Поиски - Чарльз Сноу

Я все прекрасно понимал, и потому в день, когда моя установка была закончена, я приступил к исследованию структуры манганатов. Тремлин одобрил меня: «Академически правильный выбор», — сказал он (у меня всегда было отвращение к слову «академический»). Зашел Остин и задал традиционный вопрос: «Все в порядке?»

— Установка готова, профессор, — сказал я. — Я намерен заняться выяснением структуры манганатов.

— Ага, — кивнул он, вышел из комнаты и вернулся опять, поигрывая цепочкой для часов. — Работа над кристаллами — очень сложная вещь, — возвестил он.

После этого он удалился.

Я твердо решил отложить пока свои более широкие планы и заниматься структурой манганатов, но это было слишком большим испытанием для моего терпения, и я стремился закончить эту свою первую работу возможно скорее. Я должен был работать очень тщательно, но при этом я торопился и никогда в жизни не работал так много. Мне хотелось поскорее покончить с манганатами. И хотя я старался держать в узде свои мысли, иногда они все-таки устремлялись в более увлекательное будущее.

В течение трех месяцев, до середины лета, я ежедневно приходил в свою лабораторию в половине девятого; светящееся пятно гальванометра тихо ползло по шкале и замирало, я записывал результаты, повторял опыт, изменяя угол камеры, и опять следил за движением светящегося пятна. И так каждое утро, до того момента, когда за мной заходил Шерифф и мы вместе отправлялись завтракать. Обычно мы шли в закусочную, находившуюся по соседству, я всегда завтракал стоя — за целое утро я уставал от сидения.

Днем я сидел в библиотеке при лаборатории, обложенный графиками, и систематизировал результаты утренних опытов. В течение долгого времени эти результаты казались лишенными всякого смысла, но вскоре я уже мог, глядя на них, думать: «Это исключает второе решение» или «Пожалуй, это похоже на другие результаты». От чая и до обеда я еще три часа отдавал опытам, после обеда я возвращался опять в лабораторию и уходил только тогда, когда уже нужно было спешить, чтобы поймать последний поезд метро до Хайбери.

До сих пор я помню эти вечера в моей лаборатории. Я ужасно уставал. Однако даже в этой усталости, мне кажется, был привкус романтики. Зажмурившись, чтобы стряхнуть с себя гипнотическое состояние, наступавшее после долгих часов наблюдения за движущимся пятном, я мог уже как посторонний человек получать удовольствие от ровного жужжания и гудения моей установки, от порядка и аккуратности, царящих в лаборатории. При свете лампочки гальванометра мои записи с рядами ровных мелких цифр радовали глаз. Часто, борясь с усталостью, я вставал и несколько минут шагал по комнате; выходя в темный коридор, я оглядывался назад и испытывал чувство удовлетворения.

Вечерами коридоры казались длинными и незнакомыми, шаги мои замирали в густой темноте. Но из одной или двух дверей обязательно просачивался свет. Со временем я познакомился почти со всеми, кто засиживался в лабораториях по вечерам. Я прерывал свою работу, чтобы переброситься несколькими словами с зоологом насчет рыб, которых он препарировал, выкурить сигарету с микробиологом, занятым культурой вирусов, или заглянуть к Харвею, пытающемуся расщепить ядро фтора, и наблюдал вместе с ним следы вспышек от частиц на экране.

Однажды вечером я шел мимо зоологической лаборатории, дверь в комнату, где происходило кормление, была открыта, и я увидел маленького человечка в матерчатой шапочке, с огорчением взиравшего на двух хорьков. Я немного знал его, это был Джепп, лаборант, на попечении которого находились животные.

— Добрый вечер, сэр, — мрачно сказал он. У него был слегка вздернутый нос и карие глаза, похожие на птичьи.

— Что случилось? — спросил я.

— Мы изучаем влияние различной пищи на период деторождения у хорьков, сэр. — Я быстро сообразил, что «мы» означало Джеппа и профессора-зоолога. — Мы нашли кое-что, заставляющее их спариваться как раз в середине сезона, когда они обычно этим не занимаются, если так можно сказать.

— Очень любопытно.

— Если мы правы… — Голос Джеппа звучал мрачно. — Мы накормили этой штукой четырех хорьков. Так трое из них прыгают вокруг четвертой, как… как вокруг кинозвезды на курорте. А ей будто ничего и не нужно, кроме как спать и есть. Она даже не смотрит на самцов.

— Вероятно, тут есть какая-то причина, — пробормотал я.

— Я тоже надеюсь на это, — Джепп немного просветлел. — У меня мелькнула одна идея на этот счет… Может быть, она девственница. Эти всегда медленнее раскачиваются. Вы ведь знаете, у людей тоже так, сэр.

