я угощала тебя чаем.

– Конечно. – Я никогда не был в ее квартире в Провиденсе.

– Где я могла смотреть на него… смотреть на… но потом, когда я вернулась… он…

– Ты собираешься заснуть? Не вздумай заснуть, разговаривая со мной, мисс Булочка.

– Не заснуть… – но голос ее слабел.

– Илзе! Проснись! Проснись, твою мать!

– Папа?! – Илзе явно была потрясена. Но сон как рукой сняло.

– Что случилось с рисунком? Что изменилось после твоего возвращения?

– Он оказался в спальне. Вероятно, я сама перевесила его туда… он был прикреплен к стене той же кнопкой с красной головкой… но я не помню, как это делала. Наверное, я просто хотела, чтобы он был ближе ко мне. Разве это не забавно?

Нет, вот это я забавным не находил.

– Если бы ты умер, папуля, я не хотела бы жить. Я бы тоже хотела умереть. Стать мертвой, как… как… как стеклянный шарик! – и она рассмеялась. Я подумал о дочери Уайрмана и не поддержал ее.

– Слушай меня внимательно, Илзе. Ты должна сделать все, что я скажу. Это очень важно. Сделаешь?

– Да, папуля. Если только это не займет много времени. Я… – послышался зевок, – …устала. Могу и поспать, раз уж теперь точно знаю, что с тобой все в порядке.

Да, она могла поспать. Аккурат под рисунком «Конец игры», закрепленным на стене кнопкой с красной головкой. И проснуться, думая, что разговор этот ей приснился, а на самом деле ее отец покончил с собой на Дьюма-Ки.

Все это сделала Персе. Эта старая карга. Эта сука.

Ярость вернулась в мгновение ока. Словно никуда и не уходила. Но я не собирался позволить ей помешать моим планам, не собирался даже позволить отразиться на голосе, чтобы Илзе не подумала, что я злюсь на нее. Я зажал трубку между ухом и плечом. Протянул руку и схватился за тонкое хромированное основание водопроводного крана.