Воспоминания самоубийцы. Надиктовано Духом Камило Кастело Бранко - Ивона Ду Амарал Перейра

Одетый в лохмотья, с босыми ногами, покрытыми мозолями от постоянного контакта с камнями и дорожной пылью, без рук, с все еще растрепанными, непричесанными волосами, какими мы видели его из Зловещей Долины в невидимом мире, с чертами лица, похожими на те, что мы знали в потустороннем мире, больной и нервный, страдающий от странной болезни, мучающей его трахею и глотку, что часто приводит к мучительным кризисам с высокой температурой и потерей голоса, без семьи, потому что когда-то в Лиссабоне он оскорбил свой семейный круг, в котором родился, честный и любящий, данный ему провидением, чтобы в его добродетельном окружении питаться доброй волей для честных свершений, бедный, несчастный, даже голодный, потому что в прошлом не был верным хранителем материальных благ, доверенных ему небесами, а растратил их, используя для извращения своих нравов; неграмотный, хотя когда-то был студентом в Коимбре в прошлой жизни, не использовал для благородных целей богатую интеллектуальную культуру, которой был наделен, позволив себе впасть в непродуктивность и деградировать до грубости нравов и моральной неспособности к совершенствованию как себя, так и своих ближних.

То, что я видел теперь, был уже не тот Марио, чье блестящее красноречие и обширный словарный запас очаровывали товарищей по лечебнице, а несчастный нищий, просящий милостыню у прохожих. Это было социальное падение, низведенное до самого низкого и горького уровня, и поэтому я разрыдался от сострадания и тоски. Но рядом со мной Рамиро де Гусман улыбался растроганно, пытаясь утешить меня светлыми словами:

— Ты преувеличиваешь, Камило! Мы не видим руин в этом бедном доме или в этом изувеченном теле, а видим возрождение души, принадлежащей бессмертию, которую огонь искреннего раскаяния подстегнул к благородным свершениям. Глубоко раскаявшись в своем дурном прошлом, как ты можешь помнить, Марио сам начертал план искупления, который ты здесь видишь, так как самоубийство через повешение привело к нервному заболеванию и недостаточности вибраций гортанного аппарата, поскольку его периспритическое тело было сильно затронуто последствиями этого поступка… что показывает, что все это прискорбное настоящее является результатом его собственного прошлого, а не наказанием сурового или немилосердного судьи, желающего отомстить. Ты говоришь, что видишь руины?… Что ж, из этих руин, которые огорчают твой взор, для твоего друга Марио Собрала забрезжит заря нового прогресса, потому что, восстанавливаясь, он выплачивает бесчестный долг, который приковывал его к галере раскаяния, реабилитируя себя перед самим собой и перед законами, которые он нарушил… Кроме того, думаешь ли ты, что он здесь заброшен, оставлен только на милость человеческих созданий?… Ты ошибаешься… Разве он не ученик Легиона Служителей Марии?… Разве не принадлежит к Госпиталю Марии Назаретской? Ты должен помнить, что такое воплощение — это подходящее лечение для тяжелых случаев, подобных его случаю, и возвышенная хирургия, которая быстро приведет его к выздоровлению…

Разве брат Теокрит не следит за его шагами? Разве смотрители и медсёстры Больницы и Отделения, к которому я принадлежу, не оказывают ему любящую помощь, заботясь о нём как о тяжелобольном, ежедневно укрепляя его мужеством и надеждами, всегда новыми и более прочными, с возвышенным стремлением помочь ему преодолеть тяжкие несправедливости, вызванные в его судьбе поступками, совершёнными им самим против добра?…

Я часто навещаю его, как делаю это сейчас, верный своим обязанностям, и направляю его дух, нередко, к нашим астральным пунктам неотложной помощи, чтобы подкрепить его, оживляя флюидические энергии в его периспирите, дабы он мог выдержать испытания, которые наметил себе, без чрезмерного изнеможения… Кроме того, ты не знаешь, что он сохраняет смирение, которое помогает ему достичь победы в своих намерениях… Он действительно чувствует себя счастливым, поскольку в глубине своего сознания уверен, что так, каким ты его видишь, он исполняет священный долг бессмертного гражданина, чья судьба — достичь созвучия с гармоничными вибрациями закона добра и вселенской справедливости.

Я замолчал, смиренный и задумчивый, размышляя о неотложных решениях, которые должен был принять. Де Гусман положил прозрачные руки на лоб бывшего ученика Теокрита, передавая ему флюидические энергии, облегчающие его одышку. Я сосредоточенно молился, прося любящую Правительницу нашего Легиона даровать облегчение моему былому товарищу по несчастьям. Закончив щедрое воздействие, благородный друг сказал:

— Провидение открывает нам пути славы, дорогой друг, в плодотворной борьбе среди слёз и возможностей искупления… И на этом пути оно дарует раскаявшимся кающимся компенсации, которые они обычно не способны оценить, находясь в физическом теле…

Он повернулся к углу дома, который я не осматривал, занятый сценой с перевоплощённым Марио, и указал на фигуру, которая, скромная и молчаливая, присматривала за больным, штопая прорехи на уже изношенной одежде, и сказал:

— Видишь эту бедную женщину?… Ты не можешь себе представить работу искупления, которая, перед взором возвышенного Учителя, совершается в самых глубинах её души, столь же раскаявшейся, как душа Марио, среди шипов крайней бедности и борьбы, столь тяжёлой, сколь достойно переносимой…

Я всмотрелся, растроганный и заинтересованный проникновенным тоном благородного наставника. Возле входной двери, единственной в этом нищенском жилище, ища немного света, который помог бы ей в скромной работе, которой она занималась, я увидел темнокожую женщину, бедно, но опрятно одетую, на вид около пятидесяти лет. Её спокойное лицо излучало простоту и смирение. Удивлённый, я спросил заботливого наставника:

— Я не знаю её… Кто это?…

— Сделай усилие, Камило… Войди в вибрационные волны её мыслей, которые развиваются в работе воспоминаний, и посмотри, что произошло около сорока лет назад, то есть в то время, когда Марио вернулся на Землю…

Я повиновался, заинтригованный, пока женщина подходила к больному, давая ему гомеопатическое лекарство и заботливо приподнимая его голову, после чего вернулась к работе. Вокруг неё тишина способствовала проявлению воспоминаний. Вечерело, и бразильское солнце заливало запад своими жгучими праздничными золотыми лучами, освещая небосвод тысячами коралловых отблесков. Женщина думала и думала… В её мозгу образы поднимались взволнованно в причудливой последовательности, в то время как я, испуганный и растроганный, читал и понимал, как по поучительной книге, открытой перед моими глазами:

— Марио родился в публичном доме… Его мать, не смирившаяся с материнством, увидев, в довершение несчастья, удручающее уродство и ребёнка, не способного издавать радостные крики новорождённого, полузадушенного спазматическими сокращениями, словно железные руки хотели преждевременно задушить его, пришла в ужас и разразилась плачем, отвергая чудовище, которое она зачала. Это была несчастная грешница, для которой материнство было помехой её свободе. В спешке она доверила жалкое дитя бедной прачке, жившей по соседству и честно трудившейся в тяжёлых условиях бедности, пообещав ежемесячно вознаграждать