Повести о Ветлугине - Леонид Дмитриевич Платов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы были в положении такого человека.
Вспыхнули огни ламп, медленно разгораясь. Застрекотала морзянка, изредка прерываемая отвратительным скрипом, словно проводили гвоздем по стеклу. Под пальцами, осторожно вращавшими верньер настройки, возникла музыка. Из Киева передавали «Запорожца за Дунаем».
Мы немного послушали дуэт Одарки и Карася. Потом я нашел Свердловск. Академик Бардин читал по радио лекцию о развитии уральской металлургии. Из Лисичанска, в Донбассе, сообщали о строительстве шахты подземной газификации — уголь должен был сгорать внизу в огненном забое, а газ подаваться наверх в газоприемники. На Кубани уже заканчивали уборку хлеба. К элеваторам тронулись первые красные обозы.
Советский Союз жил, дышал, работал, пел по ту сторону освещенного четырехугольника. И это было очень хорошо. Это радовало и успокаивало.
Потом, склонившись к приемнику, я пустился в далекое плавание по радиоволнам заграничных станций.
То было тревожное плавание. Июль 1940 года громыхал в Западной Европе не летними грозами, а орудийной пальбой. Штурмовики со свастикой низко неслись над полями Франции, тень падала от них на тяжелые танки, ползущие следом.
Все чаще стали врываться в уши хвастливые голоса гитлеровских радиокомментаторов.
— Заткни им глотки! — приказала Лиза.
Я чуть повернул верньер, и крикливые голоса исчезли.
Мне удалось поймать Тарту.
Этим летом латышский, эстонский и литовский народы воссоединились с братским русским народом, от которого были оторваны буржуазными националистами двадцать три года назад.
Из Тарту передавали песни школьников. Тоненькие детские голоса зазвенели у нашего костра, как ломкие льдинки.
Лиза, Савчук и Бульчу заулыбались, подсели ближе к приемнику. Слышно было неважно: мешали шорохи, свист, прерывистое потрескивание. Где-то поблизости была зона молчания. Быть может, это влияло на работу приемника?
Осторожно поворачивая верньер, чтобы отрегулировать звук, я подумал, что так и голос Петра Ариановича пробивается к нам: издалека, сквозь шумы, свист, помехи. Иногда его «слышно» сравнительно хорошо, но затем голос пропадает опять, не отзывается, как ни ищи.
Наконец я поймал Москву. И почти сразу же наткнулся на сообщение о нашей экспедиции!
«…упорно продвигаясь вверх по реке в глубь Бырранги, — услышали мы. (Видимо, я «врезался» в середину передачи.) — Внимание советских этнографов приковано к экспедиции В.Савчука».
— Погромче! — заволновались Савчук и Лиза. — Еще громче!
Я впопыхах соскользнул с волны, снова взобрался на нее и обеими руками уцепился за гребень.
«Полагают, — размеренно читал диктор, — что научные результаты этой экспедиции — в случае ее благоприятного завершения — выйдут далеко за пределы этнографии. По всему побережью Сибири любители-краеведы, среди которых много школьников, настойчиво ищут меченый плавник. Наш корреспондент сообщает с острова Диксон, что там найден на днях ствол дерева, на котором осталась метка: три точки, три тире, три точки. К сожалению, дерево, судя по его внешнему виду, носилось по морю в течение долгого времени и было сильно помято льдинами. Если внутри ствола и находилось когда-то письмо, оно безвозвратно погибло. Более удачным был охотничий трофей спортсменов-охотников города Дудинки. Им удалось подбить закольцованного гуся. На снятом с его лапки куске бересты сумели разобрать только дату — «1929» год и шесть слов: «нестерпимым», «ожидая много лет», «…земным пожаром». Специалисты продолжают расшифровку текста».
Диктор замолчал. После короткой паузы женский голос стал рассказывать о новом способе обточки деталей на токарном станке.
По-видимому, это были «Новости науки и техники», передававшиеся раз в неделю.
— Земным пожаром? — повторил я, с изумлением глядя на Лизу, Савчука и Бульчу. — Что это могло бы значить?…
— Остальные слова понял? — спросила Лиза.
— Понять нетрудно, — поспешно ответил Савчук, смотря себе под ноги. Слушая передачу, он успел записать на земле прутиком: «нестерпимым», «ожидая много лет», «…земным пожаром».
— Товарищ Ветлугин сообщает, что положение его становится нестерпимым, — продолжал Савчук. — Затем жалуется на то, что ожидает помощи уже много лет. Но последние два слова, признаюсь, непонятны.
— Вы правильно записали их, — заметила Лиза, не отрывая взгляда от слов на земле. — С многоточием впереди. Так и должно быть. Первое слово — усеченное.
— Как это усеченное?
— Следует читать: «подземным пожаром».
— Подземным?… Как это подземным?…
Лиза посмотрела на меня странным длинным взглядом.
— Но главное не это, — перебил меня Савчук. — Главное — дата! Понимаете ли, не семнадцатый, а двадцать девятый год! Петр Арианович был еще жив в 1929 году!..
— Да, это замечательно! Молодцы дудинцы! Как кстати попал под выстрел этот гусь!..
Мы долго еще возбужденно обсуждали новости у костра. Подумать только: Петр Арианович был жив в 1929 году, то есть одиннадцать лет назад! По сравнению с двадцатью тремя годами это казалось совеем маленьким сроком.
Получалось, что мы приближаемся к нему не только в пространстве, но и во времени.
— Спать будем только четыре часа, — объявила Лиза, перетирая посуду. — Непростительно много времени тратим на сон!..
Но после ужина она повалилась ничком на землю у костра и проспала в этом положении, не шевельнувшись, шесть часов. Она бы проспала и больше, если бы Савчук, который нес вахту, скрепя сердце не разбудил ее.
Глава одиннадцатая
Рамка без картины
1
Утром резко изменилась погода.
Путь нам преградила пурга.
В свое время я наблюдал подобные снежные заряды в Баренцевом море. Внезапно — летом и при ярком солнце — налетало снежное облако, все вокруг затягивалось мутной пеленой, и ветер начинал яростно свистеть в реях. Несколько минут корабль находился внутри облака, где падал косой мокрый снег. Потом так же внезапно мгла рассеивалась, корабль выскакивал на свет, весь блестящий от воды, будто вымытый, а заряд, уносимый ветром, мчался дальше.
Ничто, по-моему, не предвещало снежного заряда в горах Бырранга. Солнце светило вовсю. Ветра не было.
Однако нашего проводника охватило беспокойство.
— Пурга идет, — сказал Бульчу. Потом значительно добавил: — Темная пурга…
Вскоре мы увидели росомаху, которая, горбясь больше обычного, быстро пересекла узкую тропинку вдоль берега и юркнула в расщелину между скалами. Я хотел было обратиться к Бульчу с вопросом, как вдруг охотник пригнулся — над нашими головами раздалось оглушительное хлопанье крыльев. Пролетело множество птиц, целая свистящая и щебечущая туча, на мгновение закрывшая солнце. Все население этой части Бырранги искало спасения от пурги в долине реки.
Бульчу указал на небо. Оно было по-прежнему серо-голубым, но какое-то темное пятнышко поднималось из-за гор.
Нельзя было мешкать.
— Скорей в пещеру! — крикнул Савчук, увидев большое углубление под нависшей скалой. — Туда — груз и лодку!
Мы кинулись к лодке. Она была разгружена с быстротой, которая возможна только
