Ибсен. Путь художника - Бьёрн Хеммер

Тут он вновь раскрывает свою натуру. Он — таков, каков есть, и не может изменить себя. Вновь он игнорирует Эллу — женщину всей своей жизни, которая находится рядом с ним. Она тоже становится настоящей — нынешней Эллой, думающей лишь о своей судьбе и о преступлении Боркмана против нее, о его «великом смертном грехе». К концу сцены она выходит из роли женщины, которая когда-то с радостью вдохновлялась мечтами Йуна. Она заставляет его увидеть ту самую реальность, от которой он прятался много лет. И возвращает его к настоящему.

Становится ясно, что Йун Габриэль, потерпев фиаско в реальном мире, ушел в мир своих иллюзий. Он просто не мог жить без мечты, без утопии. Однажды он сказал Фриде, что сомневаться в самом себе и своем особом предназначении — это безумие. В произведениях Ибсена сомнение является демоном, парализующим творческую силу. В случае с Йуном Габриэлем этот демон парализует и саму способность жить дальше.

Элла, возвратившись к Йуну, внесла в его душу сомнение. Он вынужден признать, что совершил предательство, а впоследствии думал лишь о своем утопическом проекте. Предательство по отношению к Элле он больше не может оправдывать рациональными доводами. Путь Боркмана отмечен эгоизмом и холодностью — и герой остается таким до конца. Он неистово исповедуется в том, что жаждет власти и славы, жаждет достичь своего «царства». Это вожделение заглушает в нем все остальное. Сама неистовость его исповеди доказывает, что он одержим «неодолимой» силой. Это — потребность в творчестве, потребность созидать новое, которую чувствует неординарный человек. Такой дар сродни дару художника или писателя. Ведь писатель имеет дело не с реальностью. Он создает свой собственный мир. И при этом может быть визионером, «провидцем», ибо волен создавать свою версию «действительности».

Директор банка тоже был творческим человеком, способным созидать новое. Он, подобно художнику, стремился к мечте и утопии. Поэтому Вильхельм Фулдал справедливо заметил, что Йун, пожалуй, больше разбирается в поэтах, чем думает сам. Двусмысленное замечание, которое имеет как позитивный, так и негативный смысл. Фулдал имеет в виду, что Йун Габриэль создает для себя иллюзию, компенсируя тем самым свое фиаско в реальной жизни. В то же время «поэт» для Фулдала означает человека, имеющего дело с иной реальностью. Такова двойственная природа искусства и поэзии.

Йун Габриэль Боркман таков, каков он есть. Возможно, человек, наделенный выдающимися способностями, будь то поэт или предприниматель, и должен взращивать свой талант, ощущая себя центром вселенной. Чтобы самореализоваться, нужно любить и возделывать эту потенциальную самость, — во всяком случае, если речь идет о самореализации на высоком уровне, когда ради успеха следует жертвовать «всем». Это может принести и, скорее всего, принесет страдания окружающим. Путь творца тяжел — в том числе и для тех, кто его избирает. Ибо страдания, причиняемые другим, как бы возвращаются в виде угрызений совести, которые парализуют саму способность к творчеству. Йун Габриэль предает Эллу и собственную любовь, после чего терпит неудачу и в главном деле своей жизни. Та же участь постигает и скульптора Рубека в последней драме Ибсена.

Похоже, что Йун Габриэль развил худшую сторону своей личности, отбросив всё, что могло помешать осуществлению его планов. Но так поступает не только он. Обе главные героини тоже культивируют свое «я» и озабочены лишь собой. Разочарованные в жизни и в любви, они отдалились от мира людей. Как и Боркман, они скованы холодом сердца. В итоге каждому из них приходится это признать.

Йун Габриэль поражен именно в сердце — и сердцем, судя по всему, тяжело больна Элла. Похоже, что Йуна в финале убивают ее обвинения и собственные сомнения. Когда правда предстает перед ним в ужасающей наготе, его воздушный замок рушится, как и в драме о строителе Сольнесе. Во время сердечного приступа герою кажется, будто кто-то сдавил его сердце ледяной или железной рукой. Именно сердце подводит Боркмана — а лед и железо имеют прямое отношение к тому, что его убивает.

Йун Габриэль, который был «живым мертвецом», лишь на краткий миг возвращается к жизни, чтобы «сплясать» на ее сцене. Сестрам-близнецам больше не за что и не за кого соперничать. Хотя обе они наконец признаются, что их жизнью управлял «холод сердца», никакого тепла нет даже в финальной сцене. Над мертвым телом Йуна Габриэля происходит лишь безмолвное и холодное примирение. Две холодные как лед руки соединяются в рукопожатии — руки двух теней, которые шепчут, что любили покойного. Драма не слишком свидетельствует об этом.

Финальная сцена представляет две темные женские фигуры, склонившиеся над мертвым телом на фоне белого снега во мраке северной ночи, — потрясающе жуткая концовка. Вечная «пляска смерти» и Судный день для троих героев, которые обвиняются в том, что замкнулись каждый в своем холодном мирке. Они пытались диктовать жизни собственные правила. Приговор им суров, никаких смягчающих обстоятельств ни у кого из них нет. Музыка Сен-Санса звучит для всех троих. В этой музыке слышится отрывок из старинного средневекового псалма «Dies irae, dies illa» — о дне Страшного суда, который настанет для живых и для мертвых. Тот же суд происходит и в драме Ибсена — только в посюстороннем мире.

Похоже, что драма и сам драматург выносят суровый приговор эгоизму во всех его разновидностях — эгоизму, который может выражаться и в творчестве, и в страстной любви к другому человеку. Единственный персонаж, который, судя по всему, чужд эгоизма, — это бедный поэт-неудачник Вильхельм Фулдал. Хотя он прибегает к самообману, живя своей маленькой иллюзией, это касается лишь его одного. И он обладает даром неискушенных сердец — радоваться счастью других. Его дочь Фрида получит возможность развивать свой талант — в мире, где гораздо больше тепла, чем в обители самого Фулдала и в фамильной усадьбе Рентхеймов.

Главную трудность для режиссера и актеров заключает в себе роль Боркмана. Если представлять его исключительно как лгущего самому себе циничного властолюбца, то образ может превратиться в малоинтересный опыт исследования демонической одержимости властью. Ибсен намекал, что имя героя выбрано, не случайно: Йун должно указывать на практичного предпринимателя, а Габриэль — на его «гениальность». Особый интерес представляет последнее замечание, которое позволяет судить об отношении автора к своему герою. Если актер, играющий Боркмана, ставит перед собой более серьезную задачу, чем доставить удовольствие публике, которая радуется разоблачению страдающего манией величия финансиста, — тогда требуется более тонкая трактовка образа. Образу Йуна Габриэля необходимо придать иное измерение, — подчеркнув особую поэзию в его стремлении к «царству», которое он хотел основать. Эту любовь он долгие годы вынашивал в мире своих представлений. Боркман жив, но как бы парализован — он находится в состоянии «живого мертвеца». Он держится только благодаря своей тяге к утопии. Настолько сильна в нем вера в Мечту. Отнять ее — и герой умирает.