Вернувшись в свою лабораторию, я четыре раза начинал одно и то же, прежде чем избавился от того впечатления, которое произвел на меня укоризненный взгляд Джеппа.

К началу лета я был уже совершенно убежден, что определил структуру манганатов. Как я и предполагал, достигнуто это было путем непосредственного анализа. Мне везло, и я ни разу не пошел по ложному следу. Однако впереди было еще несколько месяцев, чтобы проверить результаты: надо было, кроме того, испробовать еще одну или две маловероятные возможности, это настолько укрепило бы мои позиции, что уже никакие сомнения не могли бы поколебать мою уверенность.

Хотя меня и раздражала задержка с окончанием работы, я был счастлив эти недели, записывая показания и сопоставляя результаты проверок и контрпроверок. Было приятно видеть, как каждый факт оказывался на нужном месте, каждый вечер приносил новое подтверждение, что структура, которую я предсказал, была единственно возможной для этих кристаллов. Уверенность в том, что я прав, крепла с каждым днем. Частенько, стоя перед своей схемой и притопывая каблуком, — детская привычка, возвращавшаяся в моменты особой радости, — я говорил себе:

— Это верно. Другого ответа не может быть. Я решил проблему правильно.

Наконец настал такой момент, когда еще один последний опыт должен был уничтожить все сомнения. Или окажется правильной невероятно фантастическая гипотеза, или предположение, которое я выдвинул уже давно и почти доказал два месяца назад, будет подтверждено окончательно. Я немного нервничал, приступая к работе в этот последний вечер.

Вскоре показания прибора стали свидетельствовать, что все идет согласно моему плану, и сердце у меня стало биться спокойнее. Прошел еще час, и я был уже уверен. Еще через два часа всякая тень сомнения исчезла. Мое первое самостоятельное исследование было закончено. Я поднялся. Я был удовлетворен.

Меня переполняли радость и в какой-то мере самодовольство. Но это был не тот высокий экстаз, который я узнал позднее и который предвкушал еще в юности. Это было ощущение уверенности и удовлетворения от того, что я сумел доказать свою правоту. В эту работу не было вложено много воображения, и она целиком была в моих возможностях. Ее завершение принесло мне ощущение счастья, ранее мне незнакомое; как будто меня похвалили и выдали награду или как будто я проснулся среди ночи рядом с любимой женщиной и увидел, как она улыбается во сне.

Глава V. Волнение

Моя первая работа принесла мне все, чего я желал. В три недели я написал статью, и через несколько месяцев, после длительной официальной процедуры представления и рецензирования, она появилась в «Трудах Королевского общества». Название работы было напечатано на плотной глянцевитой бумаге: «Структура кристаллов манганатов», А. Р. Майлз, физическая лаборатория, Королевский колледж, Лондон (представлена Н. Е. Остином, членом Королевского общества). Дальше читать мне уже не хотелось. Я помню также, с каким удовольствием я дарил своим друзьям переплетенные в зеленую обложку оттиски и делал на них дарственные надписи.

Эта работа принесла мне даже большую известность и уважение, чем я рассчитывал. Тремлин, который по традиции имел некоторые права на соавторство, был щедр на шутливые поздравления и вопреки своему обыкновению постарался, чтобы со статьей еще до ее опубликования ознакомились известные кристаллографы. Один из них даже не счел для себя за труд написать мне письмо и поздравить. Я показал это письмо Остину, который уже был убежден, что с самого начала считал мою работу весьма важной и существенной.

Он предложил мне стипендию в двести пятьдесят фунтов в год. Хотя я мечтал вскоре перебраться в Кембридж, я знал, что моя большая научная работа должна начаться в Королевском колледже, ибо здесь у меня все было на ходу, а в Кембридже мне пришлось бы заново монтировать установку. У меня не было другого выхода, кроме как остаться.

Обо мне стали говорить, как о блестящем молодом ученом. Меня избрали в студенческий научный клуб. Университетский колледж просил меня выступить в их научном обществе. От нескольких преподавателей я получил приглашение на обед. Впервые я был приглашен и к Остинам и пошел без особой охоты. Это случилось в конце июня, вскоре после того, как я окончательно завершил свою работу. Я чувствовал страшную усталость, больше, чем когда работал по десять-одиннадцать часов в день. Однажды утром, бреясь, я расстроился, неожиданно заметив, какой я стал бледный. Тогда я решил устроить себе отдых — забросить все на свете и две недели только смотреть матчи в крикет. Приглашение миссис Остин пришлось как раз на воскресенье — первый день матча между командой моего графства и Миддлсексом.