Поиски - Чарльз Сноу

Чарльз Перси Сноу

От автора

Роман «Поиски» был впервые опубликован в августе 1934 года. Он привлек к себе некоторое внимание, достаточное для того, чтобы я мог почувствовать вкус успеха. Но я его не почувствовал. Хотя роман хвалили даже те, кто, на мой взгляд, никак не мог его одобрить, и хотя эта книга чуть-чуть не сделала меня богатым (как я узнал впоследствии, при открытом голосовании она не прошла в «Клубе книги этого месяца» в США), тем не менее я знал, что для меня это неверное начало как по своим удачам, так и по промахам. Я хотел рассказать прежде всего и главным образом о людях и затем о месте человека в обществе совершенно по-иному, и в совершенно ином плане, чем это получилось в «Поисках». Поэтому я должен был отложить эту книгу в сторону и искать ту форму, которая дала бы мне возможность высказать то, что мне хотелось сказать. Это отняло у меня немало времени, частичный успех «Поисков» не облегчил мне задачу, а в значительной мере затруднил.

Когда в конце концов я почувствовал, что в серии романов «Чужие и братья» у меня получается что-то близкое к тому, что я задумал, я обнаружил, что «Поиски» представляют для меня определенный в этом смысле интерес. Надеюсь, теперь этот роман сможет заинтересовать и других. Вероятно, здесь было бы полезно присовокупить некоторые комментарии. Артур Майлз мало похож на меня, он в гораздо меньшей степени является прототипом Льюиса Элиота, чем Шерифф — Джека Готери или профессор Десмонд — Герберта Гетлифа в «Поре надежд». Как и Майлз, я по образованию физик, но у меня никогда не было такой односторонней всепоглощающей страсти, фактически я уже в восемнадцать лет отчетливо представлял, в чем мое подлинное призвание.

Кругозор Майлза гораздо уже, чем у моих современников, я сознательно сделал его на четыре или пять лет старше себя, с тем чтобы воплотить в его образе истинного ученого-идеалиста, более далекого от политики или прикладной науки, чем мои сверстники или я сам. Для нас это было уже невозможно.

Но в этом отношении он похож на меня. Мне думается, то, что Хант говорит о Майлзе в IV части, в главе III, справедливо в отношении меня. У меня есть привычка, иногда довольно неудобная, отдаваться целиком тому, чем я в данный момент занят, вне зависимости от существа дела. Таким образом, едва ли не случайно став в молодости ученым, я с головой ушел в науку. Вся научная сторона в романе вполне достоверна. Многие из моих ученых друзей, в том числе и Резерфорд, говорили мне, что эти описания абсолютно правдивы. Я сейчас слишком далек от всего этого, чтобы судить, насколько они правы. Надеюсь, однако, что дело обстоит именно так, и полагаю, что это достаточное основание считать роман заслуживающим переиздания.

Я должен добавить, что довольно значительно сократил роман по сравнению с первым изданием. Местами повествование слишком уходило в сторону для моих нынешних представлений. И я ничего не добавил.

ПОИСКИ

Часть первая. Некоторые события моей жизни

Глава I. Звезды

Мне было лет семь, когда в жизни моей ярко вспыхнуло новое увлечение.

Был, видимо, воскресный вечер, потому что мы с отцом возвращались домой после вечерней службы. Я сам не был в церкви — отцу и в голову не пришло бы взять меня с собой. Но иногда по воскресеньям вечером он несколько смущенно говорил мне: «Я буду в восемь часов на углу Уэнтворт-стрит, если захочешь погулять, приходи туда». Уэнтворт-стрит находилась как раз за нашей приходской церковью, но предполагалось, что нам не известно, куда ходит отец. Иначе он бы ни за что не пошел, сделав вид, что он и знать ничего не знает.

Этот воскресный вечер был тепел и безоблачен, и, как мне теперь представляется, был уже конец лета. Когда мы дошли до окраины города, солнце только что село за реку и на желтоватом закатном небе — я помню это так ясно, словно это было вчера, — появился серп молодого месяца, а высоко над нашими головами робко замерцали первые звезды. Мы остановились и стали смотреть на небо.

Отец сказал:

— Интересно, какие они на самом деле? Такие, как мы думаем? Звезды! Вот эти звезды! — Он в сомнении покачал головой. — Люди думают, что знают. А я сомневаюсь.

Я уставился на него.

— Я сомневаюсь, можем ли мы что-нибудь знать про них, — пояснил он.

