На своем месте (СИ) - Казьмин Михаил Иванович

— Аграфену Комолову спросите в пекарне Свято-Алексеевского девичьего монастыря, что в Остожье, — не стал отнекиваться и затягивать с ответом Курдюмов.

— Эк вы, Борис Григорьевич, с ним по-доброму, — удивился я, когда Курдюмова увели в камеру.

— Курдюмов, хоть и вор, человек не конченный, — ответил пристав. — Знаете, Алексей Филиппович, как он Печёным стал?

— И как же? — мне действительно стало интересно.

— В Нерчинском каторжном лазарете пожар случился. Курдюмов четверых из огня вынес, за пятым кинулся, а его горящими досками да балками завалило, потолок прогорел и рухнул, — рассказал пристав. — Еле отходили потом.

Да… И правда, не конченный. Но делать нечего, пора портить Борису Григорьевичу настроение. Не особо, честно говоря, хотелось, но я же не по злобе, я исключительно для пользы дела…

— Тут, Борис Григорьевич, пришла мне мыслишка одна… — очень хотелось оттянуть произнесение самых неприятных для пристава слов, но отступать было уже поздно. — Боюсь только, вам она не понравится.

— Да ладно, Алексей Филиппович, — отмахнулся Шаболдин. — Давайте уж, говорите. Если в пользу пойдёт, оно и не страшно.

— Вот смотрите, Борис Григорьевич, — начал я, — «Иван Иваныч» этот умеет замечать слежку за собой и умеет от слежки отрываться.

— Умеет, подлец, — согласился пристав, пока, кажется, не понимая, к чему я его подвожу.

— Умеет изменять свою наружность, — напомнил я ещё одну способность неуловимого «Иван Иваныча». Пристав кивнул, побуждая меня продолжать.

— Отыскать Курдюмова и доподлинно вызнать, чем старый вор занимается, он тоже сумел, — не замедлил я продолжить. — Вот я и подумал…

— И что же такое вы, Алексей Филиппович, подумали? — кажется, пристав меня уже понял, но, похоже, хотел, чтобы я высказался полностью. А я что, я скажу, от меня не убудет.

— А не служил ли раньше «Иван Иваныч» в губном сыске? Если на вора он не похож, а он уж очень не похож, где ещё мог он такому научиться?

[1] Холщовые или шёлковые мешочки, плотно набитые порохом, применялись для ускорения заряжания орудий

[2] См. роман «Семейные тайны»

[3] Зимняя верхняя одежда крестьян и бедных мещан — долгополый кафтан из толстого и грубого некрашеного сукна с широким отложным воротом. Пуговиц и застёжек не имел, запахивался и подпоясывался широким кушаком

Глава 7

О розыске, коммерции и старых друзьях

— Предположение ваше, Алексей Филиппович, мне действительно не нравится, — Шаболдин недовольно поморщился. — Но ещё больше не нравится мне, что очень уж оно на правду похоже, — признал он.

Эта черта Бориса Григорьевича — способность оценивать чужое мнение по степени его аргументации, а не по тому, нравится оно ему или нет, всегда вызывала во мне уважение, поэтому я медленно кивнул и почтительно молчал, не желая сбивать приставу ход его размышлений.

— Придётся пошерстить списки отставников, — Шаболдин перешёл к планированию дальнейших действий. — Дело, увы, не скорое, потому как не от меня одного зависит…

— Кстати, Борис Григорьевич, — только что мне пришло на ум ещё одно соображение и я поспешил им поделиться: — Я вот читал, что в Англии и английских заморских землях есть люди, что ведут сыск частным образом и в интересах частных лиц, их так и именуют там частными сыщиками. К стыду своему должен признать, что совершенно не знаю, как с тем обстоит у нас…

— Всё у англичан этих не как у людей, — проворчал пристав. — Вот какой, позвольте спросить, смысл в этаком частном сыске?

— Да мало ли, — пожал я плечами. — Супругу неверную изобличить или слуг, что хозяев своих по мелочи обкрадывают… Наверняка и иные такие дела найдутся, коими губным заниматься вроде как и не с руки.

— Хм, — ненадолго призадумался Шаболдин. — Я, честно сказать, не особо тем интересовался, но… — тут он хитренько прищурился, — … одного-то такого частного сыщика мы с вами, Алексей Филиппович, оба знаем, не так ли?

