Москва в огне. Повесть о былом - Павел Бляхин

Со стороны работниц послышались хотя и робкие, но язвительные замечания в адрес оратора:

— Антирес общий, да карман разный!

— Наши мужчины нам не помеха!

Маруся шепнула мне на ухо:

— Им и без свободы неплохо!

Елена Егоровна была явно недовольна и делала мне знаки, призывая к столу. Но я решительно отмахнулся. Нет, я дождусь выступления знаменитого эсеровского Солнца и посмотрю, что будет дальше.

Надо сначала послушать и Анну Петровну, — кажется, она еще не пришла.

Поборницы женского равноправия выступали одна за, другой, зазывая в свой союз домашних работниц, обещая им «культурное обхождение», мирное сожительство и другие блага.

В один голос с хозяйками выступила и настоящая прислуга, та самая, что сидела в президиуме рядом с Еленой Егоровной. Говорила она нескладно, но искренне, так, как думала.

— Послухайте меня, подружки, я повариха, а не какая-нибудь буржуйка или, скажем, хозяйка.

В зале стало тихо. Дамы снисходительно заулыбались, даже уголки тонких губ председательствующей слегка дрогнули. Маруся подалась вперед и застыла.

А повариха продолжала:

— Я, подружки, надысь вошла в ихний союз, — она ткнула пальцем в сторону дамы с лорнетом, — и мне сразу стало легче дышать. И насчет прибавки жалованья договорились, и касательно хорошей обувки и фартука. Моя хозяйка помягчала, перестала лаяться, даже свое платье мне подарила. Платьишко, знамо дело, старенькое, паршивенькое, а по мне — с худой овцы хоть шерсти клок, и то ладно…

Защитительная речь поварихи, видимо, не очень понравилась дамам, улыбки на их лицах быстро погасли, зато работницы повеселели, частенько фыркая в ладони. Дама-председательница брезгливо морщилась, порываясь остановить оратора, но сдерживалась: ей было неудобно нарушить «демократию».

Речь поварихи закончилась призывом к работницам вступать «в ихний союз»:

— Записывайтесь, подружки, все равно хуже не будет. А хозяйкам придется маленько утихомириться. Ну, а в случае чего, мы их сами приструним. Слобода так слобода, чего ж тут церемониться! Так я говорю ай нет?..

Повариху проводили аплодисментами, работницы хлопали изо всей силы, а дамы — лишь кончиками пальцев. Повариха, красная от волнения, села на свое место, рядом с толстой дамой. Та зло сверкнула на нее заплывшими глазами и отодвинулась.

Вспыльчивая Елена Егоровна, не дождавшись моего выступления, попросила слово.

— Пожалуйста, Елена Егоровна! — с видимым удовольствием сказала дама-председатель. — Прошу внимания, господа… гм… товарищи. Выступает член правления Союза домашней прислуги. Она сама тоже прислуга… и, как видите, пришла к нам…

Аудитория затихла. Работницы насторожились и шумно подались вперед, вытянув шеи.

— На свободу, товарищи женщины, мы все согласны! Все трудящиеся борются за свободу. На равноправие я тоже согласна. Чем женщина хуже ай дурнее мужчины? Ничем! И я говорю: да здравствуют свобода и равноправие!

Взрыв аплодисментов поддержал оратора.

Я стал опасаться, что и Елена Егоровна может скатиться на позиции либерально-буржуазных поборниц равноправия. Но она вдруг резко оборвала аплодирующих женщин и, повернувшись лицом к председательнице, разразилась гневной тирадой:

— На все я согласна! И на свободу, и на равноправие согласна, а на союз с вами не согласна! У нас, трудящихся женщин, есть свой союз — Союз домашней прислуги!

Дамы растерянно притихли. Толстуха откинулась на спинку кресла. Длинное лицо председательницы вытянулось и стало еще длиннее. От удивления у нее даже полураскрылся рот. А Елена Егоровна бушевала:

— Зачем мы пойдем в ваш, буржуйский союз? Какие такие общие интересы у прислуги с хозяйкой?! Возьмем, к примеру, вас, Ксения Петровна, — она указала пальцем в сторону дамы с лорнетом. — На вас работают кухарка, горничная, швейцар, кучер, лакей Иван. Я его хорошо знаю. Он рассказывал, как вы живете. У вас только птичьего молока не хватает, от еды стол ломится, а вином хоть в ванне мойся. Все вы в шелках да в бархате ходите. Это вы сюда только попроще нарядились и то вон забыли золотую змею с руки стащить…

Работницы закатились смехом, а председательница испуганно сдернула со стола руку с браслетом. Дамы зашумели:

— Демагогия!

— Личное оскорбление!

