Манхэттенское безумие (сборник) - Ли Чайлд

Нэнси Пикард

Три словечка

Присцилла истерически рассмеялась, когда врач заявил, что жить ей осталось всего несколько недель.

Даже когда она увидела шокированное выражение на его красивом лице, то просто отмахнулась, как бы отбрасывая его озабоченность, и продолжала громко хохотать, прямо как четырехлетний малыш, которому только что поведали самую сногсшибательную историю, какую он только слышал в своей коротенькой жизни. А поскольку она работала воспитательницей в дошкольном учреждении, то отлично знала массу таких вот сногсшибательных историй, особенно про всяких стучащих в дверь пришельцев, да и четырехлетних малышей тоже.

Тук-тук! Кто там?

Это не я!

Да, несомненно, у нее был редко встречающийся случай смертельно опасного и быстро приводящего к смерти рака.

Именно так, несомненно! Вот такая замечательная выдалась у нее неделя. Месяц. Год. «Смерть может только улучшить мою жизнь», – подумала она и снова дико захохотала.

Когда Присцилла наконец разделалась с изначальным приступом истерики и заплакала уже совсем другими слезами, доктор протянул ей коробку с бумажными салфетками и большой блокнот. Она схватила то и другое и держала блокнот в руке, пока сморкалась.

– А это для чего?

– Некоторые мои пациенты составляют список того, что им непременно нужно успеть сделать напоследок.

– Ох, боже мой! – сказала она, закатывая глаза. Потом уставилась на него. – Вы что, держите у себя в столе пачку таких блокнотов? Вот глупость-то! Значит, это списочек того, что следует проделать в последние минуты жизни, да? Купить бананов, но не слишком зрелых. Забрать вещи из химчистки, только вот зачем? И забыть про очень большие пачки стирального порошка.

Она смеялась и рыдала одновременно.

– Нельзя мне умирать, Сэм! – Присцилла уже долгое время была его пациенткой; он принимал ее регулярно – обычные периодические осмотры и внезапные заболевания. Он всегда звал ее по имени, да и она давно уже дала ясно понять, что тоже будет обращаться к нему так же. – Я ведь даже ни с каким похоронным бюро не успела договориться, даже в предварительном порядке!

Сэм не засмеялся.

– Еще не поздно, – заметил он.

– Только в этом уже не будет ничего предварительного, не так ли?

– Не будет, – подтвердил врач еще более мягким тоном.

– Странно, верно?

– Нет.

– Нет, странно! И в итоге у меня в этом списке будет всего один пункт.

– Какой?

– Прожить подольше.

У Сэма был такой вид, словно он сейчас заплачет.

– Извините, – сказала Присцилла – ей стало стыдно. Обычно ее юмор был более мягким; приближающаяся неизбежная смерть сделала ее более колючей. – Вы-то ни в чем не виноваты.

– Никто не виноват, – сказал он, качая головой и вытаскивая платок, чтобы вытереть глаза.

Никто не виноват? В этом она не была так уж уверена.

Как насчет загрязненного воздуха, которым она дышит, как насчет всей этой химии в питьевой воде? И как насчет стрессов? Разве все это не убивает? Ну, видимо, да, хотя она, вероятно, не сможет доказать это своему вечно ввергающему ее в стрессы начальнику, своим вечно действующим ей на нервы родителям, своей вечно давящей ей на психику сестрице, своему вечно раздражающему ее бойфренду, вызывающим сплошные стрессы родителям ее подопечных в детском садике «ДэйГлоу» с этими вечно орущими и замученными стрессами детишками, вызывающей стрессы бабе с вызывающей стрессы собакой из соседней квартиры, этому вызывающему сплошные стрессы развозчику ее любимых хот-догов, не говоря уж обо всех этих пешеходах, что вечно налетают на нее на улицах, или о такси, что вечно сигналят ей на перекрестках.

И еще докторам, которые сообщили ей, что она скоро умрет.

– Если лекарства перестанут вам помогать… или хирургическое вмешательство, или радиотерапия… чем вы намерены занять то время, что у вас осталось?

– Мне всего двадцать шесть, – прошептала Присцилла. Все запасы смеха у нее уже закончились.

– Я знаю. – Глаза Сэма снова наполнились слезами, но он сумел выдавить из себя ободряющую улыбку. – Значит, в вашем последнем списке будет гораздо больше веселых и забавных пунктов, чем в том, что составила одна моя пациентка, которой уже стукнуло сто лет.

– Стукнуло сто лет? – завистливо переспросила она. – Хотела бы и я…

– Ничего в этом хорошего нет. Для нее самым большим удовольствием было пить клюквенный сок, на который у нее была аллергия. Придумайте и себе что-нибудь в этом роде, Присс! Придумайте что-то получше, чем клюквенный сок. И не отступайте. Кто может знать? Может быть, полученное удовольствие вас вылечит.

