Золотой шут - Робин Хобб

Я вздохнул, но заметил:

— Если бы ты ей не верил, Нед… ну, тогда было бы много хуже. Что ж… — И тут я замолчал.

Кажется, я все только испортил.

— Я чувствую себя таким дураком, — признался Нед после долгого молчания. — Но я бы ее простил, если бы она ко мне вернулась. И это ужаснее всего. Хотя она изменила мне дважды, я бы принял ее обратно. Даже если бы всю оставшуюся жизнь мне пришлось сомневаться, сумею ли я ее удержать. — Он немного помолчал, а потом спросил: — Ты испытывал похожие чувства, когда я сказал тебе, что у Старлинг есть муж?

Трудный вопрос. Прежде всего, потому что я не хотел говорить ему, что никогда не любил Старлинг по-настоящему. Поэтому я просто сказал:

— Не думаю, что страдания людей бывают одинаковыми, Нед. Но в той части, когда ты чувствуешь себя глупцом, — да.

— Я думал, что умру от боли, — пылко объявил он. — На следующий день мастер Гиндаст отправил меня с поручением. Теперь он доверяет мне делать покупки в городе, поскольку я всегда точно выполняю его указания и плачу не больше, чем он велит. Ну вот. Я очень торопился, когда мне навстречу попалась парочка. И я подумал, что девушка очень похожа на Сванью — могла бы даже быть ее сестрой. Но потом я сообразил, что это и есть Сванья, только она надела серебряные серьги и шаль удивительного лилового цвета. А мужчина держал ее под руку, и она смотрела на него так, как раньше смотрела на меня. Я не мог поверить своим глазам и стоял, разинув рот. Когда они поравнялись со мной, Сванья увидела меня. Том, она покраснела, но сделала вид, что мы не знакомы. Я… я не знал, что делать. Нам так часто приходилось прятаться, что я подумал: наверное, это ее дядя или знакомец ее отца, и она вынуждена делать вид, что видит меня впервые. Но уже тогда я понимал, что ошибаюсь. А два дня спустя, когда я зашел в «Заколотую свинью», рассчитывая увидеть Сванью, посетители таверны стали надо мной смеяться. Они спрашивали, как себя чувствует мелкая рыбешка, когда клюет настоящая, большая рыба. Я не понял, что они имеют в виду, но очень скоро они мне все разъяснили. В подробностях. Том, я никогда не чувствовал себя так унизительно. Я сбежал из таверны, и мне стыдно туда возвращаться, хотя я бы с удовольствием рассказал тому матросу, какой неверной оказалась его девушка. А еще мне хочется вызвать его на бой, доказать, что я лучше, и вернуть Сванью. Я чувствую себя дураком и трусом.

— Вот тут ты ошибаешься, — возразил я, понимая, что Нед мне не поверит. — Самое разумное, что ты можешь сделать, — отойти в сторону. Если ты начнешь соперничать с матросом и получишь Сванью обратно, что ты станешь делать дальше? Эта женщина ничуть не лучше течной суки, которая выбирает самого сильного самца. Если ты встретишься с ней, чтобы сказать, как сильно ее презираешь, она лишь еще больше тебя унизит. Пусть уж лучше удивляется тому, как легко ты от нее отступился.

— Слабое утешение, Том. Скажи, в мире есть настоящие женщины? — Нед задал свой вопрос с такой тоской, что мое сердце дрогнуло, — слишком рано ему пришлось расстаться с иллюзиями.

— Да, есть, — заверил я его. — Ты еще слишком молод и обязательно встретишь достойную девушку.

— Вовсе нет, — заявил он, вставая. На его губах появилась усталая улыбка. — У меня нет времени на поиски, Том. Хотелось бы еще побыть с тобой, но мне пора в мастерскую. Старый Гиндаст очень строг, но справедлив. Как только он узнал, что ты ранен, он разрешил мне навещать тебя по утрам, но вечером я должен все наверстать.

— Он поступает мудро. Работа — лучшее средство от тревог. И от разбитого сердца. Займись делом, Нед, и перестань корить себя за глупость. Каждый мужчина совершает ошибки, когда начинает общаться с женщинами.

Он стоял и смотрел на меня, качая головой.

— Всякий раз, когда мне кажется, что я повзрослел, выясняется, что я веду себя как ребенок. Я пришел, полный тревоги о твоем здоровье, но как только увидел тебя на ногах, тут же принялся жаловаться на свои беды. Я даже не спросил, что с тобой приключилось.

Я с трудом улыбнулся.

— Ну, пусть так все и останется. Мне не хочется вспоминать о том, что произошло.

— Хорошо. Завтра я приду снова.

— Нет, не нужно. Если ты станешь приходить каждый день, то будешь слишком уставать. Ты же видишь, я иду на поправку. Довольно скоро я сам смогу тебя навестить. Тогда я попрошу Гиндаста дать тебе выходной, и мы спокойно посидим и поговорим.

