Былой войны разрозненные строки - Ефим Гольбрайх

Кой-как добрался до санроты, там перевязали. Неожиданно в санроту прискакал на коне новый начальник штаба полка ленинградец Лаврентьев и привез Абраму орден Красной Звезды: «Потом не найдешь!».

В госпитале Абрам лежал в Пскове. Там оперировали. Но мелкие осколки еще долго выходили из раны, и она не заживала. Стало известно, что госпиталь будет разгружаться, и один из эшелонов назначен в Ленинград. Начальник связи полка Корнилов, раненный на два дня раньше, сказал Абраму: «Пойди к начальнику госпиталя, скажи: «Я врач, сын врача» и попросись в Ленинград. И не забудь про меня». — Начальник госпиталя знал отца, и все устроилось.

Ранение было тяжелое, и на фронт Абрам больше не попал.

9 мая кончилась война, а 17-ого комиссовали. Сдал экстерном за 10 классов и поступил на истфак ЛГУ, где не проучился ни одного дня. Отец был против, а его друзья — видные ученые-медики, сказали: «Историей тебе все равно не дадут заниматься, как ты хочешь». — Один из них провел его по клиникам, он поступил на медицинский и никогда об этом не пожалел.

Где-то в Прибалтике разговорился с хозяином (старшее поколение знало русский). Тот спросил: «Что теперь будет?». — «Будут колхозы». — «У меня 12 коров». — «А у твоих батраков коров нет». — «Есть. У каждого по две». — «Но у них нет лошадей». — «Если они арендуют землю у меня — я им дам коней». — Абрам задумался.

В Ленинграде пожилой врач, сын Путиловского рабочего, рассказал: «Когда у моего отца родился четвертый ребенок, он две недели искал — и нашел — четырехкомнатную квартиру, — и ведь смог снять! — комната для мальчиков, для девочек, комната родителей и столовая».

В это время Абрам жил в одной комнате, вчетвером, в коммунальной квартире: он с женой, ребенок и теща…

Сомнения усилились.

Брайнин Абрам Самуилович, 1924 года рождения, награжден орденами Отечественной войны и Красной Звезды, памятными и юбилейными медалями.

Репатриировался в Израиль в январе 1992 года.

Небольшое еврейское местечко Торговица, в двадцати километрах от Луцка, со всех сторон было окружено украинскими селами. До 1939 года это была Польша. Особого достатка не знали, отец большую часть времени был безработным. Мать, Сарра Исааковна, да будет благословенна ее память, работала портнихой. Тем и держались.

Некоторое время Нафтали учился в местной йешиве, но ребе знал только один способ обучения — нещадно бил своих учеников, и родители перевели сына в еврейскую гимназию в Луцк. Жил у родственников. Успел закончить четыре класса, когда в 1939 году пришли Советы. Нафтали послали на курсы ВНОС — Воздушное Наблюдение, Оповещение, Связь — аббревиатура, получившая на фронте ироническую расшифровку: Война Нас Обошла Стороной. Курсы закончил 18 июня 1941 года.

Нафтали мобилизовали связистом в городок Броды, неподалеку от Львова. В переполохе первых дней войны добрались до Ровно, где какой-то лейтенант сказал: Ребята! Кто как может, переправляйтесь через реку!» Нафтали плавал хорошо — во всем обмундировании, с винтовкой, переплыл! Над плывущими пронесся немецкий самолет, дал очередь, но пронесло. Красноармейцев из разрозненных частей собрали в Новгород-Волынском, выдали новенькие ППШ (пистолет-пулемет Шпагина), что в начале войны было большой редкостью — по-видимому, в Новгород-Волынском был арсенал. Заодно Нафтали переоделся в сухое.

Среди мобилизованных многие не знали русского языка, были и малограмотные. Случались курьезы. В расположении неожиданно появился полковник. Дежурный не разбиравшийся в званиях Красной армии, бодро скомандовал: «Смирно! Четырехшпальный пришел!» Полковник спросил, указывая на петлицу:

Сколько здесь шпал?

— Четыре!

— А здесь? — указал на вторую.

— И здесь четыре.

— Вместе сколько будет?

— Восемь.

— Восемь суток гауптвахты!

Комендант города сказал: «Ребята! Занимайте оборону! Мы город не оставим!»

Отступали до Чернигова. Здесь бросили в бой. Несмотря на общее отступление, на какое-то время немцев удалось отогнать. Но от близкого разрыва мины Нафтали был тяжело ранен: три осколка попали в живот. Двигаться не мог. Всю ночь пролежал без помощи, но в сознании. А наши вновь отступили… Утром увидел: из леса вышли четыре немецких солдата и стали пристреливать раненых. Простился с жизнью. Закрыл глаза. Подошли. Весь в крови, рану обсели мухи, глаза закрыты, решили — мертвый. Ушли.

Вдруг услышал: «Ура!» — наши вновь пошли в контратаку. Подошли два красноармейца. Он открыл глаза. «Живой!» Подхватили под руки — носилок не было — и потащили в штаб, оттуда отправили в госпиталь в Мариуполь. Но немецкое наступление продолжалось, и госпиталь эвакуировали в Ростов-на-Дону. В лечение входил массаж. Место чувствительное, парень молодой, непроизвольно отреагировал…. Сестра сказала: «если так — будешь человеком!»

Но вскоре госпиталь эвакуировали снова, на этот раз в Орджоникидзе (Владикавказ). И тут было неспокойно — немцы дошли до Минвод.

В госпиталях пролежал около года. Весной сорок второго выписали, на полгода комиссовали и отправили в небольшой городок за двести километров от Алма-Аты. Через шестьмесяцев приехал в Алма-Ату на комиссию. Никто ничего не смотрел, ни его, ни документы: «Руки-ноги есть — годен к строевой!» Увидел на столе свои документы, по наивности спросил: «Можно забрать?» — «Они тебе не будут больше нужны…»

Нафтали завербовался на шахты в Караганду — бронь до окончания войны. На шахте проработал почти три года — все время запальщиком на взрывных работах. После Победы всех собрали в клубе, секретарь райкома сказал: «Война кончилась, но вы остаетесь еще на год. Нужно залечить раны, нанесенные фашистами!»

В 1946 году в Советском Союзе не знали о концлагерях. Об этом не писали и не говорили. Когда Нафтали узнал — не мог поверить. Не укладывалось в голове. Брат и сестра погибли в Луцке. Родителям «повезло» — они до этого не дожили. Дядя, брат отца, живший в Киеве, когда ему предложили эвакуироваться, сказал: «Я не поеду. Коммунисты мне надоели». Он погиб со всей семьей в Бабьем Яре.

На Ялтинской конференции союзники добились от Сталина разрешения тем, кто до 1939 года жил в Польше, вернуться. Но когда Нафтали узнал, что там творилось, не хотел даже выходит из поезда. Решил ехать в Германию. По пути некоторое время провел в Австрии. Там познакомился с молодой девушкой Раей — да будет благословенно ее имя, — чудом уцелевшей в Освенциме. Они поженились и в Германию приехали уже вдвоем. Три года Нафтали проработал в Германии в Сохнуте, собирая и отправляя через Марсель в Израиль оставшихся в живых евреев Восточной Европы. Особенно много было из Румынии. Анттонеску запретил уничтожение евреев на территории страны. Они с успехом это делали за ее границами. Но те, кого не успели этапировать, остались живы.