Убийство по расписанию - Алексей Макеев

Доронин важно выпятил нижнюю губу. Отставил фужер, так и не пригубив из него вина, и выжидательно уставился на собеседника, рассчитывая на продолжение повествования. Лобанов сам всегда выдвигал конструктивные предложения, а Доронину только оставалось одобрять или не одобрять их. Как правило, он предпочитал первый вариант, но старался при этом, что называется, держать марку.

– Дело принимает нежелательный оборот, Альберт. Очень нежелательный. – Лобанов пристроил во рту сигарету и щелкнул зажигалкой. – Поначалу у меня вообще была мысль свернуть все. К черту этих баб! Что, мы другого источника не найдем, что ли? А они пусть сами кувыркаются в своем дерьме... Но потом я передумал. Терпеть не могу отступать.

– И что решил? – осторожно ввернул Доронин.

– Как я понял, мент этот, Аникеева назвала его полковником Гуровым, просто знакомый Завладской. – Лобанов глубоко затянулся. – Думаю, никто за ним реально не стоит. Копает он себе потихонечку, и хрен с ним, пусть копает. Особо близко мы его ни к чему не подпустим. Просто надо держать ухо востро. Звякни Валету, скажи, если легавый сунет свой длинный поганый нос в «Эдельвейс», пусть ему там организуют достойную встречу. Более того... – Илья криво усмехнулся. – Его стоит слегка пугнуть.

– Мента?

– Конечно, мента. Кого же еще? Пошукай по своим каналам, узнай, кто он такой, где бывает, и люди Валета организуют на него маленькое покушение. Желательно прямо сегодня, Альберт. Мочить его пока излишне, а вот заставить призадуматься – самое то. Пусть не лезет, куда не надо.

Доронин запустил руку в густую светлую шевелюру и сделал несколько энергичных движений ото лба к макушке. Обычно идеально уложенная волосок к волоску прическа растрепалась.

– Это можно сделать, – задумчиво произнес он, с тоской посмотрев на недоеденную им утку по-пекински. К тому моменту, когда Лобанов уйдет, фирменное блюдо ресторана совсем уже остынет. – Только я не понял, зачем это нужно, Илья. Мент до нас еще не добрался, и неизвестно, доберется ли вообще, а мы заранее собираемся его разозлить. Вроде как сами привлечем к себе лишнее внимание. Разве нет?

– Черт возьми, Альберт! – Лобанов нервно дернул рукой, и столбик пепла, сорвавшийся с кончика его сигареты, упал на белую скатерть. – Включи мозги наконец. У тебя полностью отсутствует перспективное мышление? Ты думаешь, этому Гурову потребуется много времени на то, чтобы дознаться о деятельности нашего фонда? Да сама Завладская расколется, едва он прижмет ее к стенке. Или затащит в койку. Ты ведь в курсе, как она падка до этого дела?

– Ей и самой известно далеко не все. – Доронин попытался реабилитировать себя в глазах собеседника.

– Откуда ты знаешь? С ее слов? Я уже сто раз говорил тебе, Альберт: не нужно считать кого-то глупее себя. Лично я намерен прямо сейчас наведаться к Завладской.

– А если она не дома?

– А где ей еще быть? – Сделав несколько быстрых глубоких затяжек, Лобанов погасил сигарету в девственно чистой пепельнице. – А ты не тяни время и звони Валету. Я не буду один кувыркаться в этой карусели. Лады?

– Лады, – согласно кивнул Доронин и, заметив, что Лобанов поднимается с диванчика, поспешно предложил: – Может, перекусим? Чего ты гоняешься на голодный желудок. А я прямо при тебе и позвоню Валету.

Лобанов окинул взглядом стол. Действительно, в последний раз он ел лишь ранним утром, а расположенные перед ним яства выглядели очень аппетитно. Однако, наткнувшись глазами на китайские палочки, Илья презрительно скривился:

– Я не умею пользоваться этими ветками. Нормальных, человеческих, приборов тут нет?

– Могу попросить для тебя вилку. И закажешь, что хочешь.

Лобанов взглянул на часы. Он чувствовал, что время поджимает, а в отличие от старого приятеля, бывший уголовник ставил дело выше насыщения собственного желудка. В целом ему даже претил весь образ жизни Доронина. Порой Илья сожалел о том, что когда-то прикрыл задницу друга и отмотал срок за них обоих в гордом одиночестве. «Академия» пошла бы Альберту на пользу. Возможно, он тогда бы почаще включал голову и поменьше проводил времени с телками в ресторане или за своими излюбленными шахматами.

– Позже перекушу, – бросил он.

