Сиротка. Слезы счастья - Дюпюи Мари-Бернадетт

– У вас что, еще одна вспышка ревности – как тогда, во время войны, когда я разорвал свою помолвку, вызвавшую у вас неудовольствие? – спросил Овид, тоже переходя на шепот. – Да, я ее люблю, и она меня любит. Я уже едва не забыл то упоение, которое вызывает у человека взаимность чувств.

– Я вас ни о чем не просила, Овид. Не упрекайте меня за то свое решение, которое вы приняли сами.

– Ладно, давайте не будем об этом. А что произошло, из-за чего Эстер пришла к вам сюда?

– Она расскажет вам об этом сама!

Эрмин, чувствуя легкое раздражение, направилась в кухню, чтобы выпить воды. Однако ее плохое настроение тут же развеялось. После смерти Шарлотты, когда повседневная жизнь с ее мелкими заботами и радостями снова пошла своим чередом, Эрмин то и дело видела мысленным взором неподвижное тело своей подруги и обещала самой себе, что будет относиться снисходительно к своим близким и будет все им прощать. «Наша жизнь держится на ниточке, которая в любой момент может оборваться! – подумала она. – Следует ценить лишь любовь и нежность – единственные настоящие ценности в этом мире. Я поздравлю Эстер и Овида. Надеюсь, они будут очень счастливы друг с другом».

Сцена, которую она увидела, вернувшись в гостиную, вполне соответствовала этим ее надеждам. Овид прижимал к себе Эстер и целовал ее волосы. Не замечая направленного на него ошеломленного взгляда Жослина, он ласково отчитывал еврейку.

– Моя дорогая, у тебя, похоже, галлюцинации. Уверяю тебя, что, когда я зашел в дом, лампочки светились, а радиоприемник нормально работал. Сильно кипел на плите чайник – вот и все. Но я очень испугался. Ты оставила дверь на улицу распахнутой настежь.

– Я не обратила на это внимания. Овид, я почувствовала, как кто-то положил мне сзади руку на плечо. Я подумала, что это ты.

– Ну да ладно, теперь все это закончилось, пойдем домой. Я задержался из-за одного соседа, который одолжил у меня мой «шевроле» и вернул его позже, чем обещал. Месье Шарден, Эрмин, простите нас за это позднее вторжение.

– Да, простите меня, – добавила Эстер. – Спасибо вам за то, что приняли меня у себя и успокоили.

Овид и Эстер тут же направились к выходу, ничего больше не говоря о происшедшем.

– Я, черт побери, лягу спать, – вздохнул Жослин. – Нам повезло, что Лора не спустилась к нам сюда, иначе она обнаружила бы в своей гостиной Лафлера. Я все никак не могу понять, за что она рассердилась на этого человека до такой степени, что перестала пускать его в свой дом! Видимо, еще один из ее капризов. Готов поспорить, что он неосторожно сказал что-то про ее возраст.

– Я расспрашивала маму об этом. Она мне рассказала, что он сделал ей обидный намек, когда она упомянула в разговоре о том, как снова сумела разбогатеть после того пожара. Думаю, эта их ссора будет недолгой. Иди спать, папа, а я подожду девочек.

Жослин, уставившись на дочь из-под своих седеющих густых бровей, погрозил ей указательным пальцем.

– Самое главное – ни слова Кионе! Эрмин, я говорю серьезно. Я думаю, что никто в полной мере не оценил той опасности, которой она подвергалась, когда захотела проникнуть в прошлое Валь-Жальбера. Я знаю, что у нас в семье накопилось многовато секретов, но в этом случае я буду категоричным. Ради ее же блага необходимо, чтобы наш ангелочек держался подальше от всяких паранормальных явлений.

– Наш ангелочек! – задумчиво повторила Эрмин. – Она в последнее время вела себя как архангел мести.

– Да, безусловно, но это уже закончилось. У нее уже больше нет ни удрученного вида, ни отчаянных взглядов, которые меня расстраивали.

– Папа, я обещаю тебе не говорить об этом с Кионой, но ты должен потребовать того же от Овида.

– Хм, Овид и Эстер должны были это почувствовать! В разговоре с Эстер я, по-моему, высказался достаточно понятно.

Произнеся эти слова, Жослин подставил дочери свою частично скрытую густой бородой щеку, чтобы она ее поцеловала. Когда Эрмин прикоснулась губами к щеке отца, в прихожую вдруг вошли, оживленно болтая, Киона и Акали.

– Ну вот и они! – процедил сквозь зубы Жослин. – Я, черт возьми, сейчас получу двойную порцию поцелуев!

