Кошка Фрося и другие животные (сборник) - Мария Штейникова

Чтобы закрепить результат, решила ноутбук починить. Так ведь мужчины крепче любят. Когда – вуа-ля! – и все в доме починила. А муж на диване со скипетром и державой. В смысле с пультом и рюмкой коньяка. И на людях называть его САМ. Приходят сантехники, к примеру, а ты выходишь в шортах зимой, накинув только оренбургский пуховый платок, и говоришь: «САМ по хозяйству отъехал. Будет в течение часа». И даешь распоряжения. А САМ спит после обеда. Встает, а дом уже с одной стороны подкопан и висит. Муж с разбегу заскакивает в валенки и тулуп и бежит в пургу руководить. А ты тут ни при чем, ты в шортах.

Так вот, за ноутбук. Я активный пользователь Интернета. Даже в шортах. Вооружившись кредиткой и перечитав весь Интернет на эту тему, я решила нанести на процессор своего ноутбука термопасту. Вскрыла. Фу, пылищи-то. Протерла тряпочкой. Всплакнула над забившимся во внутренности ноутбука мехом ушедших в рай котиков. Собралась, тряпка, нашла, где у него процессор. Нанесла пасту. Посидела, сделала то же самое с другими выступающими частями, кажется, это была видеокарта и еще что-то. Решила, что хуже точно не будет. Охлаждать надо по максимуму. Вечером муж скорбел, ноутбук охладился так, что не включался никакими способами. Я тщательно дефилировала в шортах, прерывая гробовое молчание лишь: «Может, мать?» Муж смотрел на меня глазами раненого хомяка. Северный мост, точно, это северный мост!

Но время лечит. Даже лучше шорт. Вчера мне пришло в голову сделать из скороварки самогонный аппарат. САМ долго смотрел то на меня, то на шорты, прикидывая, вероятно, что ему дороже обходится. Сказал:

– Завтра поедем на выставку в город. Засиделась ты у меня.

Любовь и другие животные

Я говорила, что бабулечка бросила курить? Так вот, следующая серия – у бабулечки новый дед. Ванька. Мама приезжает, бабулечка с порога говорит:

– Ну, ты как из одного места на лыжах, прости хосподи. Мы с Ванькой на концерт собрались, а ты тут нарисовалась, хрен сотрешь. Если хочешь, жди – я часа на три сбегаю. Утром была «скорая». Приступ сняли. Посмотри, подводку ровно нарисовала?

Пришел Ванька – старше ее, местный Ричард Гир, ни одной морщины. Мама ему комплимент, а он:

– Так Нина уж два года как умерла.

Бабулечка говорит:

– Светлана, у тебя во сколько автобус? Счетчик мне успеешь завязать, чтобы не мотало? Ты уж поезжай, доченька, пораньше, а то я вдруг че-нибудь не то скажу.

Кот от такой вульгарщины собрал чемодан и переехал из города в деревню, к моей сестре Нюшеньке. Устроил себе Кубу в бане. И девки голы, да не какие-то, а наши, православны, крепки телом белым да кулаком смелым. И выпить есть с кем. Бабы сказывают, ейный, сестрин муж Серега – еще то животное. Сказывают с ужасом и стыдом. И мужей подкаблучных под столом досадливо в орешник понужают. Вечерами кот сидел в косоворотке и тулупе у дома на бревнах, славянофильствовал, в газетку самосад заворачивал. Сам-то кот не курил, все Сереге. Философствующие интеллигенты вообще странные. Серега так и говорил: «Ебнутый ты какой-то, Вася». И страшно трогал огромной ручищей по телу туда-сюда.

Бабулечка часто звонила справиться о коте. Ее интересовали два вопроса: завел ли кот баруху и не похудел ли. Надо сказать, что первые дни кот испытывал страшные перегрузки, поскольку приходилось пережевывать пищу самому. От этого на животе из одного кубика стали смутно проглядывать два. Деревенские кошки тоже считали кота некондицией, прозвали поэтом и готовы были дружить только на волне жалости. Кот не знал, что такое дружить. До сих пор ему этого делать не приходилось. Кошки как одна показывали ему усмешку номер восемнадцать – «презрение» и уходили в клуб «Чердак». На модный дискач, караоке, стрипкот-шоу. Лакать сухой мартини из самогона с парочкой плавающих мышат. Ждать одиноких прекрасных принцев с кроватью и горошиной.

Подсел Серега с черепахой.

«Джеронима Захарна», – представилась черепаха.

«Василий», – сказал Василий.

Оба уставились в звездное небо.

– Ебнутые вы какие-то, – гоготнул Серега. – Совсем гармошка не играет. Тьфу.

