Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея - Анна Кладова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На пристани было пусто. Рыбаки ушли в море, торговцы отбыли через пролив на базар, что находился на соседнем острове, лишь седенький мужичок латал на берегу свой маленький ялик. Змея присела у самой кромки воды, счищая с подола рыбную требуху, потом досадливо ругнулась, косо глянула на увлеченного своим делом старика и вошла в море по колено, да так и замерла, обласканная нежными прикосновениями могучих соленых рук.
“Впервые вижу твою улыбку, а не оскал… Ты прекрасна… Хороша девка… Я люблю тебя, Дева Воды… Я люблю тебя… люблю тебя… люблю… тебя”. Голоса приходили вслед за образами — яркими, манящими, живыми, — а потом наступала тоска, безнадежная и душная, как смятая постель умирающего. Олга закрыла лицо руками. Где вы? Все, кто любил меня. Кто знал, что я человек. Почему вы уходите?
“Я рядом”.
На мутной глади у самых ее ног проступил нечеткий лик. Олга вгляделась. Дарим?
“Я всегда буду рядом, потому что… ТЫ МОЯ!” Черный вихрь ринулся навстречу, и теперь знакомые черты узнавались очень легко. Она закричала и ударила по воде рукою. Страшное, искаженное жаждой лицо распалось на тысячи капель, брызги окатили ее с ног до головы, и Олга пришла в себя. Тяжело дыша, она огляделась. Старик, видимо, закончил свою работу и с любопытством разглядывал Змею с помоста. На миг его морщинистое, как сушеная груша, лицо показалось ей знакомым. Чего это он? Она недовольно глянула на старичка и принялась напоказ выжимать рубаху, но нахальный дед даже не подумал отвернуться, лишь беззлобно ухмылялся ртом, полным белых крепких зубов. Первым заговорил он:
— Так это тебя в деревне мухлою костлявой кличут?
Голос у него был приятный, могучий и глубокий — не ясно, как он умещался в щуплом, поджаром теле.
— Да, меня, — с вызовом ответила она. Старик довольно зажмурился, расплывшись в благодушной улыбке.
— Ай, брешут! Сколько я на своем веку костлявых видал, а ты явно краше.
Ольга безрадостно ухмыльнулась, выходя на берег.
— Чего стряслось-то, девица? Вижу я, тяжко тебе.
Змея кивнула, присаживаясь рядом с дедом.
— Уходить тебе надобно отсель. Баба, особенно та, в кой такарской крови много, горяча и дурна на голову в своем угаре. Коли положила она на мужика глаз, да крепко положила, все сделает — и глупость великую, и еще хуже. А парень у тебя справный. До чего справный, слов не найти! Только глупый еще, как тюлененок месячный. Но это ничего. Пройдет. Держись за него, покуда он рядом.
— Я ее не боюсь, стерву эту, — буркнула Олга. Старик покосился на нее:
— Боишься. Ты сейчас всего боишься, деточка, — он сделал особое ударение на слово “сейчас”, — но и это ничего. Привыкнешь. Надо же и тебе хоть изредка людей бояться. Чтоб сноровку не терять, да не загордиться.
Змея вздрогнула, бросила на него быстрый, полный недобрых подозрений взгляд. Старик сосредоточенно покрутил пальцем в ухе, прочищая, вынул ниточку водоросли и, досадливо крякнув, выбросил ее в море. Кто он такой? Где я его видела?
— Ах, внучка, коли тебе защита али помощь нужна, пойди к отцу, а коли совет в деле женском, ступай к матери. Бабы — народ тяжелый своей мудростью, — старик улыбнулся, — и веселый своей глупостью. Иногда диву даешься, как они этакие сложные явления в себе сочетать могут.
— Нет у меня ни отца, ни матери.
— Ну, внучка, так не бывает. У всех у нас отец — Небо, а мать — Земля.
— А море кто? — усмехнулась Олга.
— А море-океан, милая — это дедушка, — старик плутовато заулыбался. — Когда мир твой рушится, даже самые дремучие суеверия опору дают, поскольку в них память твоя и твой исток. Что, неправду сказал? А с тобой разве такого не бывало?
Олга испуганно глядела на него, не смея перебивать. Слишком много он знал для обычного человека. Старик вдруг посуровел, вслушиваясь, глянул в небо, потом на остров.
— Пора мне, внучка. Да и тебе тоже. Ах, чуть не забыл. Коли ты действительно йок, должен предупредить, что на Синих скалах — третий остров к северу отсюда — собралась большая Стая. Напали на след какого-то безумного мухлы. Будет большая резня. Так что побереги себя, милая, ради деток своих побереги.
Старичок проворно соскочил с причального помоста в покачивающийся под ними ялик и замахал веслами с усердием семнадцатилетнего. Олга, пораженная таким всезнанием незнакомого ей человека, даже не успела и слова крикнуть вдогонку, как окликать стало уже некого: странный дедок будто растворился, проглоченный внезапно разволновавшимся морем. Она еще некоторое время стояла, бездумно глядя вдаль на колыхавшуюся громаду водной толщи, потом повернулась и пошла обратно в деревню, не замечая ни былой тяжести, ни крутого подъема. Около плетня знакомой хаты она приостановилась, встретившись с ненавидящим взглядом вдовы, улыбнулась странно, по звериному растянув пухлые губы, и побрела дальше, тут же позабыв о коварной женщине. В роще она прилегла на жесткую пожухлую траву. Желтые стебли щекотали лицо, земля приятно холодила живот. Змея прислушалась, вжавшись ухом в колючий настил, закрыла глаза. Земля была живая. Ее кожу рыхлили черви и кроты, и Змея слышала их тихую возню; по ее каменистым сосудам бежала вода, и Змея улавливала ее мелодичное журчание и чуяла влажную прохладу; а там, в самой глубине, билось ее огромное, пламенное сердце, и Змея чувствовала пульс, неспешный, как солнце, размеренный, как дыхание волн, и вечный в своем постоянстве, как время, которого для нее — Великой Ары-Земли — почти не существовало. И Змея потеряла себя в ней, будто вновь спустившись в то чрево, что выпустило ее под звезды. В этот миг она знала все, точнее, не испытывала желания познавать: мир был понятен до последнего его штриха без всяких объяснений. Это давало такой покой и такую силу, что разум тела не мог охватить и осмыслить его в полной мере, а разум духа лишь радостно раскрывался навстречу потоку, наполняясь тем, что в религиях зовется благодатью, а сердцем принимается, как любовь.
Олга открыла глаза. Солнце перевалило за полдень и медленно сползало в кучерявые облака на горизонте. Она повернула голову и увидела Даримира. Он сидел, привалившись к дереву, жевал пирог и попутно расплетал спутанные сети. Заметив, что его любимая проснулась и смотрит на него, Златый улыбнулся, жестом предлагая ей поесть. Олга прислушалась к себе и отрицательно покачала головою, вновь
