Великая охота - Роберт Джордан

– Ты – Возрожденный Дракон, – тихо произнесла она. – О, умереть ты можешь, но не думаю, чтобы Узор позволил тебе погибнуть, пока плетение с тобой не кончено. С другой стороны. Тень лежит ныне на Узоре, и кто скажет, как она влияет на плетение? Все, что ты можешь, – следовать своей судьбе.

– Я – Ранд ал'Тор, – прорычал он. – Никакой я не Возрожденный Дракон. Я не буду Лжедраконом!

– Ты тот, кто ты есть. Будешь выбирать или стоять тут столбом, пока твой друг умирает?

Ранд услышал скрежет собственных зубов и заставил себя разжать челюсти. Что бы символы ни значили для него, они могли с тем же успехом быть совершенно одинаковыми. Надпись вполне могла быть отпечатком цыплячьих лапок. Наконец Ранд остановил выбор на том знаке, где стрелка указывала влево, потому что направлена она была в сторону Мыса Томан. Стрелка в этом символе пронзала окружность, она вырывалась на волю, как того хотел он сам. Ранд едва сдержал смех. Исход зависит от таких незначительных вещей, а на кону в этой игре стоят все их жизни.

– Подойдите ближе, – обратилась Верин к остальным. – Будет лучше, если вы станете поближе. – Они подчинились, лишь на миг заколебавшись.

– Пора начинать, – сказала она, когда отряд собрался вокруг Камня.

Отбросив плащ за спину, Верин приложила ладони к колонне, но Ранд видел, как она следит за ним уголком глаза. Он слышал нервные покашливания и перешептывания солдат вокруг Камня, Уно выругал кого-то замешкавшегося, вяло пошутил Мэт, громко вздохнул Лойал. И Ранд призвал пустоту.

Сейчас это оказалось легко. Пламя поглотило страх и гнев и пропало почти тотчас, едва он мысленно сформировал его. Пропало, оставив ничто – и сияющий саидин, мучительный, болезненный, от которого выворачивало нутро, дразнящий, соблазнительный. Ранд… потянулся к нему… и тот наполнил Ранда, оживив его. Юноша и мускулом не шевельнул, но почувствовал, словно дрожит от напора Единой Силы, хлынувшей в него. Сам собой возник символ, стрела, пронзившая окружность, плавая вне пределов пустоты, столь же твердый, как и вещество, в котором он был высечен. Он пустил ток Единой Силы через себя к символу.

Символ замерцал, мигнул.

– Что-то происходит, – сказала Верин. – Что-то…

Мир мигнул.

Железный замок закувыркался по полу фермерского дома, и Ранд выронил горячий чайник, когда в дверях обрисовалась громадная фигура с бараньими рогами на голове, а за ее спиной была темень Ночи Зимы.

– Беги! – крикнул Тэм. Блеснул его меч, троллок опрокинулся, но, падая, успел уцепиться за Тэма, потянув за собой.

У двери столпилось еще больше облаченных в черные кольчуги фигур, человеческие лица изуродованы звериными рылами, клювами, рогами, странно изогнутые мечи вонзились в пытающегося подняться на ноги Тэма, маятниками закачались топоры с шипами, кровь алела на стали.

– Отец! – вскрикнул Ранд. Выдергивая из ножен на поясе нож, он перепрыгнул через стол, кинувшись на помощь отцу, и вновь вскрикнул, когда первый меч пронзил его грудь. Изо рта запузырилась кровь, и в голове зашептал голос: "Я опять победил, Льюс Тэрин". Мигнуло.

Ранд изо всех сил удерживал символ, смутно слыша голос Верин:

– … не совсем… Хлынула Сила.

Мигнуло.

После женитьбы на Эгвейн Ранд был счастлив и старался не поддаваться настроению, когда ему временами случалось думать, будто жизнь его должна была быть иной, в чем-то большей. Новости из внешнего мира приходили в Двуречье с торговцами и с купцами, приезжавшими за шерстью и табаком, и всегда – вести о новых бедах, о войнах и о появляющихся повсеместно Лжедраконах. Был год, когда не появились ни купцы, ни торговцы, а вернувшись на следующий год, они сообщили, что возвратились армии Артура Ястребиное Крыло или же их потомки. Говорили, что прежние государства уничтожены, что новые хозяева мира, которые использовали в битвах посаженных на цепь Айз Седай, снесли Белую Башню и засыпали солью землю, на которой стоял прежде Тар Валон. Больше не стало Айз Седай.

