Уход Мистлера - Луис Бегли

Нет, я не сильно огорчусь, если ты не успеешь на следующий рейс. Скажу даже больше: я просто умоляю тебя не приезжать. Сейчас я не самая лучшая компания даже для самого себя. Ты была права: мне действительно нужно хорошенько отдохнуть, нужно время кое о чем подумать… Нет, это не запоздалый мужской климакс, думать я собираюсь исключительно о бизнесе… О, так Сэм привез свою девушку? Как мило. Конечно, мило! С чего это ты вообразила, что он приехал с ней только потому, что не хотел оставаться с тобой наедине? Он уже взрослый мужчина, и если б не хотел быть с тобой, так бы и сказал. Или же изобрел бы какую-нибудь отговорку. Это знак доверия, знак того, что он верит в тебя и свою подружку, и лично я просто в восторге. Разве все прошло так плохо?.. Не совсем?.. Что ж, рад слышать.

В воскресенье вечером? Правильно, я не мог позвонить тебе, потому что был в воздухе. А что, собственно, случилось?.. Клара, дорогая, тебя вымотала эта неделя в Сан-Диего, и вообще все эти разъезды страшно утомительны. А может, ты просто была голодна?.. Да, знаю, они часто бывают невыносимы. И Сэму не следовало говорить с тобой таким образом, особенно в присутствии своей девушки, да и после того, как она уехала. Может, мне стоит с ним поговорить?.. Да, возможно, даже прямо сегодня вечером. Согласен, Моник — не совсем то, что мы с тобой мечтали иметь в качестве невестки, но не нам решать… С чего это ты взяла, что у нас с тобой никогда не будет внуков? Думаю, если уж она родила одного ребенка, то наверняка захочет и второго, от Сэма. Да, конечно, и сам Сэм, побыв в роли отчима, привыкнет к детям. Мне страшно хотелось бы увидеть ребенка Сэма, ты даже представить себе не можешь, как я об этом мечтаю!..

Завтра. Позвоню тебе завтра, перед тем, как ты отправишься на этот обед… Как прошла вечеринка у Анны Уильямс? Ничего особенного. Как в замке у Дракулы, не считая, конечно, самой Анны и еще одной девушки-фотографа, подруги Тони Гэнсворта. А кстати, ты слышала, что они разошлись?.. Ах, вот как? А почему мне ничего не сказала?.. Да нет, обычный обед, сборище модно разодетых покойников, притворяющихся людьми. Люди, которых я знаю всю жизнь. Нетрудно догадаться, что и они такого же обо мне мнения… Нет, уж кто-кто, но ты ничуть не похожа на старую ведьму. Ты у меня молоденькая и хорошенькая ведьмочка. «Я не люблю тебя, дорогая, я просто тебя обожаю!» Эти последние слова Мистлер шутливо пропел в телефонную трубку.

На смену таблетке снотворного пришел бензедрин. И Мистлеру показалось, что, если б кто-то бросил ему вызов, он смог бы пробежать двухсотметровую дистанцию и победить. Вместо этого он набрал номер Сэма. Вот удивление и счастье: вместо голоса автоответчика на кафедре английского отделения в Стэнфорде в трубке послышался родной и знакомый голос единственного его сына.

Ты уже слышал? Мы с мамой поцапались. Она одна выпила почти целую бутылку «Шардонне», которую я имел глупость заказать до того, как официантка принесла закуски, и принялась за Моник. Вообще-то она напала на нее сразу же, еще в субботу, когда мы поехали на прогулку. Классический мамочкин припев: О чем ты только думаешь, ведя машину Сэма? Она такая мощная, скоростная! И всякий раз, когда Моник перестраивалась или обгоняла кого-то, всем своим видом давала понять: «я скоро умру», ну, ты знаешь эту ее гримасу. И бедная Моник видела все это в зеркале! И настроение сразу же упало, как температура, до минус десяти!

О Господи! Но почему ты сам не сел за руль? Ты же знаешь, что в машине она всегда нервничает.

Я думал, что так мне будет удобнее перемолвиться с мамой словечком. А то бы она все время твердила, чтоб я не спускал глаз с дороги, да к тому же комментировала все, мимо чего мы проезжаем. Кроме того, Моник просто обожает водить машину. Я бы подарил ей «БМВ», но, боюсь, подарок будет расценен как слишком обязывающий. И ей это может не понравиться. Ладно. В общем, это была большая ошибка. И потом, можешь себе вообразить, она не сказала ни единого слова ни самой Линде, ни о ней. Вот уж не ожидал! Рядом с ней сидит на заднем сиденье четырехлетний ребенок, а она делает вид, будто его там нет!

Да, нехорошо. Но лично мне кажется, во всем виновата эта твоя машина, которая мчалась по горной дороге со скоростью шестьдесят — или все шестьдесят пять? — миль в час.

