Картахена (2-е изд.) - Лена Элтанг

Вернемся в две тысячи восьмой. Марки, украденной у хозяина отеля, не обнаружилось ни на теле капитана, ни в его комнате. Поскольку нет сомнений в том, что именно Диакопи охотился за сицилийской ошибкой, вывод может быть только один: у наследника был партнер, и в конце истории марка попала к нему. Я проверил по своим каналам: марка существует в единственном числе, и в Италии ее больше нет.

Можно ли допустить, что Диакопи, охотившийся за маркой, доверил бы свой секрет постороннему? Ясно, партнер был не просто партнером. Это мог быть его сын, мы ведь знаем, что у него был незаконный ребенок. L’acqua corre, e il sangue tira! Вот здесь ты, пожалуй, была права, сказал я Петре, сидевшей с таким видом, будто я ковыряюсь у нее в зубах перочинным ножом.

Но одной вещи ты не учитываешь. Того, что пианист Фиддл, уехавший из отеля одним из первых, был вовсе не Фиддл. Может, ты не видела его документов в ящике своего стола? Настоящий Фиддл давно умер и похоронен на ноттингемском кладбище. О чем это говорит? О том, что парень жил в отеле под чужим именем. Так же, как его покойный отец. И в то же самое время.

— Я все это и без вас знаю! Говорю вам: ночью я прочла его книгу и поняла, что во всем ошибалась.

— Глупая бамбина, ты просто не можешь его забыть. Почему, явившись в деревню, он первым делом пошел к твоей матери? Может, он приехал сюда по твою душу. Может, ты слишком многое раскопала. А теперь увидел, что ты стала комиссаром, щелкнул зубами и уехал ни с чем.

— Вы меня вообще не слушали. — Девчонка поднялась со стула и уставилась на меня с негодованием. — Мне все равно, как зовут этого человека и кто он такой. Мне нужен блогер по имени ливийский флейтист. И я его найду, даже если для этого нужно будет идти пешком отсюда до самой Ливии.

Маркус. Понедельник

По сути, добру служит абсолютно все, записал Маркус в рабочий блокнот, вернувшись в мотель и устроившись в столовой с чашкой кофе. Та же месть (воплощенное зло, казалось бы) может вызвать чувство жалости, от которого к прощению один шаг. Для того чтобы попасть на Запад, нужно очень долго идти на Восток. Теперь, когда признание, которого он тщетно добивался от Вирги, получено от светловолосой синьоры, можно работать дальше. Не стоит жалеть, что я ушел из дома Понте так поспешно, не узнав подробностей.

Я и сам знаю, как все было.

Дождливое утро на холме, английские дети, сворачивающие белые палатки, женщина, забравшаяся в заросли крестовника, чтобы перерезать веревки и завязать новые узлы, способные распутаться мгновенно, как шейный платок уличного фокусника. Она знала, что капитан приходит на обрыв после полудня, но ей нужно было дождаться закрытия лагеря, чтобы никто из школьников не вздумал воспользоваться лестницей. Он представил себе, как синьора ходит в лагерь на работу, варит рис в котле, моет посуду, поглядывает на календарь и ждет. Поэтому Ли Сопра живет так долго, до третьего мая.

Он оторвался от блокнота, поглядел на небо за окном и подумал, что к двум часам дня нужно добраться до гавани, как обещал. По дороге он подумает, как лучше построить разговор с Пеникеллой. В гавань он пойдет пешком.

— Вы не стали заказывать ланч. Не любите оладьи с черникой?

Он вздрогнул от голоса Колумеллы за спиной, оглянулся и увидел, что столовая опустела. В честь праздника на хозяйке было черное платье и медальон со святым Эуфизио, удобно лежавший в ложбинке между грудями.

— Нет, я просто не голоден. — Он вежливо улыбнулся, но хозяйка продолжала стоять, сунув руки в карман фартука. Солнце светило ей в лицо, и медальон на груди пылал чистым красным золотом.

— Я все-таки принесу вам порцию, со сливками и джемом. Хорошо?

— Хорошо. И еще чашку кофе.

Он снова уставился в блокнот, чувствуя, что окрепшее солнце щекочет ему затылок. Что за вздорный, пустой, напрасный разговор получился вчера на автобусной станции? Почему Виви не сказала ему ни слова правды?

Она могла бы сказать: я уезжаю, потому что больше не могу приходить в «Бриатико». Новый хозяин рощи наглухо запер калитку, а потом заложил собачью дыру камнями и скрепил цементом. В деревне начали болтать, что в поместье появляются призраки, и он забеспокоился, что в его рощу никто не пойдет работать. Не сам же он будет собирать свои оливки. Теперь туда можно спрыгнуть только с парашютом.

Почему я сам не сказал ей ни слова правды? Я мог бы сказать: «Бриатико» вместе с угодьями, апельсиновой рощей, гротами и ручьями принадлежит клошару по прозвищу Пеникелла, а значит, и тебе, иначе к чему весь этот клубок совпадений? В такой клубок всегда воткнута спица счастливого финала. Пойдем, я познакомлю тебя с твоим дедом.

— Муж говорит, я должна подготовить вам счет? — Хозяйка подошла к столику с горячим кофейником. — Сегодня к полудню?

— Да, если не трудно. — Он отвечал, не поднимая головы от блокнота.

— Как насчет бутылочки бароло, отметить вашу сделку?

— Какую сделку? У меня есть планы, к сожалению. Я собираюсь навестить своего друга в гавани.

— У хозяина холма не должно быть друзей в гавани. — Она наклонилась так низко, что золотой медальон выскользнул из ложбинки и затанцевал у него перед глазами. — Ваш друг подождет, все знают, что лодка не тронется с места до того дня, как зима настанет посреди лета.

— Я хотел бы закончить свою мысль, — он кивнул на блокнот.

— Да бросьте вы ломаться, англичанин. — Она придвинулась еще ближе, теперь жесткое кружево фартука царапало ему подбородок. — Закончим эту мысль вместе. Ставлю бароло из своего личного погреба. Я угощу вас на любой манер, от римского до миланского, задом и передом, с черникой и без, а если у вас хватит сил, то напоследок мы займемся