Тетради для внуков - Михаил Байтальский

– Мрс, а что это за мера л-т? – недоумеваю я. – Неужели лагеротонн? По тонне на рыло – это здорово. Молодцы!

– Нет, л-т значит просто Л-опа-Т-а. Видишь ли, им ужасно хотелось выйти в знатные люди страны, они и поручили мне, как бывшему работнику устной газеты, осветить их достижения и сделать их достоянием масс. Ну, я и сочинила им эту надпись. А что, тебе не нравится? – и она глядит на меня сбоку… Губы ее дрожат – о, эта сдержанная, тонкая Марусина улыбка! Я готов сию минуту отдать за нее руку на отсечение. Но только левую, правая мне еще нужна: дописать кое-что и раздать пощечины, которые я еще должен разным гнатюкам.

Мы делаем еще несколько шагов по дорожке ОЛПа, и я вижу новую группу. Это высокие заместители высочайшего начальника лагеря во главе с ним самим за письменным столом. Тоже знакомые лица! И особенно вот это, главное, преследовавшее меня полжизни – и буквально, и фигурально, с миллионов портретов. Но лоб у него уже не низкий. Отраженный в зеркалах, он вырос до сократовой высоты. И глаза не желтые, как у тигра, а синие-синие, как небо Кавказа, и добрые-добрые, как у ласкового ребенка. И усы предобрые, и красный карандаш, добрый карандаш пишет на лежащих перед ним бумагах (в зеркалах отражаются списки фамилий) только две буквы: ВМ, ВМ, ВМ.

Ему подносят список за списком, и пока черный ангел с голубиными крыльями несет на вытянутых вперед руках очередной список, я успеваю прочесть на первой странице, после фамилий на "А", первую на "Б": Баглюк Г. Н… И добрая рука твердо пишет: ВМ.

А я – ведь это сон! – никак не могу вспомнить, что значит ВМ, хотя и во сне помню, что всегда отлично знал. И спрашиваю Марусю.

– В зависимости от бумаги, – говорит она, взглядывая на меня сбоку. – На данной бумаге они означают Высшую Меру – высшую меру милосердия, расстрел. А вот несут список писателей, увенчанных лаврами, и ты сам увидишь, что такое там ВМ.

На этот раз к письменному столу подходит – нет, подбегает – белый, весь белый ангел. Он подбегает на цырлах (простите невольный "лагеризм" – на цыпочках. А еще говорят: на полусогнутых). Пока принесенная им бумага лежит на столе, а добрые синие глаза скользят по ней, я успеваю прочесть несколько имен, первых по алфавиту: Ажаев, за ним… Знакомые все фамилии! Очень хотелось бы заглянуть в следующие страницы: на гы, и на кы, и на фы, и на шы… Но добрый карандаш уже вывел ВМ. И белый ангел почтительно уносит бумагу, но не в ту потайную дверь, куда уносили предыдущие списки, а в уголок зала, где стоит столик с альбомом и телефоном. В альбоме расписываются стоящие в длинной и совершенно немой очереди посетители, а по телефону, сладчайше улыбаясь, говорит приятным почтительным тенорком белый ангел:

– Дежурный архангел? Это Сволочников вас беспокоит. Резолюция такая: ВМ, Велю Миловать. Да-да, именно так: Ве-лю Ми-ло-вать…

Бегая на полусогнутых, он подносит Добрейшему синеглазому список за списком. В одном успеваю прочесть "Вышинский А. Я.", в другом, тщательно сложенном, лишь заголовок: "Академики, сотрудничавшие в раскрытии вражеских гнезд". Несут списки докторов и кандидатов исторических, философских и других наук – каждая наука отдельно, и над всеми склоняется сократовский лоб, и добрый красный карандаш выводит ВМ, и белый ангел поет в телефонную трубку, каждый раз извиняясь за беспокойство: "Да, да, ВМ, Велю Миловать…"

… Я просыпаюсь. По неведомому капризу памяти вспоминаю строки Некрасова: "Я книгу взял, восстав от сна, и прочитал я в ней: бывали хуже времена, но не было подлей…"

Писатели и журналисты, хлопочущие о реабилитации Сталина, сводят весь вопрос к его личности. А между тем они сами, сплоченные в касту его жрецов, составляют не менее обязательную часть культа, чем сам идол. Что идолище без жрецов? Кусок дерева.

Касты современности – не какой-то новый класс. Мне думается так: необходимость укрепления государства приводит (особенно при однопартийной системе) к сплочению некоего немногочисленного руководящего слоя, вышедшего из среды правящей партии. Они сплачиваются, нуждаясь друг в друге для удержания власти. Крепче всякого единомыслия (которое не может длиться десятилетиями) их объединяет общая причастность к власти, общая приверженность тому, кто их выдвинул. У них общие тайны – одной из этих тайн являются их привилегии. Однако термин "группа" или "клика" не передает, по-моему, существа дела: клика объединяется только вокруг личности. Каста же – вокруг трона, вокруг щита управления. Личность уйдет, а щит управления останется. И каста, облепившая его, останется и никому его не отдаст, хотя какую-то часть клики ушедшего она может извергнуть из своей среды. В целом же она устойчива и замкнута.

Все это отлично видно на примере ряда государств, провозгласивших свои собственные социализмы (что не помешало им повесить собственных коммунистов), например, Ирака или Сирии. Сколько переворотов, а у власти все та же военная каста! И солдаты верны своим генералам, хотя вчера вечером главой государства был генерал Ахмед, а сегодня на рассвете к кормилу власти встал генерал Абдул. Солдаты верны потому, что они получают жалованье и котловое довольствие независимо от засухи и саранчи. Их жалованье выколочено из крестьян, забота о которых стоит у генерала на пятом месте после забот о власти, армии, престиже и кармане. Разумеется, касту составляют не солдаты, а офицерство, все эти "свободные офицеры", без конца занятые одной только революцией. Таковы "профессиональные революционеры" в этих странах, где подавляющее большинство образованных людей состоит из офицеров и чиновников.

Другого типа пример – Китай. Страна, где самоограничение веками являлось основной формой национального самосознания, где идея государства, которое есть все, тогда как личность перед ним – ничто, веками пронизывала поведение человека; где эта идея при огромной численности населения почти автоматически перерастает в идею великого государства, исторически призванного править миром уже в силу своей "великости". В такой стране аппарат государства не может не быть главней всего, выше всего, сплоченней всего.

Момент упрочения государства (без чего на данном этапе обойтись невозможно) кажется мне моментом самого опасного и крутого поворота в жизни народов, обретающих свободу и независимость. Можно ли с точностью установить, когда именно социалистическая революция в Китае привела под рукой Мао ко всеохватывающему государству, диктующему своим гражданам каждый шаг: как жить, кого любить, кому верить, сколько детей иметь, кого ненавидеть и что считать самым важным на свете.

Каста носителей власти в Китае (они называют себя носителями идейности), за исключением самой верхушки, имеет в целом весьма небольшие привилегии. Но тем страшнее главная их привилегия – право распоряжаться чужой жизнью. И у этой власти, помимо армии и карательного аппарата, есть и массовая опора – несметные толпы ослепленных фанатиков. Все это хорошо известно. Но назовите – какой они класс, эта фанатическая масса, составляющая основание пирамиды маоизма?