Джузеппе Бальзамо (Записки врача) - Александр Дюма

«Так как вы уже успели поделить добычу, пусть каждый из вас подойдет к этому камню и положит деньги. И чтобы ни один из пятисот экю не пропал!»

Тем временем я пришла в себя в объятиях родителей.

«А теперь ступайте!» — приказал незнакомец разбойникам.

Бандиты повиновались и все до единого скрылись в лесу.

«Лоренца Феличиани! — окинув меня своим нечеловеческим взглядом, обратился ко мне незнакомец. — Можешь продолжать путь, ты свободна».

Отец и мать поблагодарили незнакомца, который знал меня, но которого не знали мы. Родители уселись в карету, я последовала за ними, но будто против воли: непреодолимая сила словно влекла меня к моему спасителю.

Он неподвижно стоял на прежнем месте, точно продолжая меня защищать.

Я смотрела на него до тех пор, пока не потеряла его из виду, но и после этого я еще некоторое время ощущала стеснение в груди.

Спустя два часа мы были в Субиако.

— Кто же был этот необыкновенный человек? — спросила принцесса Луиза, взволнованная безыскусным рассказом.

— Соблаговолите выслушать, что было дальше, ваше высочество, — отвечала Лоренца, — увы, это еще не все.

— Я вас слушаю, — кивнула принцесса Луиза.

Молодая женщина продолжала:

— Мы прибыли в Субиако через два часа после этого происшествия.

Всю дорогу мы говорили о странном спасителе, явившемся столь неожиданно, таинственно, словно это был Божий посланник.

Отец, более догадливый, чем я, предположил, что он глава шайки, орудовавшей в окрестностях Рима небольшими группами. Эти группы иногда выходят из подчинения, тогда верховный руководитель приезжает с проверкой и, будучи наделен полной властью, награждает, наказывает и делит добычу.

Несмотря на то что я не могла соперничать с отцом в опыте, подчиняясь своему внутреннему голосу, я находилась под влиянием чувства признательности и не верила, не могла поверить, что этот человек — разбойник.

В своих молитвах я каждый вечер просила Божью матерь помиловать моего неизвестного спасителя.

В тот же день я поступила в монастырь. Деньги были нам возвращены разбойниками, поэтому ничто не могло этому помешать. Я была печальнее обыкновенного и вместе с тем смиренна как никогда. Будучи итальянкой, да еще суеверной, я рассудила, что Бог пожелал принять меня чистой, что он хотел завладеть всем моим существом, что я должна остаться незапятнанной — вот почему Господь отвел от меня разбойников, порожденных, вне всякого сомнения, дьяволом, ведь это он стремился запятнать венец невинности, предназначенный Богу. Вот почему я со всем пылом устремилась навстречу уговорам моих наставников и родителей. Я под диктовку написала просьбу на имя папы римского об избавлении от послушания. Прошение составил мой отец в таких выражениях, словно я страстно желала как можно скорее стать монахиней. Его святейшество усмотрел в прошении горячее стремление к одиночеству души, пресытившейся мирской жизнью. Он удовлетворил просьбу, и послушание, которое обычно длилось год, а то и два, было для меня сокращено, в знак особой милости, до одного месяца.

Мне объявили эту новость. Она не причинила мне ни боли, ни радости. Можно было подумать, что все это творилось с трупом, от которого осталась одна оболочка, бесчувственная тень.

Две недели меня держали взаперти, опасаясь, что тяга к мирской жизни возьмет вверх. На рассвете пятнадцатого дня я получила приказание спуститься в часовню с другими сестрами.

В Италии монастырские часовни открыты для всех. Папа, наверное, полагает, что священник не должен отнимать Бога у верующих, где бы он ни являлся поклоняющимся ему.

Я взошла на хоры и села на скамью. Между зелеными занавесками, которые скрывали — вернее, создавали видимость, что скрывают, — решетку хоров, был довольно большой просвет, сквозь него была видна внутренняя часть храма.

Через это своеобразное окно в мир я заметила человека, одиноко возвышавшегося над простертой ниц толпой. Он смотрел на меня, вернее сказать, пожирал меня глазами. В эту минуту меня охватило странное чувство неловкости, мною однажды испытанное; какая-то сверхчеловеческая сила словно выманивала меня из моей оболочки, как когда-то мой брат притягивал магнитом иголки сквозь лист бумаги, дощечку и даже через блюдо.

Да, я была побеждена, порабощена, я не могла сопротивляться этой притягательной силе. Я наклонилась к просвету между занавесями, молитвенно сложив руки, а губы мои повторили, что подсказывало сердце:

«Спасибо, спасибо!»

Сестры с удивлением на меня взглянули; они не поняли ни моего движения, ни моих слов; они следили за тем, куда тянулись мои руки, куда смотрели мои глаза, куда был направлен мой зов. Они привстали со своих скамеек, заглядывая внутрь церкви. Содрогаясь, я тоже бросила туда взгляд.

Незнакомец исчез.

Они стали меня расспрашивать, я только краснела, бледнела и заикалась.

— С этой минуты, ваше высочество, — в отчаянии вскричала Лоренца, — я нахожусь во власти этого демона!

— А я ничего сверхъестественного в этом не усматриваю, сестра, — с улыбкой возразила принцесса, — успокойтесь и продолжайте.

— Да, это оттого, что вы не можете себе представить, какое ощущение я тогда испытывала.

— Что же вы испытывали?

— Полную власть демона надо мной: он овладел моим сердцем, душой, моим рассудком.

— Боюсь, сестра, что этот демон — не что иное, как любовь! — сказала принцесса Луиза.

— О, я не страдала бы так от любви; любовь не угнетала бы меня; любовь не заставила бы меня дрожать всем телом, как дерево во время бури; любовь не допустила бы дурной мысли, которая меня тогда посетила.

— Что это за дурная мысль, дитя мое?

— Мне следовало во всем признаться исповеднику, не так ли, ваше высочество?

— Разумеется.

— Так вот, вселившийся в меня демон шепнул мне, что я, напротив, должна соблюдать тайну. Вероятно, поступая в монастырь, монахини оставляют в миру воспоминания о любви, многие из них поминают какое-нибудь имя, взывая к Господу. Исповедник должен привыкнуть к подобным признаниям. Так вот, будучи такой благочестивой, скромной, невинной, не обменявшись ни единым словом ни с кем из мужчин, не считая брата, до той злополучной поездки в Субиако, переглянувшись с незнакомцем всего два раза, я вообразила, ваше высочество, что меня заподозрят в одной из интрижек, какие бывали до пострига у наших сестер с их оплакиваемыми возлюбленными.

— Это и в самом деле дурная мысль, — согласилась ее высочество Луиза, — но это еще довольно невинный демон, если внушает подобные мысли женщине, которой он овладел. Продолжайте.