Покуда я тебя не обрету - Джон Ирвинг

– Я видел все твои фильмы, все до единого, и по многу-многу раз! – восхищенно признался Торстен Джеку. – Я не стану пересказывать, что говорят про тебя мои друзья, зачем тебя лишний раз смущать. Скажем так – они без ума от тебя в женском платье! А самый, конечно, смак – это знать, что под платьем ты мужчина!

В «Гранде» Джек каждый день просыпался под звуки корабельных сирен – гудели пароходы, курсировавшие между островами архипелага. Одним таким утром он отправился поглядеть на озеро Меларен. Льда, конечно, не было, как не было его на Кастельгравене – все-таки апрель, – но Джек легко вообразил себе, где стоял папа, наблюдая, как он катается по льду с его любовницей Агнетой Нильсон, у которой, оказывается, было больное сердце.

Салон Дока Фореста, напротив, встретил его теплой и даже знакомой атмосферой.

Джек ни разу не видел фотографий отца, он лишь знал, что женщины находят его божественно красивым; Док же впервые описал Джеку папину внешность:

– Носил длинные волосы до плеч, двигался, как спортсмен, выглядел как рок-звезда, а одевался еще лучше.

Торвальд Торен первым высказал сомнение, будто Уильям попросил Дока Фореста вывести у себя на коже Пахельбеля (Алиса говорила про ноты из «Аполлоновой кифары», то ли ария кварта, то ли токката).

– Уильям, конечно, играл Пахельбеля, – сказал Торен, – но его татуировок я ни разу не видел.

Матс Линдхардт сказал про татуировки то же самое.

Конечно, папины татуировки видели татуировщики и женщины, с которыми он спал, – но ни один из органистов их не видел. Странно, подумал Джек, почему он им не показывал?

Поскольку же он теперь понимал, что едва ли не все сказанное Алисой – ложь, то приготовился к мысли, что и рассказ о нотах из Пахельбеля тоже ложь, и у Дока Фореста рассчитывал получить лишь подтверждение этому.

Док, по его словам, был рад видеть Джека. Разумеется, он тоже пересмотрел все его фильмы по нескольку раз, включая те, где Джек играет полуобнаженным. Док сказал, что все время думал, когда же Джек сделает первую татуировку; и вот теперь сын Дочурки Алисы пришел к нему за татуировкой! Какая честь для него, Дока!

Джек ответил, что пришел к нему вовсе не за этим.

Док удачно постарел, остался таким же маленьким и сильным, и даже песочного цвета волосы еще не поседели; вообще, выглядел он просто шикарно – особенно для бывшего матроса, который сделал свою первую татуировку еще в Амстердаме у Тату-Петера.

Док не сказал ни единого плохого слова об Алисе (эти старики-моряки держатся друг за друга), но папу Джека он тоже любил, даже ходил в церковь Ядвиги Элеоноры его слушать.

– А ты помнишь, какую сделал ему татуировку? Кажется, что-то из Пахельбеля, – спросил Джек.

– Нет, никаких нот, только слова, – ответил Док. – Может, это слова из песни, но точно не из гимна, ничего церковного там не было, я уверен.

– А слова помнишь?

В тату-салоне Дока Фореста был абсолютный порядок – Док не терпел бардака, матросы, они вообще люди аккуратные и организованные, по крайней мере лучшие из них. Док в два счета нашел нужный трафарет.

– Твой папа относился к своим татуировкам очень серьезно, – сказал Док. – Он не позволил мне сразу писать у него на коже, потребовал сначала изготовить ему образец на бумаге. Такой педант, видишь ли, – он даже знаки препинания поправлял!

Док Форест писал красивым аккуратным курсивом; впрочем, у всех тату-художников, с которыми Джек был знаком, отличный почерк. Трафарет немного запылился, но он без труда прочел надпись, отметив и необычную пунктуацию. На коже у папы Док изобразил следующее:

Дочь коменданта; ее младший брат

– Моя первая точка с запятой! – гордо сказал он, ткнув пальцем в середину трафарета.

– Это даже не слова из песни, скорее из повести.

– Ну, как бы то ни было, папа твой просто влюбился в эту татуировку, – сказал Док.

– Почему ты так думаешь?

– Он рыдал над ней, как над матерью.

Джек вспомнил, что говорила мама: если ты плачешь над татуировкой, значит, ты правильно поступил, сделав ее.

Глава 28. Не та татуировка

Мы не только порой помним о детстве то, чего не было, – мы часто еще и путаем порядок событий. Так и Джек – многие вещи, в которых он был уверен, не происходили в действительности, а некоторые происходили, но совсем в другое время. Например, одно событие из их жизни в Норвегии – вечер в ресторане отеля «Бристоль»: Джек «помнил», что это был их первый вечер в Осло, а на самом деле это был их последний вечер!

