Бабай - Борис Левандовский

Ему и так было тошно. Назар бросил последний взгляд на веранду, где беззаботно развлекалась орава таких же, как он, детей, и отошел от окна. Затем отыскал среди своих вещей электронную игру «тетрис» и, стараясь больше ни о чем не думать, гонял темно-серые квадратики по экрану, пока в двери изолятора дважды не повернулся ключ.

Вошла медсестра.

– Привет, – она прошелестела накрахмаленным халатом между отгороженными кроватями к его «кабинке», – Держи, – и протянула термометр.

Назар поздоровался и, отложив «тетрис», сунул градусник под мышку. Медсестра повернулась спиной к окну, опершись локтями о широкий подоконник.

– Я подожду тут, не стесняйся.

Скорее всего, ей не было и двадцати, хотя для Назара она была вполне и давно взрослой, худощавая, со светло-русыми волосами, собранными сзади в простой хвост.

Она разглядывала Назара с бесцеремонным любопытством, словно он являлся неким диковинным существом, удравшим из гастролирующего зоопарка и бог весть как очутившимся здесь. Тем временем Назар демонстрировал углубленное изучение линий паркета, структуры волокна на дереве своей тумбочки, проводил сравнительный анализ грязи под ногтями обеих рук – чувствуя себя все более неловко и начиная краснеть. Затянувшееся молчание нарушало лишь глупое пиликанье «тетриса», забившегося между складок смятого одеяла, который настойчиво требовал продолжения партии.

– Можно посмотреть? – сказала наконец медсестра. Назар почему-то сразу пожалел, что не отключил звук или не нажал на кнопку «пауза» раньше. Но извлек «тетрис» из складок одеяла, словно гигантского визжащего паразита из морщин фантастического животного, и свободной рукой протянул медсестре.

– А, все ясно… – она рассматривала игрушку не больше трех секунд, затем небрежно бросила на кровать. Назару даже показалось, по ее лицу скользнула брезгливая гримаска. «Тетрис» подскочил на одеяле, едва не свалившись на пол, но наконец заткнулся. Сразу стало неестественно тихо.

– Долго еще? – не выдержав паузы, спросил Назар, хотя и сам знал, что нужного времени не вышло еще и наполовину – общество медсестры вызывало острое желание снова остаться одному.

– Еще пару минут. Не страшно здесь самому? – спросила она в свою очередь, чем заслужила у Назара дополнительную неприязнь. Дело было не в ее внешности или голосе и даже не в том, что она говорила, – а как. Будто каждым своим вопросом или словом ей хотелось попасть в больное место, а затем невинно улыбнуться и дождаться следующего раза.

– Днем здесь, конечно, все иначе, а вот ночью… – медсестра выразительно глянула на него (мысленно Назар уже окрестил ее «белобрысой»). – Не боишься оставаться тут на ночь?

– Почему это? – Назар впервые посмотрел на нее прямо.

– Да так, – она пожала плечами, как бы теряя интерес к развитию этой темы, повернула голову к окну и кивком указала на веранду, – Видел уже игровую палату?

Назар промолчал, только сильнее стиснул градусник под мышкой.

– Там столько всяких…

– Мне все равно, – перебил он ее, испытывая мерзкое шевеление внизу живота.

– Ну, конечно, тебе же отсюда ничего не видно, – сочувственно вздохнула белобрысая, – Очень жаль, там и правда интересно. Хочешь, расскажу?

– Нет, – он собирался ответить как можно равнодушнее, но голос все же подвел. Тонкие брови белобрысой тут же иронично поползли вверх: неужели, не может быть!

Ему действительно было наплевать на все игры в мире и на той веранде в частности – разве дело сейчас заключалось в них? Назар ощутил, как к глазам предательски подкатывают слезы. Но ему вдруг вспомнилась минувшая ночь, когда отец, выходя из детской, подмигнул: «Молодец, я горжусь тобой» – и слезы внезапно отхлынули, будто отброшенные внезапно выросшей плотиной. Он не станет реветь перед этой белобрысой, которая, видно, того и добивалась.

Назар даже рискнул перейти в наступление:

– Почему меня закрывают? – однако это было крайне неудачной мыслью, в чем он скоро убедился.

– Так положено, – отозвалась та вполне дружелюбно. Назар даже глянул на нее удивленно, словно ожидал увидеть на месте белобрысой кого-то другого. – Изолятор, хотя и относится к нашему отделению, но стоит, как видишь, за его пределами. И его нужно закрывать потому… – на улыбающемся миловидном лице медсестры вновь появилась уже знакомая Назару брезгливая гримаса, – Чтобы заразные дети никуда не расхаживали без разрешения. Заразные – ты меня понимаешь?

Несколько секунд она пристально смотрела на него, улыбаясь с тем же выражением: «Ты меня понимаешь, маленький ублюдок, заразные дети! Как ТЫ! Вот то-то…»

Восемь лет все еще возраст открытий – Назар сделал следующее и уже не первое важное открытие за последние дни: некоторые взрослые, оставаясь наедине с детьми, снимают маски и превращаются в монстров с холодными глазами. Главное, чтобы в тот момент их никто не видел – кроме одного, того самого ребенка, перед которым они снимают маску – и это другая, не менее важная вещь, иначе остальное теряет для них всяческий смысл. Если бы в изоляторе находился кто-то третий, белобрысая только измерила бы ему температуру и ушла, ничего больше. И все – из-за третьего.

Эти Шутливые Оборотни заходят сначала издалека: что-нибудь говорят, делают или задают различные безобидные вопросы и внимательно наблюдают за реакцией – они используют все это, как самураи – невидимых разведчиков-ниндзя, чтобы подкрасться поближе и отыскать слабое место в обороне. А затем переходят в наступление. Потому что им доставляет удовольствие делать больно и наблюдать исподтишка, что из этого получится. Им нравиться, к примеру, указать на веранду за окном с веселящимися детьми и тут же наглядно объяснить своему ребенку – что такое заразные дети. А потом снова улыбнуться, будто отличной шутке.

Новое открытие было воспринято скорее чувствами, нежели осознанно. Оно запечатлелось в душе Назара за ничтожную долю секунды, никак не успев отразиться на его лице.

– А еще, – продолжила белобрысая, – чтобы в изолятор не проник кто-нибудь посторонний. Например… знаешь, о ком я говорю? О Фред-ди Крюгере. Слышал о Фред-ди-и?

Назар смотрел пару фильмов, но решил не отвечать… и внезапно поймал себя на том, что медленно кивает головой, будто кто-то дергал ее вниз за невидимую нить.

– Ну, это, конечно, шутка, – белобрысая коротко хохотнула, не сводя с него внимательных леденистых глаз, – Но вот что действительно плохо… – она присела к Назару на кровать и заговорила доверительным полушепотом: – На соседнем этаже… да, точно, на соседнем внизу – находится больничный морг. Знаешь, это такое место, куда относят умерших людей, а потом разрезают вот так… – она провела себе ребром ладони вдоль туловища от горла до живота, – Это называется вскрытие.