– Это был ну просто волшебный фильм, – заявила Акали, глаза которой блестели от восторга. – Один мужчина выдавал себя за пирата, чтобы прельстить женщину, которую любил. Музыка в фильме очень красивая!

– Я рада, что фильм тебе понравился, – сказала Эрмин. – Лично я обожаю Джина Келли. Как он прекрасно танцует! Знаешь, а меня представили ему в Нью-Йорке. А еще я побывала на спектакле с участием Джуди Гарленд.

– Ого! Это восхитительно! – воскликнула юная индианка, всплескивая руками.

Эрмин, растроганная ее восторгом и ее жизнерадостностью, подумала, что еще совсем недавно Акали находилась в монастыре и носила одежду послушницы.

– Кино, музыка и танцы – это прелести окружающего нас мира, – сказала Эрмин. – А еще к числу таких прелестей относится любовь к хорошему парню.

– Почему ты это говоришь, Мин? – с недовольным видом спросила Киона. – Акали полагает, будто ты упрекаешь ее за то, что она ушла из монастыря.

– Вовсе нет, как раз наоборот, – возразила Эрмин. – Я обрадовалась, увидев, что Акали после того невеселого детства, которое у нее было, решила насладиться радостями жизни. Малышка, ты ведь про меня такое не думала?

– Да вообще-то такие мысли у меня мелькали, – призналась индианка.

– Значит, ты была неправа. Я не одобряла твоего решения уйти в монастырь, тем более что Мадлен от него очень страдала. Ну да ладно, не будем больше об этом. Папа, мы, похоже, мешаем тебе пойти спать.

– Вовсе нет. Я очень рад тому, что, прежде чем пойду спать, полюбуюсь вашими тремя милыми мордашками.

Киона посмотрела сначала на своего отца, а затем на Эрмин. Слегка улыбнувшись, она как бы между прочим сказала:

– Если у Эстер дома возникает много проблем, я навещу ее на следующей неделе.

– Муки небесные! – недовольно пробурчал Жослин. – Ты опять ковырялась в моих старых мозгах!

Киона покачала головой и, показав на Акали – так, как будто призвала ее в свидетельницы, – сказала:

– Нет, папа. Просто машина Овида Лафлера стояла припаркованной возле тротуара, а сам он о чем-то оживленно разговаривал с Эстер. Мы с ними поздоровались. Я заметила, что Эстер плачет, и она рассказала мне о том, что ее тревожит. Она попросила меня ей помочь, потому что, по ее словам, ей не верит никто, кроме меня.

– Киона, я запрещаю тебе – ты меня слышишь? – я запрещаю тебе ступать хоть одной ногой в этот проклятый дом! – рявкнул ее отец.

– Тише, папа! – прошептала, укоризненно качая головой, Эрмин. – Ты сейчас всех разбудишь!

– Мин права, папа, не надо так кричать, – сказала Киона. – Я вообще-то имею право оказать помощь своей подруге! Стану ли я в будущем учительницей или домохозяйкой, я все равно останусь такой, какая я есть, со своими способностями шамана и медиума. Я уважаю Эстер и испытываю к ней чувство глубокого сострадания. Было бы чудовищной несправедливостью оставлять ее один на один с ее страхами. Если я смогу как-то вмешаться, я это сделаю.

– Папа полагает, что это для тебя небезопасно, Киона, – встревоженно покачала головой Эрмин. – Он ведь помнит, какие сильные недомогания ты испытывала в Валь-Жальбере четыре года назад.

– Валь-Жальбер – это гнездо призраков. Я тогда была еще девчонкой, причем очень впечатлительной. Самое худшее, Мин, заключалось для меня в том, что я увидела тебя ребенком – ребенком примерно того возраста, в котором была тогда. Мне показалось, что я умираю. Да, такое было. Но теперь я стала намного сильнее и у меня есть ожерелье Наку.

Поцеловав сводную сестру и отца, Киона вышла из комнаты и медленно пошла на второй этаж. Акали, пожелав Эрмин и Жослину спокойной ночи, отправилась вслед за ней.

– Господи, мы никогда из этого не выберемся, – посетовал Жослин, почесывая себе подбородок. – Каким гнусным было прошлое лето! А теперь и осень не лучше!

– Не переживай, папочка. Но что верно, так это то, что от этого лета у нас останутся неприятные воспоминания – как о том лете, когда мы потеряли Бетти, которая была для меня как мать… Я часто думаю о Шарлотте, ушедшей из жизни в расцвете лет!