Мы из Тайной канцелярии - Дмитрий Дашко

Иван, посчитав, что всё нужное он услышал, осторожно отошёл от палисадника. Мозаика в голове сложилась. Он в детстве слышал от своей бабушки о колдовском зелье, сварив которое, можно получить дар чувствовать и находить спрятанные клады. Похоже, племянник Алунтьевой всерьёз вознамерился зелье сие получить.

Елисеев был уже на полпути до Петропавловской крепости, как вдруг в голову его пришла мысль — что станется с Павлом Семёновичем, коли того арестуют за колдовство. Какие страшные муки поджидают Алунтьева, каким пыткам его подвергнут? Не то чтобы Елисееву было совсем жалко обоих чернокнижников, но будет ли наказание соответствовать преступлению? Соразмерны ли жизнь человеческая и кошачья? И переживёт ли второй удар Анна Петровна, когда выяснится, чем занимался её племянник?

Хорошенько поразмыслив, он повернул обратно.

Оба похитителя кошек оставались на прежнем месте, в садике.

Иван подошёл к калитке, заколотил рукояткой-кольцом. Отворил слуга-чернокнижник.

— По какому поводу будете?

— По важному, братец. Зови своего хозяина. Разговор к нему есть.

Слуга, не выдавая удивления, позвал Алунтьева. Павел Семёнович чувств сдержать не смог, его нижняя губа предательски задрожала.

— С чем пожаловали, сударь?

— Скажите, Павел Семёнович, Митридат жив? — сразу взял быка за рога Елисеев.

— Позвольте, а почему вы спрашиваете это у меня?

— Я знаю, что кот был похищен вашим слугой Родионом. Ищете клады, Павел Семёнович?

— Что?! Какие клады?! — с неприкрытым ужасом во взоре воскликнул Алунтьев.

— Разные. Митридат жив или мёртв, отвечайте.

Павел Семёнович оправился. Он с ядовитой усмешкой на челе вопросил:

— Шутить изволите?

— Какие тут шутки, сударь! Я прекрасно слышал ваш разговор с Родионом. Ведаю, что именно он украл кота и для чего. Если бы не Анна Петровна, я бы сразу донёс о вашем проступке в Тайную канцелярию.

— А пока, выходит, не донесли?

— Пожалел Анну Петровну. Она не заслуживает столь печальной участи. Говорите, что с котом?

— Господи, да что с ним станется?! Митридат у меня дома, в клетке. Жив-здоров, целёхонький. Мне лишь понадобилось несколько волосков с его шкуры. Можете забрать котейку. Только не сказывайте ничего тётушке, а я в свой черёд клятвенно обещаю больше не заниматься ничем предосудительным.

— Если с Митридатом действительно не произошло ничего страшного, я постараюсь замять эту историю. Только скажите, зачем вы ввязались в неё?

— Ответ прост: долги, милостивый сударь. Батюшка, царствие ему небесное, умирая, не оставил ничего, кроме долгов. Со временем всё только усугубилось. Колдовское зелье было последней попыткой хоть как-то расплатиться. Впрочем, давайте зайдём внутрь. Там я смогу рассказать более обстоятельно, а вы убедитесь, что Митридат по-прежнему изволит пребывать в добром здравии.

— Зайдём, — согласился Иван.

Аромат в доме Алунтьева стоял отвратительный. Пахло так, что Елисеев едва удержал рвотный порыв.

— Что это за чудовищные запахи? — воскликнул он, зажимая нос.

— Так пахнет зелье, о котором вы изволили слышать. Поверьте, я и сам с огромным трудом терплю его.

Иван осмотрелся по сторонам.

— Где кот? Я его не вижу.

— Клетка справа, скиньте с неё накидку.

Елисеев повернул голову и увидел покрывало, накинутое на что-то и впрямь очертаниями похожее на клетку. Обычно в таких держали птиц, но могла поместиться и кошка, коли ничего другого под руку не подвернулось.

Ещё на пороге он почувствовал фальшь в словах Алунтьева, но всё же хотел верить, что в этом человеке ещё осталась добродетель. Тем не менее, Иван оставался начеку.

Краем глаза он уловил движение Павла Семёновича. Тот хотел огреть юношу заранее приготовленной кочергой и нарочно отвлекал его внимание. Будь на месте Ивана кто-то другой, злодей вне всяких сомнений добился бы своего и размозжил ему голову.

Наставник учил Елисеева уходить от подобных ударов. Юноша уклонился, кочерга с треском воткнулась в стену мазанки. Алунтьев дёрнул своё оружие назад, Иван «помог» ему, пнув по выпиравшему пузу. Племянник улетел вместе с кочергой и приземлился на спину.

— Павел Семёнович, неужто я душегуба в тебе пробудил? — покачал головой Елисеев.

— Чтоб ты сдох, гадёныш! — прошипел с пола Алунтьев.