Гастрономическое

У нас от зимы скукоживаются двери, и им становится велик дверной проем. Чтобы сохранить второй этаж, который от хлопанья дверьми уже который раз пытается улететь в теплые страны, муж приклеивает на дверные проемы круглые мягкие прокладки из ИКЕА, чтобы дверям было мягше хлопать. Шпицы думают, что прокладки наклеены для того, чтобы их выедать. Теперь у них игра. Муж лепит, шпицы выедают. Муж проигрывает и от того срывается на сладком. А потом ходит и тревожно задирает майку перед зеркалом. А шпицы сладко чавкают прокладками и улыбаются. Им очень вкусно. Мужу грустно. Сладкому никак. Его нет.

Однажды, когда я еще была молода и красива, иными словами – не замужем, ко мне пришла крыса. Пообщаться. Я предложила ей салату, но она была на диете и слизала только майонез. На следующий день я заколотила дыру в полу бруском. Хотела показать крысе, что меня нет дома. Крыса не поверила, поскольку сама женщина. На скорую руку перекусила бруском и вышла, до смерти перепугав кота. Кот был русский голубой. Кличка Парламент. Это крысу каждый раз очень сильно смешило. Она смеялась грузным смехом, и складки на ее животе вздрагивали при каждом новом взрыве хохота. Было понятно, что у крысы хорошо развиты легкие и пресс. А также то, что она давно общается с людьми и котами.

Кот орал, вонзившись в табурет, потел и боялся спуститься пописать. Крыса старалась не замечать его вонючий вой. Во-первых, не культурно, во-вторых, не уходить же из гостей, не отобедав. Пока я кромсала салат на нас двоих, она лежала перед телевизором на диване. Листала один и тот же туалетный журнал про селебрити и, разглядывая фотки Джонни Деппа, много говорила со мной про Ванессу Паради. Мол, что он в ней нашел? «Так себе. Мог бы и лучше найти. И зубы у нее не так широко расставлены, как у меня, да ведь?» Я говорила: «Да ведь». «Можно я пока хоть постер съем?», – со слезами на глазах просила крыса. Душевная женщина. И графа любит.

За все время, пока мы с ней общались, я на нервах связала пятиметровый шарф. А потом она ушла, так как почувствовала, что привязывается. Написала записку, что она интимофоб и я сама во всем виновата. Просила складывать журналы в туалет, а майонез оставлять на столе, можно прямо в банке. Я написала, чтобы она сама катилась подальше. Так у нас завязалась переписка. «Если Джонни зайдет, не говори ему, где я, хорошо?» – писала мне крыса. «Хорошо, – отвечала я, – одевайся теплее, в подвале холодно». И укладывала рядом с майонезом шарф. Кот от ужаса превратился в русский голубой табурет. «Спасибо огромное за шарф, – писала крыса, – очень вкусно». «На здоровье, – отвечала я, – таблетки от изжоги в верхнем ящике стола».

А потом мы с котом скоропостижно съехали с той квартиры, так как у нас случился всемирный потоп. Крысы в списках спасенных я не нашла. Как оплакивают крыс, даже самых близких, я не знала. Лишь каждый раз скорбела над майонезом. Недавно я где-то прочитала, что Джонни Депп теперь с какой-то новой крысой. На фотографии они радостно ели майонез и закусывали шарфиками от Лакруа.

– Зубы хороши, ими можно легко вспахать поле, – заглядывает муж через плечо. – А шарфики у тебя вкуснее получаются.

Я говорю:

– Да уж, судя по скорости, с которой ты их жрешь. Опять потерял?

– Стащили, – оправдывается муж.

Шпицы в этот момент чавкают чем-то очень вкусным.

Про стресс

Кошка Фрося часто в стрессе. Это и понятно – звезда. А когда ты звезда, то неадеквата вокруг сразу в разы больше. И тогда – избушку на клюшку, а мы с Фросей едем в «Ашан» за терапией. Говорю:

– Встретимся в овощном.

И Фрося ходит анонимная, и ее толкают тележками в попу, но не со зла. Фрося любит пойти в рыбный и понаблюдать, как убивают карпов. Карповая коррида увлекает. Где еще в реальности увидишь, как молотком по башке? Развлечение не для неврастеников, зато хорошо снимает стресс нормальным кошкам и начинающим маньякам. Можно даже попросить завернуть и, если кто-то сильно достал, убить на досуге самой. «Жаль, что в продаже нет мышей, – говорит Фрося. – Я бы взяла дюжину горячего копчения».

А те, кто с личностными проблемами, сразу проходят в заморозку, выбирают креветки, по десять минут смотрят на третью в пятом ряду и пытаются представить, как она приняла смерть и что бывает тем, кто съел святую креветку. И так скорбят весь путь от сковородки до унитаза. И дают себе клятвы. А потом снова едят вкусные креветки и шепчут: «Господи, опять!» Я согласна, есть креветки ужасно грустно. У них такие печальные глаза.

Гораздо проще обстоят дела с филе минтая. Невозможно определить, где филе, а где минтай. Приходится верить табличке и мужчине в пластиковом халате с бензопилой.

– Отпилите нам два кэгэ, – скорбно просят неврастеники. – А это точно минтай? А где у него глаза?

Неврастеникам всегда нужно заглянуть своей жертве в глаза. И может, даже влюбиться и потом страдать.