Ладно, не важно. Я же сказал, это была ошибка. Но дальше, за обедом, началось самое страшное. Она разразилась целым монологом по поводу того, что все эти новые теории и взгляды на семью по сути своей чисто фашистские, что правильно смотрел на все это один лишь Фрейд. И всякий раз, когда Моник пыталась вставить хотя бы словечко и сказать, что далеко не все эти семейные теории одинаковы, что она могла убедиться в этом на собственном опыте, что была в первом браке чересчур пассивна, мама накатывала на нее, как танк.

Ну, хорошо, а как обстоят дела между тобой и Моник? Это гораздо важнее. Мне кажется, Моник уже вполне взрослая и самостоятельная дама и вполне переживет этот обед с мамочкой.

Да нет, пап, у нас с ней все прекрасно, просто замечательно. И мы все еще собираемся пожениться на Рождество.

Что ж, хорошие новости. Поздравляю! Будь я на твоем месте, непременно позвонил бы маме и постарался быть с ней милым. Мне кажется, она сама страшно переживает, что встреча не удалась. Я пробуду в Венеции до конца недели. Так что у нее есть время поразмыслить обо всем спокойно. Да, и вот еще что. Как думаешь, успеешь разделаться со всей работой к началу июня? Хотел бы пригласить тебя на короткие каникулы в кругу семьи. Можно, конечно, провести пару недель и дома, но я бы предпочел уехать. Как смотришь на Венецию? Мне страшно здесь нравится, но, если ты против, могу и вернуться. Или где-нибудь в Умбрии? Или на юге Франции? Сейчас в этих краях самое лучшее время года!

Знаешь, пап, никак не получится. Слишком плотно занят до середины августа. Возможно, только тогда смогу выкроить недельку. И пожалуйста, не застревай там надолго, возвращайся. Проведем отпуск дома. Тогда у меня будет шанс повидаться кое с какими людьми из Йеля. У меня там дела в июне. А потом я обещал Моник и Линде свозить их в Канейдиан-Рокиз. И еще должен провести два летних семинара в колледже.

Вот так. До середины августа чуть меньше четырех месяцев. Если повезет, он будет к этому времени в относительно приличном состоянии.

III

Сэм тут же отбросил бы саму мысль о Рокиз, если б знал, что отец его умирает. Но это никак не укладывалось в голове даже у самого Мистлера. Он считал своим долгом избегать ситуаций, могущих поставить сына в неловкое положение. Возможно, надо было сказать Сэму все и сразу же. Quo modo[14]? Имеет ли право отец сказать тридцатишестилетнему сыну: Эй, послушай, вполне можешь поработать над своими бумагами к семинару в самолете или зале ожидания в аэропорте, или с утра пораньше, когда я еще сплю, а свою неисправимую подружку-хиппи и ее ребенка-цыганенка отвезти на озеро Виктория в следующем году, потому как я умираю. Мне необходимо, чтобы ты был рядом и отдал тем самым отцу последний долг. Мог ли он затем добавить — или такие мысли не следовало высказывать вслух, — как глубоко трогает отца, когда он видит, что спина сына становится все более сутулой, волосы редеют, а глаза, эти глаза, слезы в которых могли некогда повергнуть его в панику, смотрят так устало за стеклами очков? Что и понятно, ведь сын целыми днями читает. Неужели отцу до сих пор кажется — возможно, только ему, никому больше, — что он способен разглядеть за этими чертами прелестное светлое личико маленького сына?

Сэм никогда его не подведет. Но может захотеть убить двух зайцев сразу. Аргументируя следующим: Моник и Линда ни разу не бывали на востоке, не говоря уже о Европе. И может попросить отца, чтобы он пригласил и их. Блестящее решение, конструктивный выход из ситуации — и дружный семейный круг образуется моментально и сам собой, и будущее становится настоящим, и феникс возрождается из пепла! И если Сэм попросит его об этом, отступать некуда, отказать ему он просто не сможет, если учесть стремление Сэма угодить Моник и Линде.

Нет, он, Мистлер, вполне может и подождать. Пока не окажется на смертном одре и будет каждую секунду прислушиваться — не хлопнула ли входная дверь, не прилетел ли сын в Нью-Йорк — в надежде, что тот не опоздает. Желания человека подобны маятнику: качни его в любую сторону, и он тут же вернется и ударит тебя по зубам. Нет, проблему с Сэмом следует решать очень деликатно, и поспешность тут ни к чему. Мучимый этими невеселыми мыслями, Мистлер заполз под противное парчовое покрывало, зарылся лицом в подушки, растянулся на тонких идеально отглаженных простынях. Проглотил еще одну таблетку снотворного. И сон начал надвигаться на него продолговатой темной пеленой.

Он проснулся и никак не мог понять, сколько же сейчас времени. Не успел достать из чемодана будильник, а наручные часы подевались Бог знает куда, возможно, он оставил их в ванной, когда раздевался.