Том 7. Стихотворения, очерки 1925-1926 - Владимир Маяковский

Сергею Есенину*

Вы ушли,     как говорится,           в мир иной.Пустота…     Летите,        в звезды врезываясь.Ни тебе аванса,       ни пивной.Трезвость.Нет, Есенин,      это        не насмешка.В горле    горе комом —          не смешок.Вижу —     взрезанной рукой помешкав,собственных      костей         качаете мешок.— Прекратите!       Бросьте!           Вы в своем уме ли?Дать,   чтоб щеки          заливал           смертельный мел?!Вы ж   такое     загибать умели,что другой     на свете         не умел.Почему?    Зачем?       Недоуменье смяло.Критики бормочут:         — Этому винато…  да сё…     а главное,          что смычки мало,в результате      много пива и вина. —Дескать,    заменить бы вам           богему              классом,класс влиял на вас,         и было б не до драк.Ну, а класс-то       жажду          заливает квасом?Класс — он тоже        выпить не дурак.Дескать,    к вам приставить бы             кого из напосто̀в —стали б    содержанием          премного одарённей.Вы бы    в день       писали          строк по сто́,утомительно      и длинно,           как Доронин.А по-моему,      осуществись           такая бредь,на себя бы     раньше наложили руки.Лучше уж     от водки умереть,чем от скуки!Не откроют      нам        причин потерини петля,     ни ножик перочинный.Может,    окажись        чернила в «Англетере»,вены   резать      не было б причины.Подражатели обрадовались:            бис!Над собою     чуть не взвод           расправу учинил.Почему же     увеличивать          число самоубийств?Лучше    увеличь        изготовление чернил!Навсегда    теперь       язык         в зубах затворится.Тяжело    и неуместно         разводить мистерии.У народа,     у языкотворца,умер  звонкий      забулдыга подмастерье.И несут    стихов заупокойный лом,с прошлых     с похорон          не переделавши почти.В холм   тупые рифмы         загонять колом —разве так     поэта        надо бы почтить?Вам  и памятник еще не слит, —где он,   бронзы звон         или гранита грань? —а к решеткам памяти         уже           понанеслипосвящений      и воспоминаний дрянь.Ваше имя     в платочки рассоплено,ваше слово      слюнявит Собинови выводит     под березкой дохлой —«Ни слова,     о дру-уг мой,          ни вздо-о-о-о-ха.»Эх,  поговорить бы и́начес этим самым       с Леонидом Лоэнгринычем!Встать бы здесь       гремящим скандалистом:— Не позволю       мямлить стих             и мять! —Оглушить бы      их        трехпалым свистомв бабушку     и в бога душу мать!Чтобы разнеслась        бездарнейшая по́гань,раздувая    темь      пиджачных парусов,чтобы    врассыпную          разбежался Коган,встреченных      увеча         пиками усов.Дрянь   пока что       мало поредела.Дела много —       только поспевать.Надо   жизнь      сначала переделать,переделав —      можно воспевать.Это время —      трудновато для пера,но скажите     вы,       калеки и калекши,где,  когда,     какой великий выбиралпуть,   чтобы протоптанней            и легше?Слово —     полководец          человечьей силы.Марш!    Чтоб время         сзади            ядрами рвалось.К старым дням       чтоб ветром            относилотолько   путаницу волос.Для веселия      планета наша            мало оборудована.Надо   вырвать       радость           у грядущих дней.В этой жизни       помереть           не трудно.Сделать жизнь       значительно трудней.

[1926]

Марксизм — оружие, огнестрельный метод. Применяй умеючи метод этот!*

Штыками     двух столетий стыкзакрепляет     рабочая рать.А некоторые      употребляют штык,чтоб им    в зубах ковырять.Все хорошо:      поэт поет,критик    занимается критикой.У стихотворца —           корытце свое,у критика —      свое корытико.Но есть    не имеющие ничего,             окромякрасивого почерка.А лезут    в книгу,       хваля          и громяиз пушки    критического очерка.А чтоб    имелось        научное лицоу этого    вздора злопыха́нного —всегда   на столе       покрытый пыльцойнеразрезанный том         Плеханова.Зазубрит фразу       (ишь, ребятье!)и ходит за ней,       как за няней.Бытье —    а у этого — еда и питьеопределяет сознание.Перелистывая       авторов           на букву «эл»,фамилию     Лермонтова          встретя,критик выясняет,        что̀ он елна первое     и что́ — на третье.— Шампанское пил?         Выпивал, допустим.Налет буржуазный густ.А его   любовь       к маринованной капустедоказывает      помещичий вкус.В Лермонтове, например,           чтоб далеко не идти,смысла    не больше,        чем огурцов в акации.Целые    хоры       небесных светил,и ни слова     об электрификации.Но,  очищая ядро        от фразерских корок,бобы —    от шелухи лиризма,признаю,    что Лермонтов           близок и дорогкак первый     обличитель либерализма.Массам ясно,      как ни хитри,что, милюковски юля,светила    у Лермонтова          ходят без ветрил,а некоторые —       и без руля*.Но так ли     разрабатывать           важнейшую из тем?Индивидуализмом пичкать?Демоны в ад,      а духи —          в эдем?А где, я вас спрашиваю, смычка?Довольно     этих       божественных легенд!Любою строчкой вырваннойЛермонтов     доказывает,          что он —              интеллигент,к тому же     деклассированный!То ли дело     наш Степа— забыл,    к сожалению,          фамилию и отчество, —у него   в стихах       Коминтерна топот…Вот это —     настоящее творчество!Степа —     кирпич        какого-то здания,не ему   разговаривать вкось и вкривь.Степа   творит,      не затемняя сознания,без волокиты аллитераций            и рифм.У Степы    незнание         точек и запятыхзаменяет    инстинктивный           массовый разум,потому что      батрачка —           мамаша их,а папаша —      рабочий и крестьянин сразу. —В результате      вещь        ясней помидораобволакивается       туманом сизым,и эти   горы     нехитрого вздоранекоторые     называют марксизмом.Не говорят     о веревке         в журнале повешенногоне изменить      шаблона прилежного.Лежнев зарадуется —          «он про Вешнева».Вешнев     — «он про Лежнева».

19/IV-26 г.