Бульвар рядом с улицей Гоголя - Герман Канабеев

запел на русском: «О, детка, а потом все ушло… да, ушло, крошка, а потом все ушло».

Песня показалась мне до невозможности идиотской. Я тряхнул головой, и Moby пришел в себя: «Oh baby, oh baby, then it fell apart, fell apart».

Дед смотрел на меня в упор. Взгляд у него был жесткий, как рельсой по лицу.

Он снял с плеча армейский вещмешок. Такие были в Советской армии времен Второй мировой, достал оттуда пару черных кед и кинул мне под ноги. В рюкзаке помимо кед трепыхалось еще что-то живое.

— Надевай, — сказал мне дед.

Я посмотрел по сторонам. Люди сидели и стояли как ни в чем не бывало. Словно никто не замечал происходящего.

Я послушно скинул ботинки и надел кеды.

— Никогда не садись в другой вагон, если не знаешь, что с этим делать дальше, — сказал дед.

Двери открылись. Дед выскочил из вагона с несвойственной для его возраста прытью. На платформе он неловко закинул на плечо вещмешок, и живое вырвалось наружу. Не знаю точно, но мне показалось, что это ворон. Сиреневый. С белыми без зрачков глазами.

Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Авиамоторная».

«Авиамоторная»

На «Авиамоторной» я вернулся в тот вагон, где ехал до «Шоссе Энтузиастов». Я смотрел в соседний вагон и видел привычную толпу. В моем же вагоне наоборот все куда-то рассосались.

Я вспомнил, что оставил ботинки в другом вагоне, но в новых кедах было так удобно, что я не понимал, как мог их не носить раньше. Почему ботинки зимой, летом туфли? Зачем, когда в мире существуют кеды?

Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Площадь Ильича».

«Площадь Ильича»

Может, я сплю? Присел на свободное место где-нибудь еще в Перово и сплю?

Поезд дернулся и замер в тоннеле. Я надавил себе на глаза. Не сплю. Сука! Не сплю!

Странно это — вдруг понять, что каждое утро по дороге на работу ты наступал в собственные следы, которые оставил еще вчера.

Мир происходит в другом вагоне, а ты и не в курсе.

Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Марксистская».

«Марксистская»

Она зашла. Достала книгу. Мои новые кеды совсем не вязались со строгими брюками и отутюженными на них стрелками. Стрелки словно указывали на кеды, подчеркивая их несуразность. Но эта нелепость показалась мне намного приличнее, чем обычные грязные ботинки. «Oh baby, oh baby, then it fell apart, fell apart». Я знаю, я Джейсон Борн — самый лучший суперагент.

Я подошел к ней. Я уверен в себе как никогда. Я Джейсон, мать его, Борн — самый лучший суперагент.

— Привет, — сказал я.

— Отвалите, пожалуйста, — ответила она, не отрываясь от книги.

Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Третьяковская».

«Третьяковская»

Поезд дальше не идет. Просьба покинуть вагоны.

На платформе «Третьяковской» я тут же потерял ее из виду. В центре платформы стоял дед, подаривший мне кеды. Толпа людей плавно обтекала его с двух сторон. Дед был явно расстроен.

Я подошел к нему, беспричинно чувствуя себя виноватым.

— Поймай мне сиреневого ворона, понял? Из-за тебя, сука, вырвался, — дед посмотрел на мои кеды и улыбнулся. — Смотри! — крикнул он и показал на что-то позади меня.

Я обернулся и успел заметить, как сиреневый ворон с белыми без зрачков глазами рванул вверх над эскалаторами. Кажется, кроме нас с дедом его никто и не заметил.

— Хорошо, — тут же согласился я.

Я же Джейсон Борн — мощный, невероятный, самый лучший суперагент. «Extreme ways are back again, extreme places I didn’t know…» — подтвердил Moby в наушниках.

Бар

Я всегда хотел работать барменом. Чтобы как в кино. В американском кино, когда бармен — хозяин бара.

Гости приходят не столько в заведение, сколько к бармену. Бармен этот уже седой, и от того кажется благородным.

Он стоит, натирает до блеска тяжелый «рокс». Напротив за стойкой завсегдатай. Уже порядком пьян. Заказывает очередной виски, а бармен ему снисходительно:

— Может, хватит на сегодня, Джон?

Какое еще может быть имя у завсегдатая американского бара? Конечно, Джон.

— Билли, эта сука мне всю жизнь сломала. Налей виски! — бьет кулаком по столешнице.

— Хорошо, Джон, но это последний твой виски на сегодня. Завтра ты начнешь приводить свою жизнь в порядок.

Бармен Билли наливает виски и ставит стакан перед гостем. Билли. Конечно, Билли. Как еще могут звать бармена в американском кино?

— Спасибо, Билли, я тебе обещаю, — отвечает Джон. Вот как-то так. Я уже в годах. Седые виски и яйца.

Стою в своем баре. Натираю до блеска «рокс».

А вечером приходит она — моя постоянная гостья. Садится за стойку, но не снимает темных очков, несмотря на то, что в баре и так приглушенный свет.

Она из моих снов. Невыносимо прекрасная. Ходит в шляпе. В такой шляпе, как те, в которых ходили женщины в тридцатых годах двадцатого века. Для нее эту шляпу сшила Эльза Скиапарелли, а платье, конечно, Коко Шанель. Я удивляюсь, как она умудряется сочетать экстремальный авангард Эльзы с изысканной консервативностью Шанель.

Она всегда заказывает Macallan и кофе. Молчит, курит через длинный мундштук. Допивает, докуривает, расплачивается. Смотрит на меня, сдвинув очки на переносицу, улыбается и говорит:

— До встречи.

— До встречи, — отвечаю я.

Когда моя гостья уходит, я тоже наливаю себе Macallan и залпом осушаю стакан.

Все разошлись. Я закрываю бар изнутри и громко включаю музыку — «Riders on the storm». Выпиваю еще два стакана виски, выкуриваю две сигареты подряд. Когда песня заканчивается, я слышу, как к дверям бара подъезжает машина.

В такси я выкуриваю еще две сигареты и приезжаю домой. Ложусь спать и засыпаю абсолютно счастливым человеком.

Во сне ко мне приходит она. Сидит напротив, курит через длинный мундштук и наконец-то снимает темные очки.

— Как тебя зовут? — спрашиваю я и слышу звон будильника.

Вчера я ходил на собеседование. У меня как раз уже седые виски и яйца. Не знаю, насколько это нормально для тридцати восьми лет и насколько нормально в таком возрасте устраиваться работать барменом.

Барменом я уже работал. Полгода. Тогда мне было двадцать. Потом много еще кем работал. Продавцом компьютеров, системным администратором, оператором баз данных, грузчиком, строителем, веб-дизайнером, менеджером интернет-проектов, поваром, генеральным директором, дворником, контент-менеджером, монтажником декораций, поклейщиком обоев, коммерческим директором, выдавал кредиты в банке «Русский стандарт». И вот снова барменом.

То, что меня взяли на работу, стоит считать чудом. Анкету заполнил небрежно. На вопросы отвечал так, будто мне кто-то что-то должен, а после того как девочка, ведущая собеседование, сказала: «Мы