Манхэттенское безумие (сборник) - Ли Чайлд

– Она была сущий ангел! – провозгласил он, обращаясь к ее семейству, чьи лица уже повернулись к нему. – Она в тот день изменила всю мою жизнь! Даже моя жена говорит теперь «спасибо»!

По залу прошли тихие смешки.

– Я просто хочу сказать вам всем, как мне жалко, что она… Я был в таком шоке, когда увидел…

Голос у него сорвался, и он сел.

Но тут же снова вскочил.

– Кто-нибудь должен сказать что-то еще об умершей! – провозгласил он. – Она всегда говорила «будьте добры» и «спасибо».

Он сел с пылающим от возбуждения лицом.

Тут встала молодая и красивая женщина.

– Он прав. Присс и в самом деле была настоящим ангелом. И такая веселая и забавная! Мы с ней ехали в такси за два дня до ее гибели, и как только мы сели в машину, водитель стал все время давить на клаксон, прямо ужас какой-то! А Присцилла наклонилась вперед и сказала, что даст ему сотню долларов, если он не будет сигналить до самого конца нашей поездки…

Под сводами церкви раздались взрывы смеха – в толпе было немало постоянных клиентов такси.

– И он не сигналил! А когда мы выходили из машины, он ей улыбнулся и сказал: «А что вы мне дадите, если я не буду сигналить весь остаток дня?»

При этом рассмеялась почти вся толпа; это был добрый, искренний смех, от которого плачущему и горюющему человеку становится легче.

– И что Присс ему ответила? – спросил какой-то мужчина.

Молодая женщина обернулась к нему. На ее дрожащих губах играла слабая улыбка, а глаза блестели от слез.

– Она сказала, что и она сама, и еще несколько миллионов человек в Манхэттене ответят ему вечной благодарностью. – Толпа снова взорвалась смехом. – А потом он сказал, водитель то есть: «А это будет о’кей, если я нажму на сигнал, когда мне нужно будет кого-то подпихнуть, когда на светофоре зажегся зеленый?» А Присцилла рассмеялась и сказала: «Да неужто вы думаете, что пятнадцать машин, что остановились позади вас, сами не попробуют вас подпихнуть и рвануть вперед?»

Раздался смех и аплодисменты, но, как отметил Сэм, не со скамьи, на которой сидела семья. Их плечи не тряслись от смеха, они, как и раньше, не вытирали с лиц слезы. Что бы ни давило их изнутри, наружу это не пробивалось.

А когда с места поднялся еще один из пришедших на похороны и начал излагать свою историю, Сэм увидел, как миссис Уиндзор сделала резкий знак священнику, стараясь привлечь его внимание. Потом кивнула в сторону органиста, давая ясно понять, что ей нужно. И почти тут же вступила музыка, сразу достигнув баховских высот, и заглушила все хвалебные речи в адрес покойной. В разных концах помещения быстро возникли прислужники и начали выпроваживать из церкви большую и теперь уже шумную толпу.

Потрясенный, Сэм только сейчас понял, что, по всей видимости, только что слышал живое свидетельство того, что было записано в последнем, предсмертном списке Присциллы Уиндзор: «Говори только правду». «Интересно, – подумал он, – если она именно так вела себя с незнакомыми людьми, что тогда было в ее списке для людей, которых она хорошо знала?»

– Ну вот, это уже на что-то похоже, – одобрительно высказалась миссис Дарнелл, когда они поднялись со скамьи. – Пусть даже Мэгги это страшно не понравилось. Вы заметили, как быстренько она заставила священника действовать?.. Ну, по крайней мере, мы получили небольшое развлечение, да и бедная девочка была бы довольна, я точно знаю. Вы идете на прием, на поминки?

– Нет. Меня не приглашали. Я не знаком ни с кем из ее семьи.

– Ох, да ладно вам!.. К черту эти глупости. Просто согните калачиком руку в этом вашем элегантном пиджаке и позвольте мне уцепиться за ваш локоть, и я проведу вас туда, словно вы там свой человек. Как я полагаю, Присцилла была вашей пациенткой, хотя и понимаю, что вы в этом никогда не сознаетесь. Вы, врачи, знаете нас лучше, чем наши мужья, и это делает вас, по меньшей мере, близким ей человеком, таким же близким, как семья. Даже более близким, в случае с ее семьей; только никогда никому не говорите, что я это вам сказала!

Сэм улыбнулся ей:

– Не скажу.

Не доходя нескольких рядов скамеек до выхода, он сумел освободиться от миссис Дарнелл, когда она посмотрела в другую сторону, и затеряться в толпе. Он хотел последовать за последним мужчиной, который поднялся с места и тоже хотел выступить, – за тем самым, речь которого заглушила музыка Баха.

Платье в цветочек, пышная прическа, круглое лицо.