Я не понял, о чем он говорит. Но вдруг мне почудилось, будто все вещи, окружающие меня, — это игрушки, которые я могу взять в руки и подчинить себе; будто я властвую над крохотным и покорным мне миром.

— Сомневаюсь я, такие ли они, как мы себе представляем, — повторил отец.

— Давай узнаем, — сказал я и через некоторое время добавил: — Я выясню это.

Отец был несколько озадачен.

— Ну что ж, ладно, — сказал он.

Этот вечер околдовал меня. Мне хотелось что-нибудь сотворить со звездами. Я не знал точно что, но я чувствовал необыкновенный подъем. Не только красота звезд взволновала меня. Если бы я был старше, я сказал бы, что хочу знать, понимать, изменять их по своей воле. Мне хотелось броситься, схватить их, завладеть ими. Я засмеялся:

— Я непременно узнаю про них все.

Я помню лицо отца в этот момент. Его глаза смотрели с ласковым изумлением, он жевал кончик уса, в уголках его рта затаилась довольная усмешка.

— Может быть, ты это и сделаешь, — задумчиво сказал он.

Мы двинулись домой.

— Видишь ли, — с сомнением в голосе сказал отец, — многие пытались. Сэр Исаак Ньютон… и сэр Роберт Болл… и сэр Уильям Гершель… и сэр Оливер Лодж… — Позднее я понял, что знания у отца были весьма случайные и ему всегда было трудно отказаться от титула. Даже наедине с кем-нибудь из своих друзей он не забывал «мистера». — Да, сэр Оливер Лодж, — повторил он. — Великие люди. Все они пытались…

— Это не имеет значения, — заявил я.

Отец уже вновь погрузился в раздумье.

— В конце концов, может быть, все они ошибаются насчет этих звезд, — продолжал он как бы сам с собой. — Звезды больше земли. Больше солнца. Было бы странно, если бы они оказались там просто так, ни для чего. Это было бы неправильно.

А я уже был полон планами. Как только мы пришли домой, я бросился к книжной полке, вытащил все восемь томов «Детской энциклопедии» и принялся листать новенькие глянцевитые страницы. Я смутно помнил, что там были какие-то рисунки… Тогда я еще понятия не имел об указателях и вообще — хотя отец не раз деликатно высказывал пожелание, чтобы я знакомился понемногу с этой энциклопедией, купленной им примерно год назад, — я в нее почти и не заглядывал. Мать несколько раз звала меня ужинать, а я лихорадочно перелистывал страницу за страницей. И я нашел то, что искал. К радости матери, я наконец принялся за бисквит, или за фрукты, или за бланманже — что-то в этом роде было в тот вечер у нас на ужин. Вскоре я нарушил молчание:

— Отец!

Я редко прибегал к такому обращению — только когда хотел целиком завладеть его вниманием.

— Отец! Я хочу, чтобы ты помог мне сделать телескоп.

— Зачем? — спросил он.

— Чтобы смотреть на звезды.

Мы улыбнулись друг другу.

— Мне всегда казалось, что неплохо было бы иметь телескоп, — сказал отец. — Но как-то все не приходилось…

— Его очень легко сделать, — торопливо объяснял я, — это займет у нас час или два. В энциклопедии все написано. Нужна только картонная труба, два увеличительных стекла и клей… и ты можешь увидеть горы на луне! И спутников вокруг некоторых планет! Мы должны сделать телескоп!

— Ладно, после ужина посмотрим, — согласился отец.

В эту ночь я лежал животом на подоконнике в своей комнате и звезды улыбались мне.

На следующий вечер отец, придя домой, положил на стол сверток. Обычно он тут же садился пить чай, но на этот раз он не торопился, наблюдая, как я развязываю бечевку и вытаскиваю картонную трубу, запасной лист картона, две линзы и всякую мелочь — воск, клей и бечевку.

— Ура! — завопил я. — Давай скорее клеить!

— А чай? — заикнулся было отец, но я настаивал:

— Давай, это же недолго.

И мы приступили. Мы вставили одну из линз в трубу, и это было так похоже на картинку в энциклопедии, что мы даже засмеялись от удовольствия. Но после этого начались трудности. Для второй линзы нам нужно было сделать из картона другую, более узкую трубу; казалось бы, чего проще, я вырезал кусок картона, отец склеил, и все вроде было в порядке. Однако отец задумчиво жевал свой ус.

— Труба получилась не особенно прямая, — сказал он.

И правда, у нас получился какой-то странный конус.

— Ну, это не очень заметно, — ответил я.