— Хамство! Призовите ее к порядку!

— Большевичка!

Но Елена Егоровна так разошлась, что остановить ее было невозможно.

— Нечего тут шуметь! — прикрикнула она на разбушевавшихся дам. — Большевиками нас не запугаешь! Они за народ стоят. А вы, мадам председатель, прежде чем призывать к равноправию, перестали бы помыкать своей прислугой. Они у вас как рабы живут. Свободного часа не имеют, пятки вам чешут! А жалованье какое платите? На что вы наших девушек толкаете?

— У других тоже не лучше! — раздалось с места.

— Праздников нет!

— На улицу гонят!

— А я о чем говорю? — подхватила Елена Егоровна. — Нас за людей не считают! Шагу не шагни без разрешения барыни! А вы толкуете о равноправии!

— Мы говорим о равноправии женщин с мужчинами! — взвизгнула наконец толстая дама, побагровев до ушей. — Ви фульгарны есть, фрау!

Елена Егоровна всплеснула руками:

— Пожалуйте вам, равноправие с мужчинами! О каких мужчинах вы говорите, мадам? Наши мужчины такие же бесправные и голые, как мы сами. А насчет вас, Амалия Федоровна, я тоже кое-что скажу. Вы не знаете, куда деньги девать, а прислуге в рот смотрите, каждый кусок считаете, за разбитую чашку втрое дороже штрафуете. Это что, равноправие?

Толстая Амалия в ужасе вскинула руки:

— О майн готт!

Дамы вскочили с мест, кричали что-то, стучали ногами, старались заглушить голос оратора.

Председательница яростно звонила в колокольчик:

— Я вас лишаю слова! Личное оскорбление!

— Тише! Тише! Дайте ей говорить! — протестовали работницы, подступая к столу. — Дайте говорить!

— Ага, обиделись! Вашу личность затронули! Не желаем в ваш союз — и кончено! — Елена Егоровна стукнула ладонью о край стола и отошла в сторону.

Шум, крики, рукоплескания слились в трескучий гул, от которого звенело в ушах.

К столу подошел высокий красивый мужчина в очках и умоляюще поднял руки, как бы взывая к всевышнему:

— Товарищи! Гражданки!

Шум постепенно затих. Неожиданное появление мужчины несколько охладило разгоряченные головы.

Дама-председательница обрадовалась ему, как спасителю.

— Позвольте предоставить слово представителю партии социалистов-революционеров товарищу Солнцу!

— Просим! Просим! — живо отозвались дамы с мест.

Работницы с любопытством разглядывали неожиданного оратора. Это был в самом деле красавец мужчина, в элегантном костюме с черным бантом вместо галстука.

Я забеспокоился: что-то будет? Куда он поведет слушателей? Кого поддержит? И, как назло, кроме меня, никто не пришел от комитета. Обещанная Анна Петровна тоже не явилась. Можете себе представить, как я волновался и с каким вниманием слушал эсеровское Солнце. В самом деле — что за странная кличка? Какой надо быть самовлюбленной особой, чтобы присвоить такое лучезарное имя!

Все же надо признать, что новый оратор сразу приковал к себе внимание. Женщины слушали его затаив дыхание. Куда мне тягаться с ним! Между тем Елена Егоровна, разыскав меня глазами, делала пальцами призывные знаки, указывая на оратора: готовься, дескать.

Эсеровское Солнце тоже оказалось поборником женского равноправия и всей силой своего красноречия обрушилось на Елену Егоровну. Оратор осмеял ее за «примитивное» понимание «высокой идеи равноправия», ядовито отчитал за «грубость и неуважение» к почтенному собранию, за неумение отделить личное от общественного, «свободу от разнузданности».

Обрадованные поддержкой оратора, дамы с злорадным торжеством поглядывали в сторону Елены Егоровны, а та стояла у стены, красная от гнева.

Как бы собираясь заключить в свои объятия всю аудиторию, оратор простер руки вперед и закончил речь сладчайшим призывом к миру и согласию без различия классов и привилегий:

— Женщинам нечего делать! Они все угнетенные, все одинаково жаждут свободы, равноправия, счастья!..

Бурная овация.

Даже Маруся приподнялась было со стула, собираясь аплодировать, но, глянув в мою сторону, сконфузилась и снова села.

Я был немало смущен. Как теперь повернешь настроение наэлектризованных женщин? Как опровергнешь демагогию «красавца мужчины»? Станут ли меня даже слушать после такого оратора? Все же я решил сказать свое слово и направился было к столу президиума.

Однако что там случилось?..

На месте Солнца уже стояла высокая, стройная женщина в скромном синем костюме, свет падал на нее сверху, и пышные волосы затеняли лицо.