Застегнув пиджак, Лобанов стал надевать перчатки. Доронин наблюдал за его действиями и машинально подумал о том, что, как и в момент приветствия, дружеского рукопожатия не будет. Подобная манера при встречах и расставаниях была не в стиле Лобанова. Однако Альберт счел необходимым тоже подняться из-за стола. Холодную утку он уже все равно есть не станет, и, когда вернется Марина, придется ограничиться только вином и десертом. Обед был безнадежно загублен.

– Да, и что касается самого тебя, – снисходительно произнес Лобанов, поднимая глаза на шефа. – Если будешь общаться с легавыми, старайся вести себя естественно. Не суетись. Предложи сыграть в шахматы, например. И, главное, не зевай. Любой нормальный психолог, а менты – это в первую очередь психологи, без особого труда поймет, что это у тебя нервное.

– Я учту. – Доронин был задет за живое, но постарался не подать виду. В эту самую секунду ему и захотелось зевнуть. Он сдержал себя. – А ты особо не лихачь, Илюха. Наломаешь, не дай бог, дров, как в прошлый раз...

Лобанов подозрительно посмотрел на него, но решил воздержаться от лишних комментариев. По-братски похлопав Доронина по плечу, он сдвинул портьеру в сторону и вышел из кабинки.

Вторник. 12 часов 49 минут

– Чем занимается этот фонд? – Гурову показалось, что он ослышался.

Все это время Цаплин излагал, как по писаному, собранную по «Эдельвейсу» информацию. Он занял пассажирское место в «Пежо» рядом с Гуровым и старательно отмахивался от табачного дыма. В отличие от полковника, майор никогда не курил и вообще очень педантично относился к собственному здоровью. Хотя такое отношение не было личной инициативой самого Цаплина. Оно было продиктовано его женой. Майор постоянно ходил с компактным металлическим термосом, куда каждое утро супруга наливала ему какую-то заваренную траву, и делал определенное количество глотков строго по часам, он периодически смазывал виски разными тибетскими маслами, а в кармане брюк неизменно таскал с собой одну или даже две иголки ипликатора Кузнецова, чтобы в нужный момент поколоть ими подушечки пальцев для снятия стресса. Все это тоже придумала жена майора, что служило постоянным предметом насмешек со стороны коллег Цаплина. Но он никогда не обращал особого внимания на их безобидные уколы.

– Вы меня совсем не слушали, Лев Иванович? – Он достал из внутреннего кармана пуховика термос и стал скручивать крышку.

– Да нет, я слушал, Яша. Более того, я все прекрасно понял. – Гуров выбросил окурок за окно, и тот мягко приземлился в большой пушистый сугроб. – Усыновление и удочерение детей за границей, когда от них тут безнравственно отказались родные мамаши... Дело очень нужное и, я бы даже сказал, благородное. Меня не сильно удивит даже тот факт, что «Эдельвейс» тесно сотрудничает с первой городской больницей, а в частности, с отделением Завладской. Думаю, на поверку так и окажется. Ничего криминального. Вроде бы...

– Но... – подхватил мысль полковника младший по званию товарищ. Он сделал несколько мелких неторопливых глотков отвратительно пахнущего напитка, непроизвольно заставив Гурова поморщиться.

– «Но» – это Валет, Яша. – Полковник хлопнул себя по колену. – Вот оно самое большое «но», которое меня настораживает. Какое отношение к столь высокому благородному делу, как забота о детях, может иметь такой прожженный уголовник, как Борис Щетинин?

– Он – начальник службы безопасности «Эдельвейса», я ведь вам уже говорил.

– Я помню. Но именно это и странно, Яша. Ты не находишь?

– Нахожу, – честно признался тот.

Термос с настойкой вновь исчез в его кармане.

– Тебе удалось выяснить, как Щетинин вышел по УДО? – спросил Гуров, слегка меняя тему разговора.

– Проверенной информации нет, Лев Иванович. Только кое-какие слухи...

– Какие?

– Щетинин состоит в родстве с тем самым Ромашовым, главой районной администрации, о котором меня также спрашивал полковник Крячко. – Цаплин никогда не пользовался никакими записями. Он обладал отличной тренированной памятью. – Первая жена Ромашова, ныне покойница, к слову, у нее был рак груди, – двоюродная сестра Щетинина. Мужчины тесно общались, можно сказать, находились в хороших, дружеских отношениях. Когда Щетинина посадили, Ромашов еще не был главой администрации. Он никем тогда не был. На заводе на каком-то работал, что ли... Могу выяснить более точно, если хотите. Так вот, я не могу точно сказать, содействовал ли Ромашов УДО Щетинина, но поговаривают, что вроде как содействовал, однако в «Эдельвейс» его устроил именно Ромашов. Это совершенно точно.