Путешествия в Центральной Азии - Николай Пржевальский

Те же бури постоянно работают и над песчаными массами, залегающими в Южной Гоби. Только здесь работа ветров менее, так сказать, продуктивна, ибо, помимо образования материала для лёсса провеиванием песка и выдуванием разрыхлений почвы, она выражается в непроизводительном взбалтывании песчаных залежей, которые только по своим окраинам оказывают незначительное поступательное движение. На высоком нагорье Тибета активная работа бурь также всюду выражается весьма резко, тем более что здесь в подспорье к атмосферическим деятелям сухой Гоби присоединяются во многих местах постоянные летние дожди.

Во время движения через Северную и Среднюю Гоби и по Северному Ала-шаню – словом, в ноябре и декабре 1883 года мы бывали почти ежедневно свидетелями великолепной вечерней и утренней зари. В прежние свои путешествия по Центральной Азии я ни разу не наблюдал здесь такого явления. По всему вероятию, оно обусловливалось теми самыми причинами, которые породили подобные же, быть может только менее интенсивные, зори, наблюдавшиеся одновременно с нашими в других частях земного шара. Вот как происходило это явление в Гобийской пустыне.

После ясного, как обыкновенно здесь зимой, дня, перед закатом солнца, чаще же тотчас после его захода, на западе появлялись мелкие перистые или перисто-слоистые облака. Вероятно, эти облака в разреженном состоянии висели и днем в самых верхних слоях атмосферы, но теперь делались заметными вследствие более удобного для глаза своего освещения скрывшимся за горизонт солнцем. Вслед затем весь запад освещался ярко-бланжевым светом, который вскоре становился фиолетовым, изредка испещренным теневыми полосами. В это время с востока поднималась полоса ночи – внизу темно-лиловая, сверху фиолетовая. Между тем на западе фиолетовый цвет исчезал, вблизи же горизонта появлялся здесь, на общем светло-бланжевом фоне, в виде растянутого сегмента круга, цвет ярко-оранжевый, иногда переходивший затем в светло-багровый, иногда в темно-багровый или почти кровяно-красный. На востоке тем временем фиолетовый цвет пропадал, и все небо становилось мутно-лиловым.

Среди изменяющихся переливов света на западе ярко, словно бриллиант, блестела Венера, скрывавшаяся за горизонт почти одновременно с исчезанием зари, длившейся от захода солнца до своего померкания целых полтора часа. Почти все это время дивная заря отбрасывала тень и особенным, каким-то фантастическим светом освещала все предметы пустыни. Утренняя заря часто бывала не менее великолепна, но только переливы цветов шли тогда в обратном порядке; иногда же эта заря начиналась прямо багровым светом. При полной луне описанное явление было менее резко. В пыльной атмосфере Северного Ала-шаня оно наблюдалось нами реже, чем в Центральной и Северной Гоби.

На предпоследнем к городу Дынь-юань-ину переходе нас встретили с приветствием посланцы от алашаньского князя (вана) и двух его братьев. За день перед тем, совершенно неожиданно, дорогою повстречался нам старый приятель монгол Мыргын-булыт, с которым в 1871 году, при первом посещении Ала-шаня, мы охотились в здешних горах. С тех пор прошло уже более 12 лет, но старик первый узнал меня и чрезвычайно обрадовался, хотя, к сожалению, был изрядно пьян по случаю какой-то выгодной торговой сделки. На бивуаке я хорошенько угостил своего приятеля и сделал ему небольшие подарки. Затем Мыргын-булыт отправился в Чаджин-тохой, где ныне постоянно живет и куда теперь следовал с караваном.

На третий день нового, 1884 года, мы достигли наконец города Дынь-юань-ина и в полутора верстах от него разбили свой бивуак. От Урги пройдено было средним числом 1 050 верст.

На другой день после прибытия в Дынь-юань-ин мы имели свидание с владетельным князем и двумя его братьями. Встретились как старые знакомые, хотя, конечно, не малую долю дружеского приема со стороны алашаньских князей обусловили наши хорошие им подарки. Впрочем, младший и лучший из этих князей – гыген, как кажется, был рад непритворно. Он даже угостил нас, к немалому нашему удивлению, шампанским. Оказывается, что алашаньские князья, воспитанные вполне на китайский лад, познали в одну из своих поездок в Пекин веселящее действие названного вина и с тех пор получают его, ровно как и коньяк, из Тянь-дзина. Старший же князь (ван) вошел во вкус до того, что, как говорят по секрету, нередко напивается допьяна.

Покончив со своими сборами в Дынь-юань-ине, мы выступили отсюда 10 января и направились прежним путем через Южный Ала-шань к пределам Гань-су. Дорога, удобная и для колесного движения, была отлично наезжена благодаря тому, что по ней часто ходят теперь караваны монгольских богомольцев из Халхи и других частей Монголии в кумирню Гумбум и обратно; реже следуют здесь караваны торговые. Сыпучие пески, отошедшие на время к западу, снова придвинулись к самой дороге и местами пускали через нее неширокие рукава. Слева высокой стеной тянулся Алашаньский хребет. Местность же, по которой мы теперь шли, представляла равнину, кое-где волнистую и полого поднимавшуюся к названным горам. По этой равнине, на лёссовой солончаковой почве, как и в других подобных местах Южного Ала-шаня, мы встретили теперь довольно хороший для здешней местности подножный корм. Монголы объясняли, что причиной такой для них благодати были частые, сравнительно с другими годами, дожди, падавшие минувшим летом в Южном Ала-шане.

Погода как теперь, так и во время нашего пребывания в Дынь-юань-ине – словом, в течение всей первой половины января – стояла отличная, чисто весенняя. Хотя ночные морозы доходили до –22 °С, но днем, даже в тени, термометр поднимался до +5,9 °С; в полдень на солнечном пригреве показывались пауки и мухи; в незамерзающих близ Дынь-юань-ина ключах плавали креветы и зеленела трава; по утрам слышалось весеннее пенье пустынного жавороночка. Все это обусловливалось затишьями при ясной, хотя и постоянно пыльной атмосфере; со второй же половины января опять задули ветры и наступили холода.

Верстах в двадцати к северу от фанзы Ян-джонза, среди голых песков, лежит довольно плодородная для здешних местностей лёссовая площадь, выгодная для пастьбы скота, но вовсе лишенная воды. Лет пятьдесят тому назад один богатый монгол вздумал выкопать здесь колодец и нанял для этой цели китайских рабочих. Последние приступили к делу и рыли усердно. Почва состояла из слоев лёссовой глины и чистого песка; камней или гальки не было вовсе. Когда прорыли землю до глубины 50 ручных сажен, то рабочие неожиданно наткнулись на очаг, сложенный из трех камней по древнемонгольскому обычаю, практикуемому при случае и доныне. Под очагом лежала зола, и земля была красноватого цвета – знак, что огонь на этом месте клали довольно долгое время. Испугавшись подобной находки, китайцы прекратили работу, так что колодец остался неоконченным и ныне, вероятно, опять уже засыпался. Положим, что цифра в 50 сажен преувеличена. Тогда возьмем среднюю величину из трех измеренных нами соседних колодцев. Получится 130 футов, и это будет, вероятно, глубина, на которой найден был очаг. Теперь спрашивается: сколько времени нужно было для наслоения этой толщи, принимая даже в расчет сравнительно быстрый ветровой нанос песка и лёсса? Когда жили люди, раскладывавшие найденный очаг, и кто они такие были?