Вежливо хохотнув над незатейливой доброй шуткой, я всё же посчитал нужным уточнить:

— Не совсем так, Борис Григорьевич. Я никогда сам по себе сыск не вёл, сами же знаете. Вот и Фёдор Павлович с Иваном Адамовичем соврать бы не дали, — напомнил я Шаболдину про Елисеева и Крамница. — А уж в Усть-Невском я маньяка искал, прямо в государевой службе состоя.

— Что ж, значит, и насчёт тех частных сыщиков поинтересуюсь, — вздохнул пристав. Ну да, загрузил я его работой, что тут скажешь. А что делать? Уж кому этими поисками заниматься, как не Шаболдину, у меня-то таких возможностей и близко нет. Вот пальцем ткнуть, показать, где и что поискать, это у меня часто очень даже хорошо получается…

— А что у нас, Борис Григорьевич, с артефакторами? — напомнил я ещё об одном направлении розыска.

— Ох, простите великодушно, Алексей Филиппович, за другими делами запамятовал вам сказать, — рассыпался Шаболдин в извинениях. — С оставшимися я тоже поговорил со всеми тремя, но впустую. Все как один говорят, что сами ничего подобного не делали, и ни про кого не знают, кто за такое бы взялся.

В общем, примерно чего-то такого я и ожидал. Даже если кто-то из них и врёт, лжеца того на вранье не поймать, пока у нас на руках не будет самого артефакта, желательно, конечно, вместе с «Иван Иванычем». Да и кто вообще сказал, что такие умельцы только в Москве имеются? Подожду ещё, что мне Дикушкин и Хюбнер напишут, а там и забыть обо всём этом можно будет, или хотя бы просто отложить в сторону — либо до лучших времён, либо вообще.

Я уже собирался попрощаться с приставом, дабы не отвлекать его от служебных дел, как выяснилось, что неоднократный успешный уход «Иван Иваныча» от слежки, поимка Курдюмова и допросы артефакторов вовсе не составляли полный перечень того, что Борис Григорьевич успел без меня совершить. Оказалось, имелись у Шаболдина и кое-какие, пусть не особо великие, подвижки ещё и по убийству Плюснина.

Слушая пристава, я в очередной раз вспомнил здравую мысль о том, что убивает не оружие, убивают люди, потому что застрелен Плюснин был из револьвера моей системы. Выстрел, как установил Шаболдин, был произведён с близкого расстояния, но не в упор, причём стреляли через подушку. Об этом пристав поведал с некоторым недоумением, а когда я пояснил, что так сильно приглушается звук выстрела, сказал, что теперь понимает, почему остальные обитатели дешёвых меблированных комнат не шибко пристойного доходного дома, где произошло убийство, ничего не слышали.

В пользу предположения о том, что застрелил Плюснина именно «Иван Иваныч», помимо того, что именно с ним вдвоём Плюху видели живым в последний раз, говорили и иные свидетельские показания. Впрочем, тех свидетелей Шаболдин оценивал не особо высоко, публика эта, по его словам, большого доверия не заслуживала. Тем не менее, других показаний не было, приходилось довольствоваться имеющимися. Так вот, человека, описание коего соответствовало тому «Иван Иванычу», входящим в дом видели аж четверо, а вот выходящим не видел вообще никто. Получалось, что или свидетели и правда никуда не годятся, или «Иван Иваныч» изменил внешность, застрелив Плюснина, сделал это прямо в его комнатке, а затем покинул дом в ином облике.

Мы с приставом немного посовещались и пришли к выводу, что наружность неуловимого «Иван Иваныча», описание коей первым дал Мартынов, вряд ли является истинным обличьем нанимателя воришки — слишком уж многим людям попадался он на глаза именно в таком виде. По всему выходило, что ни усов, ни бороды, ни бакенбард он не носит, потому что так проще приклеить на лицо любую растительность, да и цвет волос у него почти наверняка не седой. Но зачем тогда понадобилось «Иван Иванычу» убивать Плюснина, если и тот видел его только в изменённом обличии?..

…Дома меня на этот раз ждали не только Варенька с Андрюшенькой и прислуга. В приёмной под присмотром Сафонова сидел посыльный из Палаты внутренних дел. Сидел долго, секретарь доложил, что служивого даже успели угостить чаем — Великий пост всё-таки, чарку не поднесёшь. Приняв средней пухлости пакет с сургучными печатями, я расписался за его получение и посыльного отпустил.