Избранное - Юрий Куранов

Дед остановился и ликующим взглядом посмотрел на огромного рыжего парня в косоворотке, с малиновым от загара и силы лицом, с огромными руками, которые оттягивали плечи, как гири.

— Ух ты, зверь!

Парень услышал. Посмотрел на деда и успокоительно подмигнул.

— Молодцовец! В самую инператорскую гвардию, — сказал старик.

— Жаль его, стервеца, туда, — сказал дед. — К бабам бы его, а тут на войну. Ну уж ничего. Вернется, выйдет он оттуда, эх и покажет он им, хвостатым душегрейкам, жизнь-малину.

Олег схватил цыганку за руку и хотел ускользнуть в толпу. Но дед заметил, прищурился, подошел.

— А ты чего тут под заборами гоняешь?

— Я так, я посмотреть, — сказал Олег.

— Не видел?

— Не видел, — сказал Олег.

— И верно, не видел, — согласился дед. — Но не тужи, увидишь. Не такое, брат, увидишь. А Сашка где?

— Да вот ищу я его. Мама велела.

— Чего она велела? Здесь, что ли, искать? — Дед оглянул площадь. — Нет его здесь. В деревню сбегай погляди. Скажи, пусть не дурит, завтра вместе к военкому пойдем. Что же уж теперь, и старых красных гвардейцев на войну не пускать? Нет такого права. — Дед посмотрел на старика.

— Нет, нет, нет, — согласился старик.

И тут площадь колыхнулась. Изнутри ее вдруг поднялось движение. Все вскочили, все заспешили в разные стороны. Дед замер и пристально посмотрел туда, в сутолоку.

— Кого, кого это там? — вскочила с земли толстая рябая женщина в сбившемся на шее платке.

— Бьют, айда… кого, поди, — сказал из-под телеги татарин. — Бьют, украл.

— Неужто уж, сатана, в такой день воровать пошел? — всхлипнула женщина.

— А ишо бы ему и не украсть? Самый день, — сказал татарин и повертел в руке пустую чашку.

— Ох уж и бить бы его не надо, — сказала женщина.

— Кого украл, чего языком мелешь, — сказал татарину пожилой мужик в рубахе и в домотканых толстых штанах. — Припадок, поди, кого в таку жару хватил. А ты — украл.

Где-то в стороне зашептались резвенько старухи. Рябая женщина прислушалась и села на землю.

— Баба ребенка родила, — сказала она успокоенно.

— Так среди народу, гляди-ко, милая, и разрешилась? — спросил какой-то женский голос.

— Войне конец хороший будет, — сказал пожилой мужик. — Это уж точная примета.

— Кирилл! — испуганно шепнула цыганка и кинулась в сторону, под мерина. Она спряталась под задними ногами и тихо засмеялась. Мерин переступал, но не трогал цыганку.

Высоко подняв бороду, длинно шагал огромный старый цыган туда, на шум. Он прошагал мимо и влез в толпу, разгребая ее руками.

— Айда, пошел, — зло сказал толстый татарин, не поднимая жирного века. — Ишь, черный сатана, — и швырнул в цыганку лепешкой.

Та выскочила из-под мерина, схватила лепешку и потащила Олега в давку.

Протиснуться сквозь давку было невозможно. Цыганка встала на четвереньки и, торопливо работая руками, побежала меж сапог, ботинок и босых ступней. Олег тоже встал на четвереньки и юркнул в пыль, и в скрип, и в суету.

Кто-то наступил ему на ладонь босой ногой, сапогом уперлись в ухо. Какая-то старуха охнула и села Олегу на спину толстым мягким задом и все лицо закрыла широкой юбкой. Олег выскользнул из-под юбки. Его пхнули коленом. Наконец Олег заметил, что чаща ног редеет и впереди уже виден свет, люди не суетятся там, впереди, а очистили широкий круг.

Посреди круга в белой вышитой рубашке стоял плотный, среднего роста мужчина. Поднятой рукой удерживал он толпу и что-то говорил спокойным, деловитым голосом. Другой рукой он укреплял на земле высокую треногу с фотоаппаратом. Рядом стояла девушка с полевой черной сумкой через плечо и уже выстраивала очередь.

Олег оглянулся и увидел цыганку. Она сидела на земле и без всякого любопытства смотрела на фотографа. Она почувствовала на себе взгляд и улыбнулась Олегу. Махнула рукой и крикнула:

— Пошли!

Олег подошел к ней.

— Куда нам? — спросила цыганка.

— А вон, — Олег махнул рукой в сторону деревни.

В это время черная рука взяла цыганку сверху за шиворот, подняла и утащила. Олег только увидел большую спину бородатого цыгана и услышал его непонятные, быстрые, сердитые слова.

— Ты иди, приду! — крикнула цыганка и взвизгнула, словно ее ущипнули.

Олег выбрался из толпы и зашагал в деревню.

Деревня была пуста. Не было в ней ни движения, ни шума. И казалась она покинутой. Но ворота и калитки были аккуратно затворены. Ставни на избах закрыты, чтобы в горницах, как чистая колодезная вода, сохранилась за день ночная прохлада. А двери были раскрыты. И поэтому чувствовалось, что хозяева не бросили деревню, а ушли по какому-то важному делу и скоро вернутся.

Увидел издали Олег только Беднягу. Бедняга шел через дорогу к своему дому и нес в руке что-то вроде шеста. Он шел походкой человека, вернувшегося с охоты.

Дома дяди Саши не было. Олег вышел на крыльцо. Он постоял, глядя на солнце, на облака, на гусей, разгуливающих по озеру без присмотра, и тут заметил, что на пороге мельницы кто-то сидит.

Это сидел дядя Саша. Он сидел, положив локти на колени. Он перочинным ножиком стругал палку. Нож вспыхивал в его руке от каждого движения, и медленно кружились, падая, длинные белые стружки. Они раскачивались на лету, словно таяли. Дядя Саша пусто смотрел перед собой. И хотя веки его не были сомкнуты, чудилось, что сидит он с закрытыми глазами и смотрит куда-то внутрь себя. Лицо его постарело, будто он долгие дни и ночи шел утомительной, длинной дорогой и теперь только присел отдохнуть, а идти еще далеко.

Олег остановился внизу среди ромашек, не зная — окликнуть пли нет. Кто-то тронул его за плечо. Олег обернулся и увидел цыганку.

— Он? — спросила цыганка.

Олег кивнул.

— Пускай он сидит, — сказала цыганка и потянула Олега за рукав. — Не видишь разве: на сердце у него печаль-разлука. Пойдем.

Они постояли под мельницей и пошли в село. Они шли горячей землей вдоль реки, а над ними стояли, быстро перебирая в воздухе крыльями, жаворонки. Жаворонки пели там, под солнцем, и смотрели вниз, в рожь, где между высокими лиловыми колосьями шли мальчик и девочка. Мальчик шел в коротких штанишках, было ему лет тринадцать, и шел он, о чем-то размышляя. А девочка была чуть повыше и чуть постарше его, в золотом запыленном, но сияющем платье. По спине ее рассыпались жесткие черные волосы. Она смотрела вокруг широкими, узко посаженными глазами, и останавливалась иногда, и глядела мальчику в спину, словно припоминала — кто это. Глаза ее становились тогда уже и поблескивали из глубины.