Джек верно запомнил, вместе с ними в ресторане была молодая пара; Джеку казалось, тогда он впервые увидел, как мама реагирует на влюбленных. Молодой человек выглядел атлетично, носил длинные волосы до плеч, вылитая рок-звезда, а одет еще лучше. Ба, да ведь это вылитый Уильям Бернс, если верить описанию Дока Фореста! А его подруга, о, она глаз от него оторвать не могла, все время держала его за руку; Джек даже помнил, как выглядели ее груди.

Джек помнил и то, что предложил маме спросить у них, не хотят ли они сделать себе татуировку; мама в ответ шепнула ему на ухо:

– Нет, я не могу. Кого угодно, только не их!

И тогда Джек смело взял дело в свои детские руки. Он подошел прямо к юной красавице и произнес слова, которые повторял каждый вечер перед сном:

– У вас есть татуировки?

Молодой человек, конечно, был Джеков папа, только Джек этого не знал; не знал он и кто его спутница. Алиса в тот вечер последний раз показывала Уильяму Джека перед отъездом в Хельсинки. Никто – ни Алиса, ни Уильям – и не думал, что Джек вот так вот возьмет и подойдет к папе, а уж что заговорит, никому и в голову прийти не могло.

Что с ним такое, подумал тогда Джек. Казалось, видеть Джека доставляет ему невыносимые страдания; он смотрел на него, словно впервые видел маленького ребенка. Джек все пытался заглянуть ему в глаза, но тот отводил взгляд.

В его голосе явственно слышалась горечь, и Джек обернулся, чтобы посмотреть на него еще раз, особенно когда молодой человек сказал:

– Ну, может быть, в другой раз.

– Идем со мной, мой маленький актер, – шепнула мама Джеку на ухо, и его папа закрыл глаза – Уильям не хотел видеть, как он уходит.

Джек вновь оказался в отеле «Бристоль» в апреле 1998 года, пошел обедать в тот самый уютный старинный ресторан и лишь тут понял, что видел в тот день своего отца.

– Ну, может быть, в другой раз, – сказал тогда Уильям, Джек взял маму за руку, и она увела его.

Уильям видел Джека еще не единожды – и в Хельсинки, и в Амстердаме, это Джек понимал хорошо; но для него та встреча с отцом оказалась первой и последней. Подумать только, он даже не знал, кого видит перед собой!

Интересно, а кто была его дама и почему он привел ее с собой? Они правда любили друг друга? Уильям ведь знал, что идет смотреть на сына, он просто не был готов, что ребенок с ним заговорит. Он был ошарашен, не говоря уже об Алисе. Мальчик явно удивил их обоих.

Джеку было не по себе от мысли, что само событие он запомнил правильно, но перепутал момент времени, когда оно произошло. Осознав это, он решил, что ему не стоит слишком доверять своей памяти в том, что касается хронологии. Если получается, что он встретил папу (не подозревая об этом) не в первый, а в последний их с мамой вечер в Осло, то когда же состоялся разговор мамы с Андреасом Брейвиком? В какой день она предложила ему сделать бесплатную татуировку? Когда они с мамой встретили прекрасную юную девушку по имени Ингрид My, у которой были трудности с речью?

Джек отправился в Кафедральный собор Осло на такси. Он сразу узнал здание – медный купол, отливающий зеленым, высокая внушительная колокольня. Джек решил посетить собор с утра и поговорить с органистом. Там его ждал первый сюрприз – органистом оказался сам лично Андреас Брейвик (на этом сюрпризы отнюдь не закончились).

В соборе стоял новый орган – уже не немецкий «Валькер», в котором, как помнил Джек, сто два регистра; заменили не только «Валькер», но и орган, пришедший ему на смену. Новый инструмент был необыкновенный, с какой стороны ни гляди, Брейвик прожужжал про него Джеку все уши. Алиса разговаривала – то есть не разговаривала, а соблазняла (делала невидимую татуировку, как сказала бы она сама) – с шестнадцатилетним учеником, Джек – с сорокапятилетним маэстро, знаменитостью в органном мире. Много лет назад Андреас чувствовал себя не в своей тарелке, ныне же выглядел внушительно и солидно.

Когда-то он был голубоглазый блондин, глаз не оторвешь; человеку с такими чертами лица нужно следить за собой – ныне Андреаса отличали немного отвислые щеки, видимо, попивает, и давно не красавчик. Фактически он прочел Джеку обширную лекцию о здешнем органе, оказывается, его установка завершилась ровно за неделю до приезда Джека; работал над инструментом финн, переехавший в Норвегию. На все эти подробности Джеку, конечно, было глубоко плевать.