Командир сильных духом - Борис Зюков

Запомнилась его первая фраза:

- Ну, как там Пенза? Тоскует дивчина по гарным очам твоим?

Признаться, я не ожидал такого обращения от человека, который вначале показался мне строгим и хмурым.

Медведев улыбнулся. По-товарищески, словно мы давно уже знакомы, взял за плечи и повел к поваленной сосне.

- Присаживайся, - сказал, - потолкуем о житье-бытье. Рассказывай, как устроился, как ребята? Отдохнул хорошо?

И от этой непринужденности, от этого простого обращения с подчиненным мне стало как-то особенно хорошо. Захотелось открыть человеку душу. Я рассказал о себе, о том, как застала меня, помощника машиниста паровоза, война в Ковеле, как эвакуировались в Пензу, как добивался отправки на фронт и как готовился в Москве к разведывательной работе.

Медведев внимательно слушал, не перебивал. Потом сказал:

- Знаешь, я тебя таким именно и представлял.

- Значит, вам было все известно обо мне?

- И о тебе, и о других ребятах, с которыми ты прилетел.

Спустя некоторое время я узнал, что, еще в Москве, Дмитрий Николаевич знакомился с документами кандидатов в будущие разведчики. Нужно было обладать огромным опытом знания людей и тонким чутьем, чтобы суметь, не видевшись с человеком, безошибочно сделать выбор.

- Знаешь ли ты, какую работу тебе предстоит выполнять?

- Нас готовили к разведке, - отвечал я. - Но одно дело быть "разведчиком" в Москве, а другое - здесь.

- Да, ты прав. Здесь будет все по-другому. Там ты ходил среди своих, не подвергая себя никакому риску. А здесь окажешься в необычном мире. Немцы - они для тебя будут ясны: это враги, хотя и немец немцу рознь, к ним надо присматриваться, может встретиться полезный человек. Иное дело население. Вот встретишься с человеком и не знаешь, кто он тебе - друг или недруг, что на сердце у него, какие мысли в голове. И зачастую самому, без добрых советов и указаний придется выпутываться в сложных обстоятельствах.

Медведев посмотрел мне в глаза и, видимо уловив в них неуверенность, добавил:

- Но ты не огорчайся. Я ведь тоже помню себя таким. На заре юных лет мне захотелось повидать батьку Махно. Прикинулся кучером и повез одного нашего человека к махновцам. Они думали, что человек этот заодно с анархистами, а он был чекист. Приехали на хутор, и тут я, по неопытности, чуть себя не выдал. И кому, - Дмитрий Николаевич рассмеялся, - ребенку, девочке, которая сразу же распознала во мне лжекучера. Правда, все обошлось благополучно. Но вывод я тогда сделал для себя на всю жизнь: к каждой кажущейся легкой операции, к каждому шагу разведчик обязан себя готовить тщательно. - Он помолчал. - Уверен, что из тебя выйдет хороший разведчик.

- Постараюсь!

Мне захотелось спросить, когда я получу первое задание. Но Дмитрий Николаевич опередил меня:

- Тебе, наверно, не терпится в город? Придется подождать. Побудь в отряде, похлебай партизанской болтушки. Пообвыкни".

Не только Гнидюк, но и другие партизаны, горячие головы, рвались к немедленной схватке с врагом. Широко известный ныне легендарный советский разведчик Николай Иванович Кузнецов тоже готовился начать активные действия. Буквально через несколько минут после приземления он докладывал Медведеву, что хорошо подготовлен, прилично стреляет и может беспрепятственно действовать в городе. Но Медведев терпеливо охлаждал его пыл, он умел сдерживать людей до той поры, пока они глубоко не прочувствуют всей ответственности поручаемого им дела и не смогут вложить в очередную операцию всю страстность долго сдерживаемого боевого порыва. Выслушав Кузнецова, он с участием, спокойно сказал, что нужно продолжать подготовку - познакомиться с местными жителями, условиями жизни на оккупированной территории. Все это займет довольно много времени. Не нужно спешить.

Кузнецов помрачнел. Но Медведев лучше других знал, что разведка не терпит поспешности: малейшая оплошность может привести к провалу - гибели человека и большого дела, которое готовили многие. Про себя он считал, что разведчик, как и сапер, не имеет права на ошибку, ибо она стоит жизни, зачастую не только ему одному.

После каждого возвращения разведчиков командир часами беседовал с ними обо всем ими виденном и слышанном, не упуская ни малейших подробностей. Он просил Кузнецова переводить ему статьи из немецких газет и журналов, попадавших в отряд, и, пожалуй, лучше любого ровенского жителя или немца был в курсе всех новостей.

Кузнецов рвался в город, но Медведев по-прежнему не торопился, считая, что еще рано, и ни в коем случае не соглашался отпускать его:

- Кем-кем, а Паулем Зибертом мы рисковать не имеем права. Подумайте, Николай Васильевич, сколько людей трудилось над вашей подготовкой и сколько труда положили вы сами. И все это может пропасть зря из-за какой-нибудь ничтожной оплошности. Согласен, что вы превосходно владеете немецким языком. Согласен, что в Ровно к вашему приезду все готово. Но не почувствуют ли гитлеровцы вас чужаком в своей среде, инородным телом? Вам же никогда не приходилось вращаться в такой среде. Думаю, вам необходимо устроить нечто вроде выпускного экзамена - свести с глазу на глаз с вашими будущими "коллегами". Надо бы раздобыть "длинного языка", по возможности, старшего офицера, выяснить, какое впечатление вы на него произведете. К тому же сейчас нам такой "язык" необходим и для общей информации.

...Командование собралось в штабном шалаше. Началось обсуждение операции. Было известно, что по шоссе Ровно - Костополь движение довольно оживленное: проходило немало легковых машин со старшими офицерами. Кто-то предложил устроить обычную засаду. В обе стороны от нее расставить наблюдательные посты. Как только один из них увидит подходящий объект, тотчас даст красную ракету - сигнал приготовиться.

- Но ведь там местность открытая, возможности хорошо замаскировать засаду нет. Да и красная ракета насторожит фашистов, - сказал Медведев. Нет. Не годится.

Предложили перекрыть шоссе лентой с шипами и таким образом остановить машину.

- А если на шипы наедет вовсе не та машина, которая нам нужна?

Предлагали кавалерийский налет и еще несколько хитроумных замыслов. Медведев улыбался - романтика! - и безжалостно их отвергал. После долгого обсуждения и споров был принят замысел Кузнецова - "подвижная засада"...

По шоссе Ровно - Костополь двигались три подводы, на которых разместились партизаны, одетые кто как придется, но с белыми нарукавными повязками полицейских. На первой ехал Кузнецов в форме гитлеровского офицера. Вся эта "процессия" представляла обычную для оккупированных районов картину: полицаи во главе с фашистским офицером направляются в какое-то село громить жителей за непокорность.