Все это мало коснулось Двуречья, мало что изменило в жизни двуреченцев. Все равно нужно было сеять хлеб, стричь овец, ухаживать за ягнятами. Тэм, прежде чем лечь в землю подле своей жены, успел понянчиться с внуками и внучками, покачать их на колене, а старый дом на ферме оброс новыми комнатами. Эгвейн стала Мудрой, и большинство считало, что оказалась она даже лучше прежней Мудрой, Найнив ал'Мира. Но как бы искусна она ни была, ее снадобья, так чудесно лечившие других, еле-еле удерживали в Ранде жизнь, едва не уступая той хворобе, что, видимо, постоянно угрожала ему. Приступы меланхолии и подавленности становились все тяжелее, мрачнее, и он бесился, понимая – это не то, что все думают. Когда на него находило, Эгвейн боялась все больше, так как порой, когда он впадал в самое мрачное состояние духа, случались странные вещи – грозы с молниями, а она, сколько ни слушала ветер, их не слышала; лесные пожары. Но она любила его, ухаживала за ним и удерживала в здравом уме, хотя кое-кто и ворчал, что Ранд ал'Тор безумец, и причем опасный.

Когда Эгвейн умерла, он долгие часы сидел один подле ее могилы, побитая сединой борода промокла от слез. Хворь вернулась, он чах с каждым днем; мизинец и безымянный палец на правой руке отвалились, и еще один палец на левой, от ушей остались одни шрамы, и люди бурчали, что от него воняет гнилью. Его угрюмость стала еще беспросветней.

Однако, когда дошли ужасные вести, никто не отказался от его помощи. Троллоки и Исчезающие, и твари, и в самом кошмарном сне не снившиеся, вырвались из Запустения, и новые хозяева мира были отброшены, невзирая на всю ту мощь, которой обладали. Так что Ранд взял свой лук, для которого у него хватало пальцев натягивать тетиву, и захромал с теми, кто отправился на север, к реке Тарен, с мужчинами из всех деревень, со всех ферм и изо всех уголков Двуречья, взявшими кто лук, кто топор, кто рогатину, кто мечи, годы ржавевшие на чердаках. Ранд тоже прихватил меч, что обнаружил после смерти Тэма, меч с цаплей на клинке, хотя и не знал, как с ним обращаться. И женщины тоже шли, неся на плечах то оружие, что сумели для себя сыскать, шагали плечом к плечу с мужчинами. Некоторые посмеивались, говоря, что у них какое-то странное чувство, будто уже было раньше похожее. И у Тарена народ Двуречья встретил захватчиков: бесчисленные шеренги троллоков, ведомые жуткими Исчезающими под мертвенно-черным знаменем, которое словно пожирало свет. Увидев это знамя, Ранд подумал, что безумие вновь овладевает им, потому что ему почудилось, будто для этого-то он и был рожден – сражаться с этим знаменем. Он посылал в него каждую стрелу, так точно, как позволяли его мастерство и призванная им пустота, нисколько не тревожась, что троллоки пробиваются через реку, что по обе стороны от него погибают мужчины и женщины. И один из троллоков пронзил его мечом, а потом, воя от жажды крови, вприпрыжку устремился в глубь Двуречья. И когда Ранд лежал на берегу Тарена, глядя, как полуденное небо словно наливается мраком, и дыхание его становилось все медленнее, он услышал, как голос произнес: "Я опять победил. ЛьюсТэрин". Мигнуло.

Стрела-и-круг исказились в параллельные волнистые линии, и он опять отразил их. Голос Верин:

– … правильно. Что-то… Сила бушевала. Мигнуло.

Тэм как мог утешал Ранда, когда Эгвейн после недолгой болезни умерла всего за неделю до свадьбы. Найнив тоже старалась утешить юношу, но она сама была потрясена, так как со всем своим искусством не имела никакого представления, что же погубило девушку. Все время, пока Эгвейн умирала. Ранд сидел у ее дома и во всем Эмондовом Лугу не было места, куда мог он спрятаться и не слышать ее криков. Он понял, что оставаться здесь ему больше не под силу. Тэм дал Ранду меч с клинком, отмеченным знаком цапли, и хотя и не объяснил, как к двуреченскому пастуху попала такая вещь, но научил Ранда обращаться с ним. В день расставания Тэм вручил Ранду письмо, которое, как он сказал, поможет Ранду вступить в армию Иллиана, обнял юношу и сказал: "У меня никогда не было другого сына, и я не хотел другого. Если сможешь, возвращайся с женой, как я, мальчик, но так или иначе – возвращайся".

Правда, деньги у Ранда стащили в Байрлоне, как и рекомендательное письмо, и чуть не украли и меч, а еще юноша встретил женщину по имени Мин, которая рассказывала ему такие дикие, просто безумные вещи о нем самом, что он счел за благо в конце концов оставить город, лишь бы сбежать от нее. Со временем скитания привели его в Кэймлин, и там искусство владения мечом открыло ему дорогу в Гвардию Королевы. Иногда он ловил себя на том, что заглядывается на Дочь– Наследницу, Илэйн, и в такие моменты в голове у него начинали бродить странные мысли: что, мол, совсем не так все должно быть, что в его жизни должно быть нечто большее. Илэйн на него, естественно, и не смотрела; она вышла замуж за принца из Тира, но брак этот не выглядел счастливым. Ранд же был всего-навсего солдатом, бывшим пастухом из маленькой деревеньки далеко-далеко к западной границе, и только линия на карте, и не более, связывала эту деревню с Андором. Кроме того, у Ранда была недобрая слава, он прослыл человеком, подверженным приступам буйства.