— Я буду очень ждать, — ответил Нед, и его искренность тронула мое сердце.

Он так крепко обнял меня на прощание, что я испугался за свои истончившиеся кости — выдержат ли? Нед ушел, но я еще долго смотрел ему вслед.

Впервые за последние месяцы мальчик вернулся ко мне, подумал я, доставая чистую одежду и с трудом натягивая ее на себя. Однако меня не оставляло чувство вины. Он уже совсем не мальчик. Нельзя рассчитывать, что он будет оставаться «моим Недом» — ведь и для Чейда я давно перестал быть «его мальчиком». Облегчение, которое я почувствовал, когда неверность Сваньи и разбитое сердце привели Неда обратно ко мне, убедив его в моей мудрости, было с моей стороны настоящим предательством. Когда я в следующий раз его увижу, нужно обязательно сказать, что я не знал, какая Сванья ветреная. Меня тревожило лишь то, что она отвлекает его от учебы у Гиндаста. Эта мысль не доставила мне особого удовольствия.

Одевшись, я перешел в покои лорда Голдена. Я уже относительно уверенно держался на ногах, но старался двигаться медленно и осторожно. Мальчишка-слуга еще не принес завтрак. Шут сидел перед камином и смотрел в огонь. Я кивнул ему и положил завернутые в ткань перья на стол.

— Мне кажется, это предназначалось тебе, — сказал я без всякого выражения.

Пока я разворачивал ткань, он встал и подошел, чтобы взглянуть на то, что я делаю. Лорд Голден молча смотрел, как я выкладываю перья в ряд.

— Они удивительные. Как они к тебе попали, Том Баджерлок? — наконец спросил он, и я понял, что только мое молчание заставило его заговорить.

Я с болью отметил, что он говорит голосом лорда Голдена, с джамелийским акцентом.

— Когда мы с Дьютифулом прошли через Скилл-колонну, мы попали на пляж. Я нашел перья в полосе прибоя. Они лежали среди плавника и водорослей. Я шел вдоль кромки воды и подбирал их одно за другим.

— В самом деле? Никогда не слышал ничего подобного.

В его словах содержался завуалированный вопрос. Сознательно ли я скрывал эту находку или посчитал ее незначительной? Я постарался ответить.

— Я до сих пор с удивлением вспоминаю время, проведенное на том берегу. У меня тогда было ощущение, будто мы остались одни на всем свете. А когда я вернулся, события стали разворачиваться стремительно: схватка за освобождение Дьютифула, смерть Ночного Волка, путешествие назад, когда мы не могли поговорить наедине. А потом мы оказались в Баккипе, и начались приготовления к помолвке и все такое.

Мои оправдания мне самому показались неубедительными. Почему я не рассказал ему о перьях раньше?

— Я спрятал перья в кабинете Чейда. А потом всякий раз момент оказывался неподходящим.

Шут молча смотрел на перья. Я не выдержал и тоже перевел на них взгляд. Они лежали в ряд на куске грубой ткани, но тусклый серый цвет делал их какими-то незначительными. Тем не менее что-то в них было не так — странный артефакт, такой идеальной формы, не мог быть сделан руками человека. Я понял, что мне совсем не хочется к ним прикасаться.

— Понимаю, — наконец отозвался лорд Голден. — Что ж, спасибо, что показал их мне. — Он передернул плечами и вернулся к камину.

Я не понял, что произошло.

— Шут, я полагаю, они из петушиной короны.

— Ты, несомненно, прав, — равнодушно ответил он. Лорд Голден уселся в кресло и вытянул ноги к огню.

Потом скрестил руки на груди и опустил подбородок на грудь. И стал смотреть в огонь.

Меня едва не ослепила вспышка гнева, очищающего, словно пламя. Мне на миг захотелось схватить его и встряхнуть, потребовать, чтобы он вновь стал Шутом. Потом ярость исчезла, и я остался стоять, дрожа от слабости. Мне вдруг показалось, что я убил Шута, уничтожил его, когда потребовал ответить на вопросы, которые всегда стояли между нами. Мне следовало учитывать, что я никогда его не понимал, у нас никогда не получалось объяснений. Все держалось на доверии. Но я его разрушил. Так ребенок ломает игрушку, пытаясь понять, как она устроена, и остается лишь с грудой обломков. Возможно, он уже никогда не сможет стать Шутом, как мне не суждено стать конюхом, работающим, у Баррича. Быть может, наши отношения изменились настолько, что мы уже никогда не сумеем общаться как Фитц и Шут. Быть может, мы навсегда останемся друг для друга лордом Голденом и Томом Баджерлоком.

На меня навались ватная стена усталости. Я молча завернул перья и, сжав в кулаке, вернулся в свою спальню. И закрыл за собой дверь. Затем я привел в действие механизм потайного хода и начал долгий подъем в покои Чейда.