Он и сам в это не верил.

Да и она тоже.

Но в качестве способа убить время в последующие две недели, прежде чем время убьет ее, это было все-таки лучше, чем застрелиться. Именно это она и сказала Сэму, отчего тот состроил недовольную гримасу.

– Можно я воспользуюсь вашей ручкой?

Он протянул ей ручку и стал смотреть, как Присцилла пишет три словечка в верхней части страницы блокнота. Она с силой нажимала на ручку и писала печатными буквами, проводя каждую линию по нескольку раз, так что даже с противоположной стороны стола он мог видеть толстые черные буквы.

Присцилла перевернула блокнот, чтобы он мог их прочитать.

ГОВОРИТЬ ТОЛЬКО ПРАВДУ

Сэм удивленно поднял брови.

– Я ожидал чего-то большего из серии «покататься на русских горках» или «слетать в Париж». – Он ткнул пальцем в блокнот. – А это может и навредить.

– А может и пользу принести, – возразила Присцилла.

Когда она выходила из его кабинета, Сэм велел ей проверяться у него каждый день.

– Чтобы знать, как действуют болеутоляющие? Или чтобы знать, когда мне нужно будет отправляться в хоспис?

– Да, – ответил он и обнял ее.

Она на секунду прильнула к его белому халату.

– Спасибо за то, что сказали мне правду, – прошептала она и с храбрым видом вышла.

Присцилла являлась к нему на прием в течение трех следующих дней. А на четвертое утро заплаканная секретарша доктора Сэмюэла Уотерфорда принесла ему газету, заметка в которой объяснила ему, почему не следует ждать в этот день ее нового визита.

В предыдущую ночь Присцилла Уиндзор была убита ударом ножа, когда в прохладных сумерках шла – бегать она уже не могла – по Риверсайд-драйв. Деревья багряника расцветут на следующее утро, распустят свои розово-лиловые цветы, но она их уже не увидит. Присцилла надеялась прожить достаточно долго, чтобы дождаться весны, но все же боялась ее увидеть, опасаясь, что это наполнит ее невыносимым страстным желанием пожить еще, подольше. В ночь, когда ее убили, бутоны были еще плотно свернуты и походили на маленькие боксерские перчатки, словно не хотели наносить ей удары и причинять горько-сладкую боль при виде их раскрывающихся лепестков.

Свидетели видели, как она пошатнулась возле газона для выгула собак, видели человека в спортивном костюме с натянутым на голову капюшоном, видели, как он наклонился над нею, пытаясь поднять, видели, как они на секунду прильнули друг к другу, видели, как он помог ей выпрямиться, видели, как он прислонил ее к дереву, видели, как он потрепал ее по плечу, видели, как он продолжил свою пробежку. И подумали: «Ах, какой хороший малый!» И улыбнулись в ничем не примечательную спину, а он побежал быстрее, чем прежде. Когда он свернул за угол, они наконец вновь посмотрели на женщину, которой он столь дружелюбно помог.

И увидели, что она закачалась, а потом сползла по стволу дерева и больше уже не поднялась.

– Ох, боже мой! – воскликнула одна женщина, дернув за поводок и подтягивая к себе свою собаку.

Другие бросились осматривать упавшую женщину; все были в шоке, когда увидели кровь, испытали ужас, рассмотрев нож, потом пришли в замешательство и никак не могли решить, кто из них должен звонить по телефону 911. Аппер-Уэст-Сайд – это район Нью-Йорка, известный добрососедскими отношениями своих жителей, и хотя они не были лично знакомы с этой молодой женщиной, но отлично понимали, что хотят ей помочь.

– Вы уверены, что это был мужчина? – спросил один из них, когда они стали сравнивать свои впечатления от того, что успели заметить. – Я вообще-то подумал, что это женщина.

– Но мы все согласились с тем, что он был белый. Или это все же была она?

Однако и в этом пункте они так и не пришли к согласию. И даже по поводу роста – высокий он был или средний, плотного телосложения или худого – и разошлись во мнениях даже в том, подошел ли преступник к женщине, когда она уже упала, или же в действительности сам стал причиной этого падения. Свитер с капюшоном, как оказалось, был черный, серый, красный или темно-синий. Свидетелей было пятнадцать, и копы потом шутили, что можно было подумать, будто все они смотрели в разные стороны на пятнадцать разных женщин, которых убили пятнадцать разных преступников. Один из свидетелей клялся, что преступников, которые остановились, чтобы ей «помочь», могло быть двое.