Он на что-то надеялся, и очень скоро Иван узнал, на что именно. В комнату ворвался Родион. Увидев распростёртого на полу хозяина, садовник, ни слова не говоря, накинулся с кулаками на канцеляриста. И тут же взвыл от боли. Иван решил больше не чикаться с мерзавцем и ловким захватом сломал Родиону руку.

От нестерпимой муки тот упал рядом с хозяином и принялся кататься по полу с диким нечеловеческим криком.

Юноша сдёрнул покрывало. Клетка была пуста.

— Где Митридат? — яростно спросил он у Алунтьева, который лёжа наблюдал за его действиями.

— Сдох твой Митридат. Сварили мы его. Иначе зелья не получишь.

— Оно того стоило, Павел Семёнович? Лучше бы ты повинился, а не стал на меня с кочергой кидаться. Глядишь, что-нибудь бы придумали.

— Не верю я тебе, сокол ясный. Сдал бы ты меня да Родиона моего Ушакову. А уж там нас бы за колдовство живота порешили. Давай, зови своих. Арестовывай. Я своё отбоялся.

Связав обезумевшего от боли Родиона и хмурого, но спокойного Алунтьева, Иван принялся обыскивать дом. Главная улика нашлась на кухне — там находился чан, наполненный до краёв мутным зельем. Юноша взял половник и зачерпнул им немного зловонной жижи. При этом со дна всплыла кошачья голова, очевидно, принадлежавшая пропавшему Митридату.

Тут Иван не выдержал. Его стошнило прямо на кухне.

Весь зелёный, пошатывающийся, он выскочил на свежий воздух, понимая, что ни секунды более не может находиться в этом проклятом доме.

Мимо проходил патруль гвардейцев. Елисеев криками подозвал их, объяснил, что он из Тайной канцелярии.

Командовавший патрулём сержант выставил около дома часового, чтобы туда не проникли воры или возможные сообщники Алунтьева (уверенности в том, что Павлу Семёновичу помогал только Родион, у Ивана не было). Солдаты остановили несколько крестьянских подвод. На них Елисеев и доставил обоих злодеев прямиком в крепость.

Потом был обстоятельный доклад, после которого Ушаков заявил, что лично проведёт допрос преступников, а Максимка Окунёв принялся старательно замачивать кнут и греть палаческие клещи.

Смертельно уставший Иван прошёл в свою клетушку, плюхнулся на стул.

— Лихо ты, — восхищённо сказал Турицын, наслышанный о «подвигах» Елисеева.

— Свезло, — пожал плечами юноша.

Вечером, когда они возвращались домой, Иван увидел возле Невы горько рыдавшую девчушку лет семи, с ног до головы укутанную в платок. В руке у неё была корзинка, из которой доносилось тихое попискиванье.

Елисеев подсел рядом с ребёнком.

— Чего ревёшь?

— Кошка окотилась. Маменька послала меня котят утопить, — размазывая по лицу сопли вперемешку с грязью, сказала девчушка. — А они хорошие…

— Нут-ка, покажи, — попросил канцелярист.

— Гляди, дяденька.

В корзинке копошились трое котят. Один был иссиня-чёрного цвета.

Покопавшись в карманах, Иван вытащил медный пятак.

— Держи. Это тебе.

— За что, дядечка? — искренне изумилась девчушка.

— Котят у тебя покупаю. Вместе с корзинкой, — сказал он и, забрав покупку, пошагал.

— Ты куда? — крикнул ему в спину Турицын.

— К Алунтьевой, ненадолго. Ты, Вася, без меня ужинать не начинай.

Глава 9

Прошла неделя. Иван по-прежнему корпел за конторкой, переписывая бумаги. Вечерами с Турицыным играл в карты или просто бродил вдоль берега, любуясь красивой Невой и скучая по папеньке с маменькой.

Денег было мало, до очередной выдачи жалованья оставалась ещё уйма времени. Если бы не доброхотство хозяина квартиры, Елисееву пришлось бы голодать, перебиваясь с хлеба на воду. Но много ли надо для полного счастья человеку молодому и подающему надежды? Иной раз можно насытиться и свежим, чуть солоноватым морским воздухом Балтики.

Птицы поют, деревья шумят, здоровье отменное, к службе пристроен… Остальное наживётся.

События последних дней укрепили его дружбу с Турицыным и Хрипуновым. Последний к тому же считал себя премного обязанным Елисееву и готов был отдать за него жизнь. Иван такой жертвы требовать не собирался. Скорее наоборот, относился к подобным порывам с известной долей неодобрения. Ничего особенного он, по своему разумению, не сделал.

Любой другой поступил бы тем же образом, говаривал юноша, на что Хрипунов резонно отвечал, что кто-то другой сдал бы проштрафившегося канцеляриста в суровые длани правосудия, не забыв при сём акте передачи усугубить в глазах Фемиды вину несчастного.