Он заметил и узнал ее, когда она стояла между двумя другими, более молодыми женщинами, и тут же интуитивно догадался, кем они могут быть, – воспитательницами в том самом дошкольном учреждении, где работала Присцилла, в детском садике, таком немодном, что у него даже не было листа ожидания, списка желающих когда-нибудь устроить туда своих детишек. Они и сами выглядели немодно в этой с шиком разодетой толпе. Старшая из них выглядела как добрая тетушка, в объятия которой с радостью бросится любой ребенок.

Она не улыбнулась, когда Сэм сказал:

– Извините меня…

– Да?

– Вы встали со скамьи в церкви и начали что-то рассказывать о Присцилле…

– Да.

– Мне очень жаль, что вам не дали продолжить. Вы не могли бы рассказать мне, что хотели там произнести?

– А вы кто?

– Извините. Меня зовут Сэм Уотерфорд. Я был ее врачом.

– Ох! – У нее был усталый и опустошенный вид; сейчас, вблизи, она отнюдь не выглядела такой, которой можно было бы броситься в объятия. – Я всего лишь собиралась сказать, что дети и родители в нашем садике ее просто обожали. Я думала, это поможет нам раскрутить наш бизнес. У вас есть внуки?

Сэм был несколько ошеломлен ее холодным, острым взглядом и резкими словами – а также тем, что она приписала ему наличие внуков – досрочно.

– У меня сын в четвертом классе.

– Неужели? – Это единственное слово, произнесенное удивленным тоном, оскорбило его, как будто ее бесило, что у мужчины такого возраста имеется столь юный сын. Сэм решил, что она бестактна и неприятна; ничего удивительного, что в ее детском саду нет листа ожидания.

– Мне она нравилась, – сказал он, как бы заступаясь за Присс. – Очень нравилась. Вот я и подумал, что вы хотите рассказать какую-нибудь связанную с нею веселую или забавную историю.

Тетушка засопела и уставилась на молодых женщин по обе стороны от нее. Чего она не видела, так это того, как они смотрели друг на друга, когда она повернулась обратно к нему.

– История, которую я хотела рассказать, не слишком хорошая, – заявила она. – Я ее уволила неделю назад.

Тут она наконец улыбнулась, но улыбка эта получилась несколько глупой и самодовольной.

– Наверное, не самая подходящая история для похорон, а? А какой вы доктор, по каким болезням?

– Акушер-гинеколог.

– Ох! А мне показалось, что вы сказали, что психиатр.

Она снова самодовольно ухмыльнулась и пошла прочь.

Одна из более молодых женщин пошла вместе с нею, но вторая осталась стоять на месте и спокойным тоном сообщила:

– Не обращайте на нее внимания. Она вечно ревновала Присциллу; ей было не по нраву, что дети и их родители любят Присс больше, чем ее. И она все еще бесится по поводу того, что сделала Присцилла.

– А что она сделала?

– Она зачитала парочке родителей нечто вроде Закона о мятеже[11]. Они прямо-таки на это напрашивались!

– И когда это случилось?

– В тот день, когда она погибла, – ее глаза наполнились слезами. – Это так ужасно, что ее последняя мысль, связанная с нами, была об увольнении, но, мне кажется, она знала, что всем нам этот ее поступок страшно понравился. Сьюзен, – она ткнула большим пальцем себе за спину, в ту сторону, куда удалилось платье в цветочек, – ни за что и ни по какой причине не желает сердить родителей наших детишек, поскольку не хочет потерять деньги, что они ей платят. А нас это просто бесит. Та парочка, на которую Присс наорала, они взяли манеру забирать своих детей в любое время, когда им вздумается, даже на два часа позже или даже больше! И никогда не звонили, не предупреждали, никогда не согласовывали с нами свои планы. Ни в грош нас не ставили вообще; а их бедные детишки чувствовали себя брошенными, хотя мы им врали и убеждали, что их мамочка и папочка вовсе не такие уж дрянные негодяи, какими они были на самом деле.

– А Присс… Присцилла их отругала?

– Да еще как! Это было просто прекрасно! Задала им жару! И так нас порадовала! Они тут же забрали своих детишек из нашего садика, даже при том, что Сьюзен уволила Присс в их присутствии и потом долго перед ними извинялась, да так, что мне блевать хотелось!

– Присс что-нибудь говорила вам насчет своего последнего списка?

– Это такой список, какой люди иногда составляют, когда узнают, что скоро умрут? – Она прижала ладони ко рту. – Ох, боже мой! Вы думаете, у нее было такое предчувствие?

– Нет-нет, я просто…

– Она и впрямь говорила, что всегда хотела как следует отругать тех родителей. Ну, не то чтобы всегда… ну, вы понимаете, что я хочу сказать.