Невидимые знаки - Пэппер Винтерс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наша байдарка была почти готова.
Наше время было на исходе.
Почему же я не мог избавиться от ужасного чувства, что трагедия снова надвигается на нас?
АВГУСТ
ТРИ ГОДА.
Три долгих, невероятных, трудных, удивительных, жутких, блаженных, ужасных года.
Двадцать девятое августа, день катастрофы, приближался.
По крайней мере, я думала, что сейчас был август.
После того как мой телефон сломался, мне пришлось вести учет дней, выцарапывая каждый закат на нашем зонтичном дереве, подсчитывая надсечки, понимая в глубине души, что мы все устали.
Мы пережили столько всего: штормы, лихорадки, желудочные инфекции и вирус, из-за которого мы все чуть не умерли, скорее всего, переданный нам комаром.
Несмотря на все это, мы вырастили из младенца здорового ребенка, из ребенка молодую девушку, а из мальчика способного шестнадцатилетнего подростка.
Коннор превратился из тощего мальчика в худощавого юношу. Его медные волосы от долгого пребывания в соленой воде стали более золотистыми, а кожа больше никогда не будет белоснежной, и навсегда останется бронзовой, словно у арабского принца.
Мне было жаль женщин, которые упустили такой великолепный экземпляр и добродушного человека. Я гордилась тем, что мы с Гэллоуэем (в какой-то малой степени) сыграли свою роль в его воспитании.
И из-за этих качеств, а также из-за того, что он был так любим всеми нами, то, что произошло дальше, стало еще более трагичным.
…
СЕНТЯБРЬ
— На помощь! Гэл! Стель! Помогите!
Холодный пот скользнул по позвоночнику, когда Пиппа ворвалась в дом, помешав мне поменять грязную футболку, ставшую подгузником Кокос. Оставив ребенка, я резко вскочила на ноги и схватила ее за дрожащие плечи.
— Что? Что случилось?
Пиппа едва могла говорить. Слезы текли по ее лицу, ужас поглотил ее.
— Ко… ему... ему... ему больно.
Гэллоуэй ворвался внутрь, ветки и листья торчали в его волосах, швейцарский армейский нож зажат в руке.
— Что случилось?
Взяв Пиппу за руку, я протиснулась мимо него.
— Коннор. Мы должны идти.
Мы все так быстро, как никогда, побежали к кромке воды, где Коннор лежал на мелководье на спине. Прилив омывал его, словно успокаивая то, что причинило ему боль. Извиняясь. Сочувствуя.
Я ненавидела воду за то, что она прикасалась к нему.
Презирала все, что причинило ему боль.
Опустившись на колени, Гэллоуэй положил голову Коннора себе на колени, шлепая его по щекам.
— Коннор, открой глаза, приятель.
Я взяла его за левую руку, а Пиппа — за правую. Мы все преклонили перед ним колени, словно перед алтарем, принимающим наши последние молитвы.
Нет!
Этого не могло произойти.
Аура смерти не была реальной. Зловоние агонии не было правдой.
Этого не произойдет!
Гэллоуэй снова потрепал Ко по щекам, пытаясь пробудить его.
— Коннор. Ну же. Открой глаза.
Коннор застонал, его лицо исказилось от боли.
— Я... не могу... дышать.
— Ко, нет. — Всхлипнула Пиппа. — Я буду дышать за тебя.
— Н-не выйдет, Пип...
Чудовищное отчаяние охватило ее.
— Ну же. Не будь придурком. — Смахнув слезы, она склонилась, словно желая сделать ему искусственное дыхание. — Все будет хорошо, вот увидишь.
— Пип, не надо.
Я удержала ее. Я не смогу ему помочь, если она будет в поле моего зрения. Что стало причиной его состояния? Что случилось?
Крови не было. Не было и следов укуса.
Кто посмел причинить боль моему сыну?
И тогда я увидела.
Корешок, смертоносное перо, ядовитая колючка, которую я надеялась никогда больше не увидеть. Но на этот раз... это была не легкая ссадина на ноге, а целый набор стрел, пронзивших его сердце.
Рыба-камень (прим. пер.: Бородавчатка, или рыба-камень, — морская хищная рыба семейства скорпеновых с ядовитыми шипами на спине, которая обитает на дне возле коралловых рифов и мимикрирует под камень. Считается самой ядовитой рыбой в мире).
Он всегда был осторожен. Рыбачил в шлепанцах. Делал все возможное, чтобы оставаться в безопасности.
Мои руки взлетели вверх, закрывая лицо, а с губ сорвался всхлип ужаса.
Глаза Гэллоуэя метнулись к моим, пробежались по моим исказившимся чертам, а затем к смертному приговору на груди Коннора.
— Черт.
Он побелел. Протянул руку к шипам яда, вырывая их из плоти Коннора так быстро, словно это были гранаты, готовые взорваться.
Но было слишком поздно.
Ущерб нанесен.
В прошлый раз Коннор обманул смерть. В этот раз... победителем был не он.
Этого не может быть.
Это невозможно!
Мои плечи содрогались, когда я начала всхлипывать.
На этот раз его не спасет горячая вода и припарки.
Гэллоуэй переместился, положил голову Коннора на мокрый песок и пересел сбоку от него. Сплетя большие руки вместе, положил их на сердце Коннора, готовый приступить к массажу, чтобы вернуть его к жизни, готовый реанимировать, оживить и обратить вспять ужасную, ужасную катастрофу.
Коннор скривился, его губы стали темно-синими, глаза покраснели. Его пальцы свело судорогой от токсинов, он вцепился в горло, когда его тело поддалось анафилактическому шоку.
Он задыхался.
На наших глазах.
— Коннор, нет!
Пиппа делала искусственное дыхание, пока Гэллоуэй делал массаж сердца.
Потрясение превратило меня в немое изваяние: длинные волосы Гэллоуэя развевались вокруг его лица при каждом нажатии, бледные щеки Пиппы раздувались, когда она выдыхала в рот брата, а теплый поток не прекращал свои ласки.
В больших дозах рыба-камень была смертельна. Сомневаюсь, что кто-то получал большую дозу.
Я должна что-то сделать.
Хоть что-то.
Но я знала, лучше, чем они, лучше, чем Коннор, что ничем нельзя помочь.
Даже если бы у нас было противоядие и скорая помощь, никто ничем не смог бы помочь.
Старуха с косой посетила нас.
Три года мы выживали без потерь. Смеялись, плакали, разнообразили свой рацион и стойко боролись с болезнями. Мы игнорировали все статистические данные, утверждающие, что такая катастрофа, как наша, в скором времени приведет к смерти.
Это не фортуна.
Это судьба.
И она наконец-то нас нашла.
Забирая слишком юную жизнь.
Коннор встретил мой взгляд, морская вода стекала по его щекам.
— Стел...
Я поймала его скрюченные спазмами пальцы, поднесла их к своим губам. Пока мой муж и дочь боролись за его жизнь, я предлагала уединенную и безопасную гавань, пока он покидал нас.
Покидал и угасал.
— Я люблю тебя, Коннор, — прошептала я. — Очень-очень сильно.
Он не мог ответить, но
